это иллюстрирует. Мы воспринимаем цвета, когда приметы вещей попадают на наши зрачки, но увидеть их мы можем только при свете, исходящем от солнца или иного источника. Мы видим, следовательно, только при освещении извне; то же самое происходит и здесь: человек, поддерживаемый действием космического Разума, мыслит только с опорой на внешнюю Мысль, которая, пусть и смутно, служит ориентиром, образцом, лекалом, если прибегнуть к портновской метафоре.
Но соединение — это также и цель. Мыслить — значит соединяться всё плотнее, вплоть до полного слияния. То есть чем больше мы мыслим, тем шаг за шагом подходим ближе к этому Разуму, к этой истине мира, тем менее он становится внешним и более — тем, что определяет наше бытие. В конце этого пути, говорит Аверроэс, мы уже не мыслим через этот Разум, а постигаем его — его, каковым и являемся, мысля.
5. Но как это происходит? Ибн Туфайль оспаривает идею духовного слияния, так как признавать ее значит, по его мнению, говорить на языке тел. Там, где есть соединение, есть и разрыв, множественность, починка, срастание, и всё это предполагает материю, объем, протяженность, которых порядок духа должен быть лишен. И всё же вместо того чтобы сожалеть о несовершенствах нашего слишком плотского, слишком человеческого словаря, мы должны отстаивать идею физичности мысли.
Ittiṣâl, переводимое на латынь как continuatio, появляется в «Физике» Аристотеля как перевод греческого слова sunechès, «непрерывность». Аристотель описывает различные способы связи двух тел друг с другом, проводя различие между касанием, смежностью и непрерывностью. Смежность — это следование, дополненное касанием. Оно имеет место, когда две вещи не только следуют друг за другом, но и соприкасаются краями. Непрерывность, в свою очередь, возникает тогда, когда эти края соединяются, сливаются воедино. Две вещи, вначале будучи смежными, входят в непрерывность, когда границы, которыми они соприкасаются, сходятся в одну. Вот что такое ittiṣâl — непрерывность, понимаемая как соединение смежных вещей.
Это требует прививки, врастания, что хорошо понимал Аверроэс. Непрерывность возникает между двумя смежными вещами, когда между ними имеет место уже не просто контакт, стык, но когда их края сходятся воедино, то есть перестают быть краями. Эта идея принципиальна, она предполагает, что ittiṣâl уже является формой соединения, при котором точки стыка, соприкосновения исчезают, как проборка нитей делает невидимым шов. Для этого необходимо, чтобы края, которыми две смежные вещи соприкасаются, уничтожились. Именно это понятие используется. Непрерывность возникает при объединении смежных вещей, что, в свою очередь, достигается за счет уничтожения их общих, соприкасающихся краев. И поскольку эта непрерывность поначалу может быть лишь частичной, установление соединения представлет собой fieri unum, adunatio, становление одним, состоящее не в переходе от разделенности к союзу, а в переходе от минимального союза к полному единству.
6. В мышлении происходит до некоторой степени то же самое. Соединяться — значит сливаться воедино с Разумом, так же как две вещи входят в непрерывность. Вначале это означает «соприкасаться» и умножать точки соприкосновения. Воображать и, через образ, смыкаться с истинной гранью понятия, каковая есть универсальное. В таком случае Разум есть целокупная Истина, к которой человеческий разум присоединяется и с которой он постепенно сливается в своем отношении к фрагментированному реальному. Это особого рода движение, в котором разум индивида наращивает познающую часть своего существа, подобно тому как вода, нагреваясь, постепенно насыщается горячими частицами. Возможно, человеческое мышление как таковое и заключено в этом движении соединения с миром, которое требует умножения общих черт, коими являются в нас образы вещей. Но хотя союз необходим, эти образы обречены на постепенное исчезновение. Итогом процесса является полный акт космического Разума, в котором образ более не участвует, так что соединение завершается уже за пределами индивидуального — в разуме, который мыслит самой мыслью Вселенной.
Так, пожалуй, мог бы сказать Ибн Баджа, доводящий соединение до полного единства. Мыслить — значит не только связываться с высшим Разумом, который позволяет нам абстрагировать, постигать понятия, выносить суждения. Мыслить — значит стать этим Разумом, как если бы в совершенном акте зрения видящий уже не просто воспринимал бы что-то в свете, но стал бы светом сам. Блаженный, коим является совершенный мыслитель, уже не находится, сколь угодно непосредственно, перед объектом, сколь угодно великим. Подобно свету, позволяющему глазам видеть, а вещам — появляться, он есть то, что позволяет разуму мыслить, а миру — быть мыслимым. В этом смысл вдохновенного послания Ибн Баджи, его прощального откровения. Став «светом», уподобившись абсолютно единому Разуму, блаженные сами суть «одно», они соединяются в умопостигаемом, теряя всё индивидуальное, что привело их к нему. Ибн Баджа обещает своему другу не встречу, а слияние. В последнем шаге к свершению число и различие исчезают. У мыслящего уже нет alter ego, ибо нет ни alter, ни ego.
11. Необходимость острова
Мы не принадлежим к тем людям, которые начинают мыслить лишь в окружении книг, от соприкосновения с книгами,— мы привыкли мыслить под открытым небом, на ногах, прыгая, карабкаясь повсюду, танцуя, охотнее всего в одиноких горах или у самого моря, там, где даже тропинки становятся задумчивыми.
Ницше. Веселая наука. § 366
1. Представим себе человека на необитаемом острове. Представим вместе с Ибн Туфайлем, что родился он на этом острове самопроизвольно, под солнцем, из толщи забродившей глины. Ребенок одаренный, его ждет великое будущее. Он одинок, хотя его воспитывает газель и окружают другие животные. У него нет ни родителей, ни других родных, он не говорит, не умеет читать, он лишен общества, религии, закона, но он умен и хочет всё познать.
Кто он? Само название сказания, переведенного в XVII веке с арабского на латынь, дает ответ: Philosophus autodidactus. Это человек природы, философ-самоучка. Так Европа Нового времени стремилась подчеркнуть значимость пробуждения разума — открытого, изобретательного, растущего — перед лицом обескураживающего и вместе с тем восхитительного опыта реального. Человек на этом острове — это tabula rasa, но очень способная: он испытывает себя, окружающую среду, камни, живых существ, небо и черпает из природы объединенное знание, становящееся всё более глубоким и основательным. Вначале чистый лист, человек наблюдает, исследует, задается вопросами, устанавливает в мире связи, порядки, уровни, выявляет — повторим: с помощью одного лишь своего разума — причины, выстраивает их иерархию, восходящую к общему принципу. Вот что авторы Нового времени хотели подчеркнуть в первую очередь.
Однако в сказании следует видеть иной смысл. В самообучении важен не столько путь открытий, приключений разума, который идет на
