Рядом работала похоронная команда, составляя списки погибших. Работу этой службы обычно не принято показывать по информационным каналам, заточенным под совсем другую направленность. Но именно похоронщики выполняли всю неприятную работу по захоронению тел и отправке сообщений родственникам о том, что их сын, муж, брат, отец «пал смертью храбрых до конца выполнив долг…»
Если была возможность отправить тела родственникам, то отправляли. Но это случалось редко. В объятой войной стране всё перемешалось настолько, что зачастую родня погибшего находилась неизвестно где, а порой — на территории подконтрольной противнику.
Но иногда всё же отправка тел была.
Близкие павших получали страшные деревянные ящики, а чаще просто короткие сухие официальные письма, бились в истерике, кричали дико или горбились молча, почернев от горя, не веря казённым чёрствым строкам, навсегда перечеркнувшим надежду на возвращение родных и любимых.
Остальных неотправленных хоронили в общих могилах, занося имена погибших в списки войсковых частей. Порой убитых стаскивали в воронки и заваливали, чем придётся. А то и вовсе не подбирали, торопясь с отступлением.
Немало оставалось тех, кого разнесло на куски, смешало с землёй, сожгло беспощадным огнём; чьи тела ушли ко дну рек, озёр, больших грязных луж, засосало в бездонные болота, размололо гусеницами бронетехники; тех, кто попал в плен, влача жалкое существование под властью врагов, ещё не так давно бывших единым российским народом, расколотым бессмысленной гражданской бойней.
Банды дезертиров или одиночек, запугавших местное население, трусливо убегавших при появлении регулярных войск, не жалели ни свои ни чужие, расстреливая на месте.
А в тылах противников продолжалась повальная мобилизация мужиков, неумелыми колоннами марширующих в ненасытную зубастую пасть войны.
Со стороны развороченных позиций, на условную территорию наспех организованного местного госпиталя, ревя двигателем, на высокой скорости, расплёскивая грязь луж, ворвался БТР. Сильно «клюнув», замер на месте. Люк десантного отсека распахнулся, оттуда выскочил кто-то грязный и громко закричал:
— Врача!!! Врача!!!
Из нутра машины четверо таких же грязных солдат на руках вынесли тело сплошь в окровавленных бинтах. Бросили на мокрую землю ворох обмундирования, на него аккуратно положили человека с грубым тяжёлым небритым лицом землистого цвета.
К бэтээру спешили местный хирург и две санитарки.
Остановившись, врач профессионально взглянул на раненого и скептически сморщился. Присел на корточки, потрогал пульс на его шее, приоткрыл набрякшие веки. Отрицательно покрутил головой, распрямляясь.
— Ты чё, бля, пульс ему щупаешь?! — заорал прокопченный. — Быстрее на операционный стол его!!!
— Полковник умер, — сказал хирург. — Я уже ничего не могу сделать. Сердце остановилось. Извини, лейтенант.
— Он не умер!!! — взревел молодой офицер. — Слышь ты, клизма, на операцию его быстрее!!! Он без сознания, у командира сердце, как у коня, помогай быстрее ему!!!
— Лейтенант! — повысил голос хирург. — Полковник умер, — проговорил он отчётливо с расстановкой.
— Ах, ты, блядь!!!
Лейтенант нанёс удар кулаком в лицо хирурга. Врач, привычный и к такому, сумел уклониться, а офицер, весь вложившийся в удар, полетел в лужу. Тут же вскочил, не обращая внимания на текущую с лица грязь, дёрнулся к одному из своих солдат, пытаясь вырвать из его рук автомат.
— Завалю!!! — рычал он в исступлении.
Испуганный солдат вцепился в автомат, ему на помощь пришли трое других, буквально отдирая от товарища почти безумного офицера, плотно обступая, не давая простора для движения. Вдруг лейтенант обмяк, безвольно сел в грязь, обхватил коротко стриженную грязную голову такими же грязными руками и заплакал навзрыд.
— Да я с командиром такое прошёл… — сквозь рыдания почти кричал офицер, — такое… А тут какая-то хрйнова мина разорвалась прямо рядом с ним… Он меня — меня! — от осколков закрыл, а я его не довёз… А-а-а… — надрывно плакал взрослый мужчина.
И от этого плача, вырывавшегося из охрипшего горла, огрубевшие сердца солдат обливались кровью. Они, стиснув зубы, угрюмо молчали. Механик-водитель, высунувшийся из люка, ладонями размазывал по грязному лицу выступившие слёзы, громко швыркая носом.
Внезапно лейтенант успокоился, решительно поднялся, тихо и зло скомандовал солдатам:
— В машину. Механик! Заводи! Щас я им устрою свою войну. Личную.
— Отставить! — послышалась резкая отрывистая команда.
Присутствующие повернулись на голос и увидели офицера в чине майора, особиста части.
— Отставить! — повторил майор.
— Отставить??? — взвился лейтенант. — Отставить??? Да ты, гнида, засел тут в тылу, жопу спрятал, и ещё мне, боевому офицеру, будешь приказы отдавать???
— Прекратить истерику, лейтенант! — жёстко потребовал особист. — Под суд захотели?
— Чем ты меня пугаешь? — насмешливо спросил офицер. — Судом? Ну и куда меня отправят? В эту же мясорубку? Да я оттуда не вылезаю всю войну!
Майор досадливо поморщился и обратился к хирургу, так и стоящему рядом с телом полковника.
— Сергей Петрович, дайте лейтенанту спирта граммов двести.
— Ох, какой ты щедрый! — деланно восхитился офицер.
— Ну, не хотите спирта, Сергей Петрович вколет вам лошадиную дозу успокоительного.
Лейтенант уничижительно посмотрел на особиста и сухо сказал:
— Обойдусь. Берите командира, — обратился он к солдатам. — Отнесём к батюшке, пусть отпоёт.
Солдаты подняли тело в окровавленных бинтах и понесли к священнику, продолжающему ходить между бесконечных рядов убитых.
Особист увидел пятерых разведчиков, молча наблюдавших за развернувшейся драмой, и насмешливо, растягивая слова, произнёс:
— А-а! Спецна-аз! Отдохнули, да? Силы восстановили в то время как другие не жалея жизней выполняют приказ? Куда направляемся, самопровозглашённая элита?
— Идём на доклад к командиру разведроты, товарищ майор, — сухо отозвался Туркалёв.
— Ну-ну, — усмехнулся майор. — После, капитан, жду вас у себя. Доложите о последней операции.
— А это не ко мне, товарищ майор, — ровно ответил Янычар. — Операция совершенно секретна, приказ мы получили с самого верха. Если там сочтут нужным, то проинформируют вас о деталях. Разрешите идти?
Остальные четверо преданно пялились на майора и, согласно Указу Петра Первого, — перед лицом начальствующим имели вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство.
Побагровевший особист процедил:
— Идите.
— Есть, — с готовностью ответил Янычар, приложив руку к непокрытой голове, что являлось нарушением устава.
Все пятеро намеренно чётко словно на параде развернулись через левое плечо и, топая по грязи, разбрызгивая лужи, строевым шагом пошли прочь.
В мешковатой форме, с оружием «на караул», повернув головы в сторону майора, шагая будто по плацу во время смотра, они выглядели как минимум комично, понимали это, но не могли хотя бы таким способом не насолить нелюбимому всеми особисту.
— Что уставились?! — рявкнул майор хирургу и двум санитаркам. — Заняться нечем?
Медики молча пошли к раненым, а особист нервно дёрнув шеей, пошёл куда-то, по пути досадливо пнув колесо БТРа.
Проходя мимо священника, разведчики перестали дурачиться и шли, глядя на ряды тел. Янычар, Бек и Негатив изредка крестились, а Мамба и Куба, будучи мусульманами, хранили скорбное молчание.
— Да-а! Покрошили тут народу, — хмуро произнёс Негатив.
— А сколько ещё на позициях осталось, — в тон ему ответил Бек.
— Слышь, командир, — обратился к капитану Седых. — Красиво мы прошли, а? Особист, мудило, так это не оставит.
— Да пошёл он… — спокойно ответил Янычар. — У нас «крыша» железобетонная.
— Ага, — скептически произнёс Негатив. — Жалует царь, да не жалует псарь.
— Царские милости в боярское решето сеются, — поддакнул Куба.
— Хорош паниковать, разведка, — хмыкнул капитан. — Херли тогда выёживались? Мы по сравнению с тем лейтёхой агнцы Божьи. Придраться вообще не к чему.
— Да, вообще-то, — немного помолчав, согласился за всех Седых. — А чуть что, Большому Папе пожалуемся. Да-же, командир?
— Да-же, да-же, — нехотя согласился Янычар.
— Ну, вот, — преувеличенно бодро воскликнул Негатив. — Я всегда говорил, с командиром мы нигде не пропадём.
— Вкусную конфету от меня ты заработал, — усмехнулся капитан.
— Благодарствуйте, барин, — дурашливым голоском юродивого отозвался Седых.
На их пути повсюду располагались мотострелки. Солдаты, вышедшие из боя, устало сидели и лежали в слякоти: дождь не оставил ни одного сухого клочка земли и никак не желал утихать.
