Брута, мозг которого уже закипал от такого количества разных событий, упорно протискивался сквозь внезапно замолкшую толпу…
— Брута!
У каждого человека имеется амортизатор реальности.
Хорошо известен тот факт, что девять десятых человеческого мозга никак не используются, но как и большинство хорошо известных фактов, данное утверждение совершенно не соответствует действительности. Даже самый тупой Создатель не стал бы утруждать себя и набивать голову человека несколькими фунтами серой каши, единственным предназначением которой было бы, к примеру, служить деликатесом для туземцев, населяющих всяческие затерянные долины. Нет, мозг используется весь. И одной из его функций является превращение чудесного в обыденное и необычного в обычное.
Иначе при виде всех тех чудес, которыми так насыщена повседневная жизнь, люди вечно ходили бы с идиотскими улыбочками на лицах — скалясь, словно те самые туземцы, на которых власти иногда устраивают облавы с целью скрупулезной проверки содержимого их пластиковых теплиц. Люди часто восклицали бы «Вау!». И никто бы не работал.
Богам очень не нравится, когда люди не работают. Люди должны быть постоянно чем-то заняты, в противном случае они могут начать думать.
Якобы недействующая часть мозга существует только для того, чтобы оградить людей от ненужных мыслей. И действует она весьма эффективно. Она способна заставить человека испытать неподдельную скуку при виде самого настоящего чуда.
Как раз сейчас вовсю работала именно эта часть мозга Бруты.
Поэтому он не сразу заметил, что уже протиснулся сквозь последние ряды людей и выбежал на середину широкого прохода… Однако тут его угораздило оглянуться, и он узрел приближающуюся процессию.
Проведя вечернюю службу, вернее покивав на ней, пока капеллан проводил эту службу за него, — в общем, после долгих и тяжких трудов сенобиарх возвращался в свои апартаменты.
Брута крутнулся на месте в поисках путей бегства. Но тут рядом раздался чей-то кашель, и он узрел разъяренные лица пары младших иамов, а затем несколько изумленное и по-стариковски благожелательное лицо самого сенобиарха.
Старик автоматически поднял руку, чтобы благословить Бруту знаком святых рогов, однако не успел, поскольку двое божественных легионеров со второй попытки подняли послушника под локти, убрали с пути процессии и зашвырнули в толпу.
— Брута!
Брута перебежал через площадь к статуе и прислонился к бронзе, с трудом переводя дыхание.
— Я попаду в ад, — пробормотал он. — На веки вечные.
— Да всем плевать на это. А теперь… унеси меня отсюда!
Сейчас на него никто не обращал ни малейшего внимания. Все наблюдали за процессией. Одно Наблюдение за ней считалось святым деянием. Брута опустился на колени и заглянул под фигуры, разбросанные у основания статуи.
Оттуда на Бруту уставился единственный глаз-бусинка.
— Как ты сюда забрался?
— Был хороший стимул, — ответила черепашка. — Клянусь чем угодно, когда я обрету былую форму, орлы подвергнутся значительной реконструкции.
— А что собирался сделать с тобой орел?
— Унести в гнездо и угостить там обедом, — огрызнулась черепашка. — А по-твоему, что он собирался сделать?
Черепашка замолчала, поняв тщетность использования сарказма в присутствии Бруты. С таким же успехом можно было попытаться сокрушить крепостную стену меренгами.
— Он хотел меня съесть, — терпеливо пояснила она.
— Но ты же — черепаха!
— Я — твой Бог!
— Но в виде черепахи, по крайней мере в настоящее время. Я имею в виду, ну, у тебя есть панцирь и всякое такое…
— Панцирь орлов не останавливает, — мрачно произнесла черепашка. — Они хватают тебя, поднимают на несколько сотен футов, а потом… отпускают.
— Бр-р-р.
— Нет. Больше похоже на… хрусть-шлеп. А ты думаешь, каким образом я здесь оказался?
— Тебя сбросили? Но…
— Я приземлился на кучу дерьма в твоем саду. Вот они, ваши хваленые умные орлы. Все вокруг построено из камня, на камне и вымощено камнем, а они промахиваются.
— Повезло тебе. Один шанс из миллиона, — сказал Брута.
— Будучи быком, я никогда не испытывал подобных неудобств. Орлов, способных поднять быка, можно пересчитать по пальцам на одной голове. Кстати, есть твари и похуже орлов, это…
— Знаешь, а они очень вкусные, — произнес чей-то голос за спиной Бруты.
Брута мигом вскочил на ноги — с виноватым видом и черепашкой в руке.
— А, здравствуйте, господин Достаб.
Все в городе знали Себе-Рублю-Руку Достаба — поставщика подозрительно свежих святых мощей, подозрительно несвежих прогорклых леденцов на палочках, начиненных песком фиников и других давно просроченных продуктов. Он в некотором роде представлял собой стихийную силу, вроде ветра. Никто не знал, откуда он приходит и куда уходит на ночь. Но на рассвете он уже был на месте и вовсю продавал липкие сласти паломникам. Большинство паломников появлялись в городе впервые, и у них не было самого необходимого для общения с Достабом, а именно — опыта предыдущих встреч с ним. Здесь, на площади, нередко можно было увидеть паломника, пытающегося с достоинством расклеить челюсти. Впрочем, жрецы торговлю Достаба только поощряли. Многие наиболее фанатичные паломники, проделав полный опасности путь в тысячу миль, были вынуждены подавать прошения на языке жестов.
— Прекрасный получится суп. Не хочешь ли прикупить на десерт шербета? — с надеждой в голосе спросил Достаб. — Всего один цент за склянку, и учти: это только ради тебя — я, можно сказать, руку себе отрубаю…
— А это что за дурак? — поинтересовался Ом.
— Я вовсе не собираюсь ее есть, — торопливо произнес Брута.
— Что, хочешь обучить ее каким-нибудь фокусам? — ухмыльнулся Достаб. — Рискованные переползания через горящий обруч и всякое такое?
— Избавься от него, — велел Ом. — Тресни по башке, а труп спрячь за статуей.
— Заткнись, — огрызнулся Брута, снова начиная испытывать некоторые неудобства от разговора с тем, кого никто больше не слышит.
— А вот грубить не надо, — обиженно произнес Достаб.
— Это я не тебе, — пояснил Брута
— А кому? Черепахе? — язвительно спросил Достаб.
Брута выглядел виноватым.
— Моя старуха-мать тоже иногда разговаривала с гербилом, — продолжал Достаб. — Домашние животные прекрасно снимают стрессы. Ну и чувство голода, разумеется.
— Этот человек врет, — вмешался Ом. — Я могу читать его мысли.
— Можешь?
— Что могу? — переспросил Достаб и косо посмотрел на Бруту. — А если ты даже и не съешь ее, будет чем занять время. Ехать-то долго.
— Ехать куда?
— В Эфеб. С тайной миссией. Будут какие-то переговоры с безбожниками.
В принципе, Брута ничему не удивился. В замкнутом мирке Цитадели новости распространялись, как лесной пожар после засухи.
— А, — безразлично откликнулся он. — Ты об этом.
— Говорят, сам Б'ей Реж едет, — добавил Достаб. — И еще этот, как его, сирый кардинал.
— Дьякон Ворбис — очень милый человек, — возразил Брута. — Он был очень добр ко мне, даже попить дал.
— Не может быть… Впрочем, это не важно. Лично я против него ничего не имею, — поспешил заверить юношу Достаб.
— Почему ты до сих пор разговариваешь с этим идиотом? — влез Ом.
— Он… мой друг, — ответил Брута.
— Жаль, у меня нет такого друга, — мечтательно промолвил Достаб, посчитав, что слова были обращены к нему. — С такими друзьями врагов у тебя просто не будет. Может, ты возьмешь кишмиш в сахаре? Или леденцов-напалочников?
В опочивальне Бруты спали еще двадцать три послушника — поскольку иерархи церкви придерживались твердого убеждения, что отдельные опочивальни поощряют греховность. Человеку неискушенному данное утверждение могло показаться весьма и весьма спорным, потому что, если как следует поразмыслить, самые разнообразные грехи более присущи как раз компании. Однако эти самые размышления и считались наистрашнейшим грехом. Люди, предоставленные самим себе, рано или поздно начинают предаваться глубоким раздумьям, тогда как всем известно, что глубокие раздумья приостанавливают рост. И одной из причин такой приостановки является отрубание ваших ног.
Поэтому Брута был вынужден удалиться в сад — под аккомпанемент божественных воплей, доносящихся из его кармана, куда Великий Бог Ом был засунут вместе с мотком шпагата, садовыми ножницами и пригоршней семян.
Наконец Великого Бога вытащили.
— Послушай, — сказал Брута, — пользуясь удобной возможностью, хочу сообщить тебе, что я был избран для выполнения крайне важного задания. Я отправляюсь в Эфеб на переговоры с безбожниками. И меня выбрал сам дьякон Ворбис. Он — мой друг.
— А кто он такой?
— Главный эксквизитор. Обеспечивает… надлежащее поклонение тебе.
