— Сбежать, — бормочет Фелгаргир и морщится.
— Мы не сражаемся в линии, которую любой ценой надо выдерживать. У нас нет рубежей, за которые отступать уже нельзя. Поэтому убегать от явно более сильных бестий не только уместно, но и достойно всяческой похвалы. Вступив один в бой с пятком вергов, егерь в лучшем случае одного убьёт. А оставшись в живых, еще не один десяток успокоить сможет. Поэтому живой и осторожный егерь для нас намного нужнее отважного, но мертвого. Понятно?
Я выжидательно смотрю на Феларгира и дожидаюсь, наконец, неохотного ответного кивка. Опять он морщится слегка, рукой левой вроде как к груди тянется, но отдергивает её и замирает. Чего это он? Боль уже пройти должна была… или?
Я шагнул к легионеру, присел перед ним.
— Не дергайся, — сказал. Положил пальцы на грудь, нажал пару раз. Лицо каменное, молчит, но зрачки сужаются — больно ему. Да и рёбра под пальцами нехорошо играют.
Я вздохнул, встал.
— Иди в казарму, найди лекаря. Пусть в корсет тебя засунет, от боли и для костей что — нибудь даст. Извини, не рассчитал удар. Давно с людьми не дрался, а у бестий кости крепче.
— Да мне не больно, я и так… — начал возражал легионер, но я не дослушал.
— Не спорь. Иди. Мы не весь день за свитками сидеть будем, настанет черёд и тренировок.
Феларгир молча соскребся с пола и пошагал на выход. Я проводил его взглядом, обернулся к Гезу.
— Бернт… Шелест, а скажи…
— Что?
Гез смутился, глаза отвёл. Да знаю я, о чём он спросить хочет — вижу же, как про клички я рассказал — у него сразу язык зачесался спросить, почему меня Шелестом кличут. Ну, спрашивай, расскажу. Но он так и не решился.
— Бернт, скажи, а откуда бестии появились? И как?
Ну, как хочешь. Я хмыкнул.
— Спросил, тоже. Не знаю. И никто не знает точно. Версии всякие есть, но доказательств, что всё именно так было, а не наоборот — нет.
— Но вы же, егеря, ближе всех с бестиями общаетесь? Наверное, какая-то версия у тебя есть?
— Есть, — я кивнул, — но сначала ты скажи. Сам-то как думаешь?
— Да никак, — зло ответил Гез, — в Арелте я у настоятеля спрашивал, так он мне сказал, что это кара божья за грехи наши. «При чем тут бог», я спрашиваю — «у бестий же свои боги есть?» А настоятель мне: «Бог — один и имя ему — Саваоф, а зверобоги суть демоны адские, над адскими же тварями поставленные». А кроме настоятеля мне никто толком ничего и не сказал. Кто говорит, что бестии были всегда, кто говорит, что они — от кровосмешения людей и зверей появились, кто и того чуднее сказки рассказывает. Слышал много, но ни во что не верится.
Я усмехнулся.
— А что же про наказание за грехи? Тоже не верится?
Гез головой замотал:
— Нет. Мы ж их тоже убиваем. А ведь и боль им ведома, и сострадание. Что — и мы им за грехи посланы — за их грехи, что ли? Да и не вижу я в них ничего адского-то. Они ж просто звери, на людей похожие.
Я челюсть подобрал тихонечко, сделал понимающее лицо, покивал многозначительно.
«Боль им ведома и сострадание»? Ну и ну. Пару раз приходилось мне общаться с людьми, которые за бестиями право на что-то человеческое признавали и пытались на мир с их стороны посмотреть. Вот только, что характерно, среди егерей таких людей я не знаю. Ну вот разве только себя. Поэтому я не отболтался обычной сказкой, как планировал поначалу. Искренность за искренность, так. Только надо бы ему намекнуть, чтобы свои мысли он при себе держал. Егеря — люди простые. Поймут не так, а потом объясниться еще сложнее будет — по причине внезапной шепелявости.
— В четыреста десятом году по старому летосчислению это было. Книг старого мира до нас мало дошло, но тот бой под Ромой в нескольких упомянут, словами разными, видно, что не друг у друга переписывали, и то веры написанному добавляет. Тем более что суть одна: весной четыреста десятого года напали на Ромею орды готов. За полгода большую часть провинций захватили и к осени саму Рому осадили. Ожидалось, что город падёт, поскольку ромейская армия готами была уже неоднократно бита, да и большую часть оставшейся — восемь легионов — готы заперли и удерживали в долине Порты Асимари, так что сама столица оставалась почти беззащитной. Но в день решающей битвы готы с ужасом и удивлением обнаружили в первых рядах ромейской армии невиданных существ — громадных людей с бычьими головами. Насчёт их размеров в разных книгах по-разному написано — то ли они были в два раза выше обычного человека, то ли в три, то ли еще больше. Со страху и мышь волком кажется, поэтому принято считать, что были минотаврусы — так прозвали этих бестий — в два-два с половиной паса[6] ростом.
— Почему «принято считать»? — перебил меня Гез.
— Потому что с того раза минотаврусов никто никогда не видел. То чучело телёнка, которое в Бурдигальском императорском музее стояло, подделкой оказалось: кто-то сшил тело взрослого мужчины с головой годовалого бычка и сделал этот так талантливо, что сотни лет никто не мог подделку распознать. Так и выходит, что кроме как в той битве, минотаврусы на Земле более не появлялись.
— Странно, — пробормотал Гёз.
Я хмыкнул.
— Сейчас — да. Но до недавнего времени никто эту странность не замечал, ибо тот день, когда готы в ужасе бежали из-под стен Ромы, стал первым днём Смутного Века. Бестии различных видов начали появляться повсюду в Ойкумене, и, как пишут во всех, описывающих это недоброе время, книгах: «числа им не было».
Что-то мелькнуло в глазах Геза. Тень понимания.
— Но… почему? Если первые бестии сражались на стороне ромейцев, значит… скорее всего, это они и позвали их на помощь?
— Колдуны, — сказал я. Дрогнули брови у Геза, но больше ничем он своей реакции не выдал.
Я усмехнулся.
— Они сами, разумеется, молчат, но всё указывает на то, что именно колдуны, в поисках помощи, открыли некую дверь в другой мир, где живут бестии. Насчет дальнейшего есть две версии. Ты не услышишь их ни в одной школе и не прочитаешь ни в одной книге, поэтому, сам понимаешь, рассказывать их каждому встречному — не стоит. Особенно колдунам, они ни одну из этих версий на дух не переносят. Версия первая. Какая-то у колдунов вышла ошибка, дверь распахнулась слишком широко, и через неё в наш мир свалилась куча всякого непотребного. Каковая куча одними бестиями отнюдь не исчерпывается. Версия вторая: колдуны умышленно разрешили зверобогам заселить неокультуренные земли нашего мира в обмен на помощь, которую зверобоги окажут гибнущей Роме.
— Не верится даже, — пробормотал Гез, потом поднял глаза и признался, — я сам сначала думал в колдуны пойти…
— Но тебя не взяли, — «угадал» я.
— Да, но…
— В колдуны попасть не так просто, как кажется. Кого попало они не берут, и их школы — скорее для отвода глаз. Почти все эти школяры пойдут потом чиновниками да медиками.
Но ты не переживай, сказки о могучих колдунах — не больше, чем сказки. Сорок девять из пятидесяти всю жизнь проводят, света солнечного не видя, а только над книгами да всякими отварами корпя. Скучная работа, на самом деле. Не то, что наша, — я подмигнул.
Гез машинально улыбнулся, хотя видно было по нему, что думает он о другом.
— А что же, — спросил он через пару секунд размышлений, — библиотеки же сохранились местами… так неужели мало осталось книг, написанных свидетелями тех дней? Ведь можно было бы разобраться…
— Не осталось, — отрезал я. — Старых библиотек и в самом деле немало до нас дошло — так это потому, что бестий ни книги, ни свитки не интересовали ничуть. А вот тех, кто умел писать, и, что намного важнее — имел время и возможность писать — тех почти совсем не стало. Тогда всё рухнуло. Империи распались, города вымерли. Так-то бестии города редко осаждали, да и вообще, людей за явных врагов не считали. Это сейчас если человек с вергом в лесу встретятся, то живым только один уйдет. А тогда такие встречи частенько миром заканчивались — если, конечно, бестия сытой была. Только вот фураж весь, что в город шел, бестии перехватывали — просто, чтобы съесть. Сами-то они не больно любят сельским хозяйством заниматься, но на готовое всегда горазды. В городах голод начался, а потом люди и вовсе в деревни убежали. Там, конечно, бестии вовсю бесчинствовали, но крестьянин на земле всегда найдёт, чем прокормиться. Охочие до свиного мяса и коровьего молока урсы даже начали заставлять людей скотину держать. Глядя на них, верги подсуетились и овечьими стадами обзавелись. Пасли их, конечно же, люди. Хлеб, опять же, почти все бестии уважают. Так все хозяйство потихоньку заново и восстановилось, только уходили продукты теперь не в города, а в ближайший клан или гнездо. Местами бестии даже из лесов поближе к людям переселялись — на хутора, в поместья старые, в крепости заброшенные.
— А мне говорили, что уклад наш в храмах и военных лагерях сохранился, куда бестий не допустили.
