Тут я замечаю самку — она в этой стае одна, поэтому я не сразу на неё внимание обратил. А обратив — с трудом удержался, чтобы не присвистнуть одобрительно. В верном направлении идёт ваша зверобогиня, в верном. Так еще два-три поколения и, глядишь, вержьи самки в борделях вольпам конкуренцию составят. До чего фигурка ладная, аж любоваться тянет. И самое главное — сосков теперь всего пара осталась против четырех в прошлом поколении. Хотя, кому как, конечно. Знаю вполне уважаемых мужей, которые на женщину из людей и не взглянут — только вольп им подавай. И всё потому, что у последних грудей не в пример больше. Но я в этом смысле консерватор и считаю, что в некоторых случаях девиз «больше-лучше» неуместен. Вот, как здесь — сейчас будет, возможно, самая сложная и опасная драка в моей жизни, а я стою, на стать звериную любуюсь, да детали оцениваю — тоже мне, эстет выискался. Кстати, зря она груди не закрыла — болезненная это точка у вергов. Если выгорит у меня задуманное, она в этом на своем опыте убедится.
До первого из них — скорее всего, вожака — уже только шагов десять. Еще три — четыре — и он уже до меня допрыгнуть сможет. А если прыгнет один, то и остальные набросятся. Я ловлю взгляд вожака — спокойный, даже без тени торжества или насмешки: он слишком уверен в своем превосходстве.
— Хграш ха ргыхз, — рычу я негромко. Произношение мое, конечно, далеко от идеального, но понять можно. «Имею слово сказать». Если он захочет понять. Обычно верги и ухом не ведут — слишком много всего лежит между нами, чтобы обращать внимание на слова.
Время слов для нас и вергов кончилось века назад. Но сейчас — случай особый, и вожак замедляет шаг. А потом и вовсе останавливается.
— Какое слово может быть у убийцы? — спрашивает он на имперском без малейшего акцента. Ого! Готов обе руки и голову в придачу поставить на то, что мое произношение на вержьем и вполовину не так хорошо. Сюрприз, однако. Интересно, много их еще Варга — зверобогиня вержья — людям приготовила? Но я не даю удивлению проявиться.
— С кем же еще поговорить убийце, как не с убийцами? — спрашиваю я, весь внутренне торжествуя. Попался, лохматый. Теперь, после того, как он признал меня достойным разговора, накинуться на меня всем скопом им будет уже непросто. По их понятиям, так делать не годится — нечестно. А «честь» для вергов — не пустое слово. Даже для тех, кто не первый год с людьми дело имеет. Бывали случаи, бывали. Вон, три года тому, верги Небесного Пламени на обоз напали. Вычистили, разумеется. Была в обозе женщина на сносях, так они и её, по горячке, убили. А для вергов это последнее дело — беременную убить или грудного младенца. Если, конечно, не о мести дело идёт. Вот, Мик «Арбуз» Люций (ныне покойный) этим и воспользовался. Зашёл один по следам в лес, предъявил право на месть и потребовал привести к логову. Там вызвал убийцу женщины на поединок, убил его на глазах у всего клана и спокойно ушёл. А заодно всё подробно разведал — расположение логова, подходы к нему; сколько бойцов в клане, сколько волков поблизости ошивается, ну и прочее. Верги от злости чуть собственные хвосты не поотгрызали, но поперек чести не пошли, и тронуть его не осмелились — выпустили. Ну, мы сразу, по свежим сведениям, этот клан и зачистили. А ведь Небесное Пламя — старый был клан, опытный. Так что были у меня основания на удачный исход надеяться, были.
— Говори, — вожак рычит и что-то в его глазах мелькает — похоже, начал догадываться, какую подлянку я ему готовлю.
— Поединок предлагаю, — отвечаю я, — один на один, я — с каждым из вас по очереди. Если кто-то из вас меня победит, что же, — руками развожу, — я — ваш. Если же я победителем из всех поединков выйду, то я уйду, и вы меня останавливать не будете.
Верг прикрывает глаза и наклоняет голову — задумался. Думай, серый, думай. Только, как ни ломай мозги, а недолго тебе вожаком быть — не простит тебе стая той ловушки, в которую ты её завел. У вас же так заведено, что один за всех решение принимает, один за принятое решение и отвечает. А какое решение ты сейчас ни примешь — ошибочным будет.
И так честь пострадает, и эдак. Да и вообще — не сможет он мне отказать. Я ж предложил не с одним из них, а с каждым один на один биться, благородство проявил, стало быть. Так что он просто обязан ответным благородством сходить. Я даже смутно надеюсь, что он предложит только с одним биться — с ним самим, скорее всего.
Верг думает, а я уже начинаю стратегию прикидывать. Поначалу мне двоих-троих противников послабее дадут — чтобы посмотреть, чего я стою. Этих надо будет живыми оставить, да и вообще — не в полную силу биться, всех своих секретов не раскрывать.
Вожак пойдет где-то четвёртым-пятым, и, вполне возможно, будет сам под мой гладиус лезть, чтобы в смерть от ответственности сбежать. Этого допустить нельзя — как только вожак умрёт, стая его решением больше не связана будет. Да и вообще, как ни жаль, но многих я убить не смогу — двоих-троих, не больше, и то — в самом конце. Честь честью, но не настолько они упёртые, чтобы стоять и смотреть, как я их поодиночке убиваю. Насчёт своей способности всех перебить я не сомневался. Да, они сильнее, выносливее, и вообще — они ж новы, а значит, у них все игральные кости с подвохом. Ну и пусть. Зато они про меня ничего не знают, а мой кошель с всякими финтами против вергов — доверху заполнен.
На сотню хватит, не то, что на двенадцать, потому как не умеют верги быстро тактику перестраивать. У них вообще традиции сильны: нужно чему-то очень серьезному случиться и много времени должно пройти, чтобы верги начали делать то, что не принято.
Да что там говорить, если и по сей день, выбирая между двумя хуторами, верги скорее нападут на тот, что красными флажками не огорожен!
Наконец, вожак голову поднимает. И взгляд его меня настораживает. Неужто я-таки просчитался, и он сейчас отдаст команду всем меня атаковать? Осторожно кладу ладонь на рукоять меча.
— Согласен, — говорит верг и торжествующе скалится, обнажая внушительный набор клыков, — один на один по очереди, но с условием: без оружия.
И, с этими словами, он снимает с шеи перевязь с висящим на ней внушительным тесаком и роняет её в траву. А я пока в траву только челюсть уронил. Стою, рот раскрыв, глазами хлопаю, и понимаю, что план мой на одном волоске над пропастью повис. В стае фырканья слышны, верги скалятся довольно, во взглядах, на вожака устремленных — сплошное обожание. А я всё в себя прийти не могу и поверить, что уши мои меня не обманули. Как это «без оружия»? Мать вашу лохматую, как?! Клыки ты тоже выплюнешь и когти с пальцев снимешь? Догадываюсь, что нет. А то, что мне когтям и клыкам противопоставить нечего, это в счёт не идёт, разумеется. И возразить я на этот счет ничего не могу, это ж даже по людским меркам жалко выглядеть будет. Но каковы твари, а? У них в языке и слова-то такого нет — оружие. У них «гхар» — «клыки», а «гхас» — один клык. Или нож, без разницы. Говори мы на вержьем, он своего требования и сформулировать бы не смог. Они что, теперь не на вержьем думают, а на человеческом, что ли?! Но поумнели, твари, поумнели. Ох, беды нам с ними будет.
— Хорошо, — говорю я, пояс с мечом отстегиваю и медленно в траву кладу, лихорадочно придумывая, какое бы требование в ответ выдвинуть, чтобы и положение свое улучшить и трусом не выглядеть. Но ничего не придумывается. Ну да ладно. Попробую так потрепыхаться. Шансов у меня теперь, конечно, поменьше стало, но они еще есть.
Вытаскиваю ножи из пазух, карманы выгребаю. Унгву, однако же, в кармане рукава сохранил — толку от этого, длиной в полпальца, клинка, немного, но и то лучше, чем ничего. Нащупал трубку «Жала Химеры» под лентнером. И приказал себе даже думать о нем забыть. Лучше бы его тоже выложить, от соблазна подальше, но не буду — «Жало» у меня увидев, верги запросто и наброситься могут всенм скопом, договор недавний забыв — уж больно они этого оружия не любят.
— Я готов, — говорю я, выпрямляясь. Верги медленно расступаются, образуя небольшой круг. На месте остаётся только один — совсем молодой. Ну, здесь они себе верны, похоже.
Первыми пойдут самые слабые. Я стою в расслабленной позе, слежу краем глаза за приближающимся по сужающейся спирали вергом. Уши у него торчком, глаза шальные, хвост непроизвольно из стороны в сторону подёргивается — не похож он на опасного противника. На щенка играющего он похож.
— Что тавро ваше означает? — спрашиваю я его на имперском. На ответ я не рассчитываю, просто надеюсь по реакции сообразить — поймёт он меня или нет. Ну и отвлечь, конечно.
Но верг замирает.
— Что?
На имперском, кстати, ответил. Неужели они и вправду теперь на нём думают?
— Тавро, — я взглядом на грудь ему показываю — там три закорючки вытатуированы друг над другом. И если верхнюю еще за луну (очень любимый вергами символ) принять можно, то насчет двух остальных я в затруднении. Верг выпячивает грудь.
