– Хм-м-м... Милое личико. Но при дворе и без нее множество прелестниц. А это что за необыкновенный юноша?
Джон взглянул на королеву, и лицо его вспыхнуло. Величественное и прекрасное лицо было так близко и почти вровень с его лицом – хотя он и был согнут в три погибели. Холодные темные глаза оглядывали его со странным любопытством. Повинуясь их приказу, он выпрямился во весь свой гигантский рост – эти темные глаза на бледном лице, не отрываясь, глядели на юношу, хотя королеве и пришлось запрокинуть для этого голову.
– Это Джон Морлэнд, ваше величество, – представила его Нанетта. – Старший сын и наследник земель Морлэндов.
На губах королевы появилась слабая усмешка – почти кокетливая. Но в этих удивительных темных глазах не было и тени кокетства – они внимательно изучали Джона, проникая все глубже и глубже ему в душу... Чего она от него хочет? Он боялся лишь, что это может стоить ему жизни... Резко и почти зло она вдруг протянула ему длинную бледную руку. Джон принял и почтительно облобызал ее, не отводя взгляда – в его движениях не было и тени раболепия.
– Пусть он остается при дворе, – произнесла королева. – Я сделаю для него все, что будет в моей власти.
По толпе пронесся шепоток удивления – словно вспорхнула стайка испуганных голубей – все с интересом наблюдали эту сцену. Королева проследовала в зал для аудиенций, оставив позади ошеломленного Пола, пораженного герцога и готовую разрыдаться Леттис.
– Она едва взглянула на меня! – заныла она, как только королева удалилась. – Это несправедливо! Джон даже не хотел ехать ко двору, а она заметила именно его!
Джон возвратился домой, в усадьбу Морлэнд в один из вечеров, почти ночью – на взмыленном коне, которого он гнал так, словно его преследовала свора адских псов. Ворота усадьбы были уже заперты в этот поздний час, и управляющему пришлось подняться и распорядиться, чтобы Джона впустили.
– Где моя мать? – спросил Джон, передавая груму поводья измученной лошади.
– Госпожа уже отдыхает, – ответил Клемент, – но, мне кажется, в ее покоях все еще горит свет.
– Благодарю. – Джон направился было в материнскую спальню, но вдруг остановился, вспомнив о чем-то. – Приглядите за конем. Он очень разгорячен – проследите, чтобы он не простыл. – И удалился, провожаемый изумленным взглядом Клемента. Наверняка с молодым хозяином приключилось нечто необычайное, раз он препоручил коня заботам слуг.
Джон взбежал по ступенькам, ведущим в спальню, распахнул дверь и, войдя, тут же захлопнул ее и навалился на нее всей тяжестью, словно и вправду кто-то преследовал его. Мать сидела перед отполированным до блеска серебряным зеркалом, а служанка расчесывала ее роскошные шелковистые волосы, ниспадавшие чуть ли не до земли. Заслышав шаги, Елизавета обернулась, в волнении привстала и беззвучно, одними губами прошептала: «Джон...» Джон покачал головой, переводя дух:
– Нет, не волнуйся, все в порядке. Я вернулся, мама. Ты почти потеряла меня – но теперь... все уже хорошо.
Елизавета жестом удалила горничную, и, когда они остались вдвоем, протянула руки навстречу сыну. Он пересек комнату, упал на колени и на мгновение прижал ее ладонь к своей щеке. Елизавета почувствовала, что он весь дрожит, и ощутила запах пыли и пота – запах мужчины, такой неожиданно сильный в этой небольшой, освещенной свечами комнате. Джон взял головную щетку из рук матери и, поднявшись, принялся расчесывать шелковистые локоны. Елизавета внимательно смотрела на его отражение в зеркале – и терпеливо ждала.
– Леттис получила должность при дворе, – произнес он наконец.
– Я рада, – откликнулась мать. – А ты?
– И я тоже... Королева хотела, чтобы я остался, и это была честь для меня: все вокруг говорили, что быть замеченным королевой – величайшая честь. Но я чувствовал себя, словно зверь в западне. Разумеется, я должен был смириться. Отец говорил... но я знал, что должен, хотя и был в полнейшем отчаянии... А потом... – он запнулся.
– Ну же, – мягко настаивала Елизавета, – говори, мальчик. – И Джон рассказал ей все.
– Это было во время второй аудиенции – день выдался невероятно жаркий, и в зале полно было народу, и от тепла разгоряченных тел было еще жарче... Мы все должны были стоять – ведь королева сама никогда не садится. Она расхаживала по тронной зале взад-вперед, изредка останавливаясь под балдахином, покрывающим престол – и все время рядом с ней был горделивый, роскошно одетый человек. Порой она прислонялась к его плечу, как любовница, и, когда он приглушенным голосом заговорил с ней, рассмеялась, словно его речь чрезвычайно позабавила ее.
– Господин Дадли? – отважилась спросить Елизавета. Джон склонился ниже и неверное пламя свечи высветило его лицо очень отчетливо.
– Да, господин Роберт Дадли. Между ними такая удивительная близость – они куда более родные, нежели любовники. Они напоминают, скорее, братьев-близнецов. В конце аудиенции она послала за мной, и, когда я приблизился, она жестом приказала всем удалиться – даже господину Роберту, который вышел с эдакой ленивой грацией, но очень неохотно. Мне пришлось стоять совсем близко от нее – так мало было место в том уголке залы, который она избрала. Я стоял столь близко, что ощущал ее запах и, глядя ей в лицо, я отчетливо видел тончайшие морщинки сквозь слой белил и румян, каждую ресничку...
Он поймал в зеркале взгляд Елизаветы, и рука, держащая щетку, замедлила движение.
– Ее глаза такие темные – словно бездонный омут, и в них, словно рыбы в черной воде, лениво плавают мысли... Какое-то время она, не отрываясь, глядела на меня, а потом сказала: «Ты горд, господин Морлэнд».
Я ответил: «И мне есть чем гордиться – ведь ваше величество выбрали меня, чтобы почтительнейше служить вам».
«Да, – отвечала она. – Всякий почел бы это за честь, но не ты. Почему? Нет, не отвечай, – оборвала она меня прежде, чем я успел раскрыть рот. – Ты не придворный – это горькая правда».
– А для кого эта правда горька – для нее или для тебя? – спросила Елизавета. Джон помотал головой и нервно сглотнул – волнение мешало ему продолжить рассказ. А, может, в горле у него пересохло от дорожной пыли...
– Не знаю... Она не объяснила. Она долго-долго смотрела на меня, а потом вдруг улыбнулась: «Мой добрый друг, господин Дадли, не хочет, чтобы ты находился при дворе. Ты догадываешься, почему...»
Я ответил: «Я польщен, ваше величество».
«Что естественно, – отвечала королева. – Зачастую я противоречу господину Роберту для его же блага, но на этот раз я решила доставить ему удовольствие – а заодно и тебе. Итак, если захочешь, можешь уехать домой – и при этом не чувствовать себя виноватым. Я отпускаю тебя».
