она жаждала поделиться с другими.
Почему бы и нет? Она вполне могла бы влюбиться в культурного музыканта, который не ругается, как я, не имеет проблем со зрением, перепадов настроения или… не напивается, позволяя так называемому другу лапать свою женщину в лифте.
Ну да, все возможно.
Воспаленное ревностью воображение даже сочинило электронное письмо, которое наверняка будет ждать меня на ноутбуке по возвращении в отель.
«Прости, Ной. Я не хотела, чтобы так случилось…»
Я сжал в руке белую трость, представляя, как сдавливаю горло ее нового парня. И чуть было не велел таксисту развернуться. Ну да, я сдался. Поднял белый флаг. Теперь можно меня добивать.
– Театр, – вдруг сообщил таксист, и я осознал, что машина остановилась.
Но я не пошевелился. Просто не хотел. Как же тяжело. На меня столько всего свалилось.
«Хватит ныть! – мысленно одернул себя. – Ты ведь уже здесь. Так что иди и послушай ее».
Я усмехнулся. Почему бы и нет? Все равно мне нечем заняться.
Я оплатил поездку и с трудом добрался до театра. Капельдинеры проводили меня в зал. Как и всегда, я устроился в углу последнего ряда и принялся слушать какой-то дурацкий концерт, сонату – или что это, черт возьми, было? – в надежде, что музыка меня успокоит. В прежние вечера так все и происходило, но не сегодня. Сейчас я походил на непроницаемую кирпичную стену, от которой музыкальные звуки отскакивали, как мелкие камешки.
Когда произведение закончилось, зрители вежливо зааплодировали. Мне же захотелось поудобнее устроиться в кресле и немного вздремнуть. Я ведь в солнечных очках. Кто, черт возьми, узнает об этом? Разве меня это волнует? Определенно, нет.
Тут внезапно все изменилось.
По залу полилась нежная, печальная мелодия одинокой скрипки. На заднем фоне играл оркестр – так мягко, словно не желал мешать незатейливой музыке солиста. В черноте перед мысленным взором тут же соткалась тонкая серебряная паутина, состоящая из завитков и гирлянд звуков, рождаемых этой скрипкой. Вскоре уже весь театр сверкал для меня.
Я слушал, не в силах даже дышать. Когда мелодия закончилась, в зале воцарилась тишина. Всего на миг, на один удар сердца, а затем зрители взорвались аплодисментами – в десять раз громче, чем после любого из сыгранных ранее произведений.
Я повернулся к сидящему слева человеку и дотронулся до него, желая привлечь внимание. Мои пальцы коснулись изящного женского запястья.
– Кто это был? – спросил я, кивнув на сцену. Я надеялся, что эта женщина хоть немного говорит по-английски и сможет мне ответить. Впрочем, сердце все поняло и без ее подтверждения.
– В программе сказано, ее зовут Шарлотта Конрой, – сказала женщина с ближневосточным акцентом. – Никогда о ней не слышала. Но она играла бесподобно, верно?
– Бесподобно. – Я откинулся на спинку кресла, почти не слушая следующую мелодию. Какое-то энергичное итальянское рондо.
«Отлично, детка», – мысленно произнес я, как будто обращался к Шарлотте, пусть даже она не подозревала о моем присутствии.
Сейчас идея о том, что она встретила другого парня, казалась мне нелепой. Конечно, Шарлотта ждала меня и тосковала так же сильно, как я по ней. Ее музыка яснее любых слов говорила об этом.
Гнев растаял, как воск на жарком солнце.
«Я не сдамся, – пообещал ей. – Ни за что. Как бы трудно ни пришлось, я клянусь, что буду двигаться вперед. Ради тебя, детка. Только ради тебя…»
Когда последняя нота заключительного произведения растаяла в воздухе, я поднялся с кресла и вернулся в отель, полный решимости с утра начать все сначала. Больше никаких жалоб и истерик. Шарлотта по-прежнему ждала меня, и я, черт возьми, намеревался приложить все силы, чтоб окупить ее страдания.
Впервые за несколько дней чувствуя себя довольно хорошо, я забрался в постель и погрузился в сон в надежде, что он будет достаточно глубоким и поможет мне восстановить силы…
Я проснулся примерно через час от свирепой боли в затылке. Я едва успел добежать до туалета, где изверг тарелку спагетти стоимостью сорок три доллара. Потом принялся искать пузырек с единственной оставшейся таблеткой. Борясь с мучительной болью, я вытряхнул ее на дрожащую ладонь и проглотил.
Вот и все. Лекарство кончилось.
Глава 8
Барселона
Монстр работал быстрее почты.
В первую же ночь в Барселоне началась мигрень. Таблеток у меня не осталось, и я позвонил на ресепшен, чтобы попросить аспирин. Но толку-то от него. Все равно что заклеить поврежденную артерию пластырем.
Я сидел в ванной комнате пятизвездочного отеля, отсчитывая секунды, пока мигрень не ослабила железную хватку. Неужели я сбредил от боли? Нет. Мучительная агония, раскаленными когтями впивавшаяся в затылок, постепенно сменялась чертовски сильной головной болью (огромный прогресс!), и в конце концов полностью сошла на нет.
Из моей груди вырвался звук, похожий на рыдание. Я прикрыл глаза рукой и несколько раз глубоко вдохнул.
«Больше так нельзя, – крутилось в голове. – Довольно. С меня хватит».
Но я не мог все бросить.
Телефон подсказал, что сейчас десять минут девятого утра.
Концерт Шарлотты сегодня начинался в восемь вечера, а у меня еще куча дел: химчистка и прачечная, обед и ужин, поиск концертного зала… Очень много всего.
«Так вали домой», – посоветовал внутренний голос.
– Нет, – ответил я и ему, и пустой комнате.
«Уже третья мигрень за пять дней», – не унимался он.
– Иди в зад. Это просто стресс.
Однако маленький осколок страха, поселившийся внутри после потери равновесия в Риме, слегка увеличился. Мысль о том, что со мной что-то не так, укоренилась в сознании, будто сорняк, и сколько бы раз я его ни выдирал, он отрастал заново.
– Нет, – вновь сказал я в темноту.
Наверное, я просто устал, вымотался до предела и измучился этим тяжким испытанием – постоянной тревогой, страхом потеряться, пораниться или стать жертвой ограбления. И я так безумно скучал по Шарлотте, что иногда едва ли мог дышать.
К тому же…
Прорычав проклятие, я поднялся с пола в ванной. Голова тут же закружилась. Комната накренилась, словно палуба корабля в неистовом море. Я поспешно схватился за раковину, борясь с нахлынувшим страхом, который пытался утянуть меня на дно.
Вскоре все прошло, и я постарался убедить себя, что ничего страшного не случилось. Я просто слишком резко встал, да еще и не ел ничего.
Да, поесть определенно нужно. Я чувствовал сильную слабость. А без завтрака нечего и думать искать прачечную, не говоря уж о любых других занятиях. Нащупав на прикроватном столике
