Но брак во всех отношениях оказался удачен – это было совершенно очевидно: Бог подарил им десятерых детей, из которых выжили семеро. И сейчас Елизавета, сидя на скамеечке этим теплым апрельским днем, любовалась ими, дивясь, какие все они здоровые и красивые – все, кроме двоих, типичные Морлэнды – темноволосые и голубоглазые. У младшего, ее любимчика, четырехлетнего Артура волосы были чуть рыжеватые, а глаза фиалково-синие, какие обычно бывают у «рыжиков». Он оставался по-детски пухленьким, но так гордо выступал в своем новом, почти взрослом костюмчике! Он даже изо всех сил пытался натянуть лук восьмилетнего Вильяма.
У Вильяма была нетипичная для Морлэнда внешность – светлые, почти белые волосы, которые на солнце отливали чистейшим серебром. Миссис Стоукс, его гувернантка, называла мальчика ангелочком – и дело тут было не только в его необыкновенной красоте, но и в добронравии, мягкости и нежности. А голос его звучал так благозвучно и нежно, что мог растрогать до слез и самого закоренелого грешника. Сейчас он терпеливо наблюдал за бесплодными усилиями маленького братца – лук для того явно был слишком велик. Подняв глаза на мать, он лучезарно улыбнулся ей. Он любил все и вся, совершенно без усилий, – и обладал природным даром всегда говорить и поступать правильно.
Следующей по возрасту шла одиннадцатилетняя Мэри, сейчас стрелявшая по мишени бок о бок со старшей сестрой, четырнадцатилетней Джейн. С первого взгляда они казались близняшками – обе темноволосые и голубоглазые. Мэри была очень высока для своих лет, а Джейн, напротив, очень хрупка – на вид они были ровесницами. Мэри своим безудержным темпераментом и бесстрашием походила на мать – и подобно ей частенько совершала промахи и безрассудства. Дисциплина в школе Святого Эдуарда, которую она исправно посещала, подействовала на нее благотворно – и все же ей было больше по душе носиться целый день по окрестностям с деревенскими мальчишками, ее одноклассниками. Миссис Стоукс, качая головой, выражала сомнение, что Мэри когда-нибудь сумеет стать истинной леди. Елизавета же возражала: «К двенадцати годам она станет женщиной, вот увидишь – у нее достаточно времени, чтобы стать леди».
А вот Джейн оказалась загадкой для матери – но предметом гордости гувернантки: она была тиха, послушна и уже во всем настоящая леди. Отец Фенелон прозвал ее «книжная барышня», Пол – «маленькая монахиня». Елизавета смялась над ними обоими. Но необыкновенная задумчивость и кротость Джейн настораживали мать – это казалось ей даже неестественным. Джейн очень редко смеялась, но при этом не была меланхоличной – она просто спокойно и ласково глядела на этот мир, и какой-то неведомый источник питал ее уверенность и спокойствие. Елизавета поначалу думала, что ей было бы полезно посещать школу, но девочку воспитывали и учили только дома.
Еще один Морлэнд, посещающий школу святого Эдуарда, – маленький Пол... В свои тринадцать лет он был наименее красив из всего выводка, и при этом обладал бешеным нравом. Он хватался за жизнь, словно дитя за боевой меч – не с того конца, вечно раня себе руки... Он постоянно влипал в истории, всегда был виноват, его никто не понимал – но его ошибки не были сродни оплошностям Мэри, вызванным лишь неуемным темпераментом. Прирожденный неудачник, он так и не завел себе друзей, в школе все время дрался с мальчишками, бурно ссорился с Мэри и Леттис – и, что непостижимо, был любимчиком Пола-старшего. Елизавета не питала к нему подобных чувств – ее сызмальства манило лишь все красивое и «удачное». Но Пол всем сердцем обожал ребенка, не испытывая и доли этой любви к прочим детям.
Маленький Пол упрямо шел своей темной дорожкой, спотыкаясь на ровном месте, запинаясь на ухабах, которых никогда не мог вовремя заметить – у него просто не было времени оценить отцовскую нежность. К тому же он страстно желал уважения и восхищения – его раздражало, что отец любит его вопреки тому, каков он есть, а не за его доблести и заслуги. Маленький Пол любил только лишь Джейн – и своего сокола. С соколом он управлялся господински, и охота за мелкими пташками была единственным утешением в его борьбе с жизнью, которая не баловала его. Со всякой бедой он шел к своей ласковой сестрице, ища сострадания – и находил его.
Около ближайшей к Елизавете мишени соревновались двое ее старших детей. Леттис уже исполнилось пятнадцать – и ее красота, обещавшая поражать сердца, только расцветала. Ее молочно-белая кожа была слегка окрашена нежнейшим румянцем, глаза светло-голубые и спокойные, словно незабудки, а длинные, мягкие как шелк, вьющиеся волосы блестели на солнце. Натянув лук и прицелившись, она улыбалась каким-то своим мыслям. Стреляла она отменно, и прекрасно ездила верхом, чудесно танцевала и умела исполнить на клавесине простенькие пьески. Леттис занимало лишь то, что приличествует даме света и, будучи отнюдь не глупой, она отдавалась этому всей душой. Но настоящего образования она не получила, оставаясь ленивой, неученой и неисправимо тщеславной.
Ну и что из того, утешала себя Елизавета. Ведь Леттис спала и видела себя замужем за достойным человеком – в этом она явно собиралась переплюнуть Мать. А завтра она поедет ко двору, чтобы сделать там карьеру. Елизавета ни секунды не сомневалась, что какой-нибудь придворный глупец тут же страстно влюбится в девушку, и, если у Леттис достанет мудрости, а у юноши – смелости, то уже в этом году Дочь будет замужем. Это лишь обрадовало бы Елизавету – она вовсе не была без ума от Леттис, да к тому же завидовала ей, и ее присутствие в доме действовало угнетающе...
И Елизавета перевела взгляд на своего первенца, болтающего с Леттис, – Джон тоже едет ко двору, чтобы получить там место, но в отличие от сестры вовсе не рад этому... Мать залюбовалось им, и сердце ее забилось от любви.
Неужели из ее чрева, вопрошала она себя уже в сотый раз, появилось на свет это богоподобное создание, этот великолепный золотой гигант? Ведь она сама среднего для женщины роста, а Пол невелик и щупл для мужчины – но Джон Морлэнд в свои семнадцать лет уже выше шести футов, широк в плечах и необыкновенно силен, словно это не простой смертный, а и вправду божество...
Его редкостная сила и гигантский рост внушали благоговение – но ведь он еще и необычайно красив! Точеные черты лица носили печать душевности и кротости – но отнюдь не слабости. Прямые волосы были светлыми, как ячменный колос с чуть-чуть рыжеватым отливом, что необычайно гармонировало с золотистой кожей. Зеленовато-ореховые глаза его люди называли «счастливыми» – а выражение доброты и мудрости делало юношу старше своих лет. Золотого великана отличала еще и нежность.
