1923
«Печальный день летел за журавлиным клином…»
Печальный день летел за журавлиным клином,Сухими листьями шуршал.Она упала перед сыном,Он не дышал.
Холодная рука свисает с одеяла,И в зубы над прикушенной губойОна его поцеловала.«О бедный мой!»
«Мать, я не потому ушел в поля блаженных,Что выжжена земля.Я видел сон, и в этих стенахОт солнца умер я.
Я узнаю тебя — ты, помнится, седая,Но все, что там у вас,И та, прекрасная и злая,Любимая и посейчас,
И лес, и моря шум, и каменные зданья,О, я любил ее одну,Не стоят смерти и ее сиянья,Похожего на тишину».
1923
«Мне нечего сказать, о, я не знаю сам…»
Мне нечего сказать, о, я не знаю сам,Кого молить, я нем подобно тем быкам,
Которых по крови с открытыми глазамиПроводят мясники тяжелыми дверями.
Ты волосы встряхнешь, и на ветру блеснетОсвобожденный лоб, а злой и нежный рот
Все тени на лице улыбкой передвинетИ, снова омрачась, внимательно застынет.
В пронзительных глазах чернеет холодок.И дуло светлое, толкнувшее висок,
И грохот поезда, летящего с откоса,Решетка на окне и ночи без допроса —
Все лучше, чем тебя, не раз назвав своей,Вдруг увидать чужой среди чужих людей.
1923
«Когда необходимой суетой…»
Когда необходимой суетойПридавлен ты, и ноша тяжела,Не жалуйся и песен ты не пой,Устраивай свои дела.
И разлюби: не ангела крылоТу женщину сияньем осенит,Ей пригодится разве помело,Когда она на шабаш полетит.
В снегу и скалах кипятком поток.И сердце повернулось на восток.Ты слышишь как я медленно стучу.Я вырваться, я вырваться хочу.
Но я змеиной мудрости учусь —Дрожит на ветке запоздалый лист.Вот в перевалку, как тяжелый гусь,По склону поднимается турист.
Синеет лес. Поток во весь опорВ долину. Лыжи свищут. Бог с тобой!Кто родился для ветра и для горСпокоен будь и песни пой.
1923
«Да жил ли ты? Поэты и семья…»
Да жил ли ты? Поэты и семьяИ книги и свиданья — слишком мало!Вглядись — «И это жизнь твоя», —Мне в тормозах проскрежетало.По склону человека на расстрелВели без шапки. Зеленели горы.И полустанок подоспел,И жёлтой засухи просторы.
Я выучил у ржавых буферо́в,Когда они Урал пересекали,Такую музыку без слов,Которая сильней печали.
1922
«Звезды блещут в холодном покое…»
Звезды блещут в холодном покое,По квартире гуляет луна,Но в столовой творится такое,От чего побледнела она:
Чье-то тело, недавно живое,Завернули в потертый ковер.И один замечтался, а двоеКипятком обмывают топор.
Тот, который убил и мечтает,Слишком молод, и вежлив, и тих:Бородатый его обсчитаетПри дележке на пять золотых.
1923
«В белой даче над синим заливом…»
В белой даче над синим заливомДушно спать от бесчисленных роз.Очень ясно, с двойным перерывомВдалеке просвистел паровоз.
Там проходят пустыми полями,Над которыми месяц зажжен,Вереницы груженых дровамиИ один санитарный вагон.
Слабо тянет карболкой и йодом.— Умираю, спаси, пожалей!Но цветы под лазоревым сводомОхраняют уснувших людей.
Часы
Пролетка простучала за окном,Прошел автобус, землю сотрясая,И часиков легчайшим шепоткомЗаговорила комната ночная:
«Секундочки, минуточки лови».— А если не хочу я, о Создатель,Такой короткой и слепой любви! —И пальцы повернули выключатель.
И мгла ночная показалась мнеНебытием, но в чудном мраке сноваСветились бледные, как при луне,Черты лица, навеки дорогого.
Пройдут как волны надо мной века,Затопят все мои земные ночи,Но там воскреснут и моя тоска,И верные, единственные очи.
1923
«Ты говорила: мы не в ссоре…»
Ты говорила: мы не в ссоре,Мы стать чужими не могли.Зачем же между нами мореИ города чужой земли?
Но скоро твой печальный голосПорывом ветра отнесло.Твоё лицо и светлый волосЗабвение заволокло.
И прошлое уничтожаяСвоим широким колесом, —Прошёл автобус, и чужаяСтрана простёрлась за окном.
Обыкновенный иностранец,Я дельно время провожу:Я изучаю модный танец,В кинематограф я хожу.
Летит корабль. Мелькает пена.Тебя увижу я сейчас.Но это только сон: изменаНавеки разлучила нас.
1923
«Трамваи стали проходить…»
Трамваи стали проходить,За шторой небо розовеет.Не надо спящего будить,Сегодня мир оцепенеет.
На том конце одним толчкомЗемля раскрылась, как могила,И океаном и огнемОбломки зданий окатило.
А здесь последней тишиныНикто не слышит — блещут вина,Жокей мелькает вдоль стены,За рампой тает балерина.
И ты, красавица, средиГолубоватого туманаТанцуешь с розой на грудиФокстрот под грохот барабана.
В тюрьму, в могилу, в лазарет!Туда ль исчезло все живоеЗа эти восемь страшных лет?Иль я, мечтая о покое,
Свою усталость перенесНа мир, по-прежнему счастливый,Проснувшийся от черных грезПод легкой музыки мотивы?
1923
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
