1922
«Я не люблю, когда любовь немая…»
Я не люблю, когда любовь немая.Но Делия, её смешно винить:И платье через голову снимая,Она не перестанет говорить.Рисунок звёзд и крыльев СерафимаЗасеребрил морозное стекло.Закрой глаза: на побережье КрымаБлеснёт волна и белое весло.
«В Алуште жил художник итальянец».Я слушаю не разбирая слов.Трещат дрова, на потолке багрянец,И на камине тиканье часов.Весёлое и лёгкое свиданьеКакими же стихами опишу.О Делия, старинное прозваньеВ счастливом забытьи произношу.Любовь одна, и всё в любви похоже:И Дельвиг томно над Невой бродил,И это имя называл, и тожеСмотрел в глаза и слов не находил.
1921
«Где тот корабль? Волна бежит вослед…»
Где тот корабль? Волна бежит вослед.Где ветер? Прошумел и вот затих.И небеса, которым дела нетНи до меня, ни до стихов моих.
Лежит Нева, а дальше острова.Слова, слова. Любовь еще жива,Но вот утолена, и ты скучаешь,И этих слов ты завтра не узнаешь.
1922
«Опять поля и длинные туманы…»
Опять поля и длинные туманы,И в мокром ветре тощий березняк,В зеленых лужах глинистый большакИ, через речку, мостик деревянный.
Среди необычайной тишиныПронзительные хлюпают подковы.Замшелые зевают валуны,Подумай-ка: период ледниковый.
Вот, пролетев из невысокой ржиСквозь ветерка небыстрые движенья,Прилипли к небу камешки-стрижиПротиву всех законов притяженья.
Вот пахарь, уменьшаясь постепенно,Вдали, как птица, …………… поёт.И кляча перешла на небосвод,А за крутым холмом — конец вселенной.
1922
Пантум
Лежат в прозрачном сентябреДома и тротуары,И тихо тает на двореЦыганский звон гитары.
Дома и тротуары,Сиянье в равнодушных дняхЦыганский звон гитарыО зное, о полях.
Сиянье в равнодушных днях,Мы разлюбили оба.О зное, о поляхИ о любви до гроба.
Мы разлюбили оба,Я ухожу, прощай,И о любви до гроба,Мой друг не забывай.
Я ухожу, прощай,Чуть серебрится иней,Мой друг, не забывайЛюбовь и степь и купол синий.
Чуть серебрится инейИ тает на дворе.Любовь и степь и купол синийЛежат в прозрачном сентябре.
1923
Дон Жуан
Ширится луна сырая,За шлагбаумом скрип телег,Крышу рыжего сараяПридавил тяжелый снег.
У платформы станционнойДвадцать два ломовика.Привезли трески соленойС песнями из городка.
Там живет рыбачка ЭдитС милым и простым лицом.Муж на буэре уедет —Тень качнется под окном.
Лес гудит, в сосновом домеДверь запела. Два часа.Разметалась на соломеТемно-рыжая коса.
Скоро у Невы широкойПлечи Анны целовать,О рыбачке светлоокойБлагодарно забывать.
Тките медленнее, пряхи,О любви далеких стран!В храме, черные монахи,Был зарезан Дон-Жуан.
Тело опустили в море,Теплый ветер зашумел,Странный миф о КомандореЭту землю облетел.
Мстительное привиденьеСнова жертву стережет,Сердцу шепнет подозренье,Нож ревнивцу подает.
***
На сребристом океанеУзкий Ледяной Топор.На мысу в густом туманеСнег шипит, трещит костер.
Лосось оплывает мрежи,Ждет лисицу западня,Север спит в дохе медвежьей,Кто-то ходит у огня.
Наклонился, пробуждаетДремлющего рыбака,Каменную длань встречаетСонная его рука.
«Скоро звезды перестанутМне дорогу освещать,Просыпайся, ты обманут…» —«Отвяжись…»
«Что же, спи, сомненье старит,Сини очи рыбака,А жена ему подаритЧерноглазого щенка».
«Полно, Эдит не такая!» —И в затылке почесал.Крепкий воздух рассекая,Мерзлый парус застучал.
Дует ветер из СевильиВ Ледовитый океан.Спит любовница в бессильи,Встал зевая Дон-Жуан.
На стекле заиндевеломРазрастается заря,Полумрак над милым телом,Память сняла якоря,
И любовник вдохновенныйПрямо в прошлое глядит:На другом конце вселеннойМоре теплое шумит —
Там волна его качалаБездыханного — и вотСнова жизнь, и все сначала,И любовь в груди растет.
***
«Эдит, ветер завывает,Эдит, кто-то к нам идет!»Длань вожатый простирает,Дверь томительно поет.
Заскрипела половица,Дышат дегтем сапоги…«Сударь, стоило трудиться,Под глазами то круги».
У кровати два стакана.«То-то! подпевал вином!» —И, взглянув на Дон-Жуана,Замахнулся топором.
Прокричал петух трикраты,Ветер за окном вздохнул,Дрогнул каменный вожатый,В белом утре потонул.
Солнцем залилась лачуга,Брызнул резвый лай собак,Посмотрели друг на друга.Усмехается рыбак:
«Вижу, человек столичный.Эдит, повезло тебе.Что же, сударь: дом кирпичныйНе ровня простой избе.
Увози свою голубку!»Рыжекудрая женаС пола подбирает юбку,Плечи рдеют: смущена
Эдит странным приговором,Мрачен Дон-Жуан… Туман.Над сияющим БосфоромПрожужжал аэроплан.
Гор расколотое чрево,Океанов темный вой,Это бомба в СараевоРазорвала шар земной.
И в пространства мировые,В ночь с разодранного днаЛьются чудища морские,Трещина озарена:
Пропадая под морями,Роковая полосаГолубыми огонькамиДразнит темные леса.
* * *
Не береза ветви клонит —Душно, не передохнуть —Саблю выронил и стонетИ хватается за грудь.
Под зелеными ветвямиДни и ночи перед нимС изумленными глазамиИ похожие на дым.
«О воды, воды, Елена,Царскосельский соловей».Но услышит ли Елена:«Умираю, пожалей!»
В белом платье беглой теньюСтолько лет и до сих пор.Вот обрызганный сиреньюМеталлический забор.
«Душно, уходи, другая —Ольга, жарко на песке».Загорелая, босая.Ропщет море вдалеке.
Мелочь лодок просмоленных,Парус меньше, чем платок;Ветер, сосен воспаленныхСплошь дырявый потолок.
Сколько их? но кто услышитИ, покинутых подруг,Только ветер тронет крышиСтройных зданий и лачуг.
***
Кто-то рядом пробегает,И винтовка на весу.Пламя. Трещина зияет,Привидение в лесу:
Не отбрасывая тени,Вдаль протянута рука,Не сгибаются колени,Шляпа круглая легка.
К раненому наклонился.«Кто ты, не гляди в упор.Мой клинок переломился,Падай, падай… Командор…»
Холодно и бело, бело…Сети мерзлые, весло…Окровавленное телоВ той лачуге, сквозь стекло.
Кто она? глаза открыла.Стонет, падает без сил.«Ты исчез, она грустилаИ рыбак ее убил».
Раненый уже не бредит.Пламя по небу. Закат.Мох шуршит. «Бедняжка Эдит,Только я не виноват.
Но тебя, о Соглядатай,Вижу я не первый раз.Изойди огнем, проклятый!Даже в этот темный час
Не хочу я сожаленья,Жил бы только для любви».Страшен голос привиденья:«Мы сочтемся — поживи!»
Петербург — Берлин, 1922–1923
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
