без чего человечество, от урока к уроку, спотыкаясь, ходя по кругу, бесконечно возвращалось бы к неведомому началу, к невозможности проверки
в этом мире того, что оно считает познанным и готовым для передачи другим, то есть к неудовлетворенности мертвой очевидностью.
Это не самый удачный ответ. Если нужно, чтобы в начале цепочки существовали, могли существовать первые учителя, то потому, что человечеству в вечной Вселенной постоянно угрожает гибель, оно даже обречено периодически вымирать. Авиценна доводит до крайности то, что Платон (в «Тимее») и Аристотель (в «Метеорологике») говорят о катаклизмах, циклически обрушивающихся на Землю под влиянием звезд. Смертны не только цивилизации, но и само человечество. Авиценна упоминает в своей «Книге о животных» о возможности пандемии, распространяющейся по воздуху, а латинский перевод этого текста вносит в него толкование, внушающее идею о том, что люди, все без исключения, могут вымереть, если откажутся от деторождения. Человечество может погибнуть по своей воле, и не из-за угасания желания, а из-за всеобщего воздержания, отказа от секса и детей.
Об этом прямо говорится в другом отрывке «Книги исцеления (shifâ’)», где подчеркивается добровольность соития и испускания семени, а значит и логическая возможность их прекращения. Но Авиценна указывает не только на то, что возможен контроль над рождаемостью вплоть до полного отказа от нее, но и на то, что регулярно случается всемирный потоп, не оставляющий в живых ни единого человека, отсуда следует необходимость первых учителей. Коль скоро человеческий род должен продолжаться, никогда, вопреки бедствиям, не исчезая окончательно, нужно предусмотреть условия его возобновления (возможного в рамках теории самозарождения жизни), и так как люди суть разумные существа, среди них должны быть те, кто одарен интуицией и чье знание станет основой для знания других.
Что в таком случае олицетворяет остров, если говорить о мышлении? Что значит этот рожденный из ила человек интуиции, у которого нет ни книг, ни учителей? Благодаря способности порождать из земли матрицу человечества, пережившего катастрофу, остров — это место возобновления вида, которому грозит исчезновение, но это еще и место возобновляющегося вновь и вновь основоположения всякой науки, всякой мысли, понимаемой как постижение истинного. Остров кажется плывущим, но на самом деле он — твердая земля. Он спасает человечество, позволяя людям возрождаться даже тогда, когда повсюду вокруг их вид уничтожен без остатка; и кроме того, рождая философа без учителя, остров сберегает саму мысль.
Планета Солярис в одноименном фильме Тарковского по роману Станислава Лема — это планета-мозг, материализующая мрачные фантазии тех, кто к ней приближается. Здесь остров — это остров-мысль. Не то чтобы остров, мыслящий всё и вся, но остров, где человек рождается и возрождается без отца и матери, где человечество защищено от потери смысла и подрыва истины. А человека, который там живет, зовут Хай ибн Якзан, что по-арабски значит «Живой, сын Бодрствующего». Быть может, учитывая его миссию, следует дать ему иное имя. Он подобен «призрачному свету», которым лампа, включенная всегда, освещает театр. Он — маяк.
12. Становиться
Быть всем
Будь водой, мой друг.
Опустоши свой ум. Будь бесформенным, беспредельным, как вода.
Если ты нальешь воду в чашку, она станет чашкой. Нальешь ее в бутылку — она станет бутылкой. Нальешь ее в чайник — она станет чайником. Вода может течь, а может крушить.
Будь водой, мой друг.
Брюс Ли. Шоу Пьера Бертона. 1971
1. Есть слова, которые кажутся пустыми, так как употребляются сплошь и рядом и подходят для всего. Так в латыни произошло с fieri, что значит «становиться», хотя в ранних текстах его иногда приходится принимать за глагол «быть». В арабском это ṣâra.
2. В трактате Аристотеля «О душе» есть фраза, которую комментируют едва ли не чаще всех прочих: «некоторым образом (pos) душа есть (esti) всё сущее» (431b21). Чем это объясняется? Тем, что человеческая душа, познающая мир, принимает в себя формы всех вещей, как ощущаемых, так и умопостигаемых, и уподобляется этим формам. Это усвоение можно рассматривать как завершение становления, и в другом отрывке Аристотель говорит о присутствии в нас разума, который «становится (ginesthai) всем» (430a14–15).
Такое прочтение хорошо тем, что позволяет понять нюанс в формуле о том, что душа некоторым образом есть всё сущее. Помимо того, что на душу воздействуют формы вещей, причем только формы, она, возможно, есть все эти вещи в том смысле, что становится ими. Обратить внимание здесь нужно на принципиальную податливость, пластичную всевозможность человеческой души. Как только душа начала чувствовать и разуметь, она есть своего рода ничто, которое может стать всем. Она пребывает перед Вселенной, претерпевает ее и, так сказать, проглатывает, как гостию; она помещает внешнее внутрь, воспринимает его формы, а затем изменяется, преобразуется в них сама. Что восклицает мистик аль-Халладж в экстазе? Я — Истина. Что говорит мыслящая душа, претерпевая вещи? Я становлюсь миром. Возвышенная скульптура. Правда, всё это — скажет Авиценна — лишь поэзия.
3. По мнению Авиценны, душа не становится тем, что она воспринимает, если это нечто иное, нежели она сама; среди прочего, это означает, что она не становится тем, что мыслит. Важно, хотя этому обычно не уделяют внимания, что обоснование этого опровержения выходит за рамки психологии и обнаруживается на территории физики. Если разумная субстанция не становится — в формальном смысле — своим объектом, всеми внешними вещами, а затем и всем миром, то потому, что в целом, в плане бытия и движения одно никогда не становится другим. Природа, конечно, изменчива, ничто в ней не стоит на месте, существа меняют свою форму, исчезают, появляются, но, строго говоря, совокупность всего, что имеет место, не может пониматься (во всяком случае, в полной мере) как становление.
Примером может послужить всё что угодно: вода, воздух, минерал, живое существо. Если вещь «становится» чем-то другим, что это может значить? — спрашивает Авиценна в своей «Книге о душе» (входящей в состав его труда «Исцеление»). Либо имеется в виду, что вещь покинула свою форму, лишилась ее и приняла другую, но в таком случае мы имеем дело не со становлением, а с возникновением нового: была одна вещь, потом ее не стало, она исчезла, и возникла в результате полной реконфигурации другая вещь. Либо же имеется в виду, что первая вещь сохраняется, но тогда, если новой вещи не появилось, значит не было становления (поскольку невозможно стать несуществующим), а если она появилась, то становления тоже не было, ведь первая вещь
