«Сейчас развалится, — с ужасом подумал Казимир. — А там на земле и порубят меня…».
— Не бзди, не порубят, — раздался скрипучий голос. — Уйдём.
— Куда уйдём? — ошеломленно бросил Казимир, изо всех сил стараясь не свалиться. Избушка всё ещё раскачивалась, так, что пол то и дело уходил из-под ног.
— Да уж куда подальше, — ответил глухой и спокойный голос. — Кровь у тебя правильная. Хозяин… Ну, пускай так… Признаю. — И немного погодя, скрипучий собеседник снова констатировал, — уйдём.
Осторожно выглянув в окно, Казимир увидел, как мимо мелькают деревья. Избушка споро бежала прочь, перебирая опорами, как ногами. Приоткрыв люк в полу, он в этом убедился. Вырванные из земли столбы оказались похожими на птичьи лапами с длинными загнутыми когтями. Ловко перебирая ими, избушка мчалась прочь от опасности, с лёгкостью расталкивая с пути стволы деревьев.
Глава 7. Изба
Казимир очнулся, разбуженный пением кукушки. Её тоскливый и одинокий клич разносился над лесом. То и дело птица смолкала, и когда уже казалось, что кукушкино горе отплакано, растерянное ку-ку раздавалось вновь. Казимир сонно потянулся, чувствуя себя свежим и, как будто, обновлённым. Рука не глядя скользнула под рубаху, ощупывая рану — тонкий рубец, даже корочка сошла.
«Надо же, как подействовало. Всего день-то прошёл… — раздумывал ведун, довольный собственным мастерством. — Или не день? А сколько?».
Сон давно как рукой сняло, но хотелось ещё немного понежиться в настоящей постели. Казимир по началу не решался даже прикоснуться к ложу почившей ведьмы, но усталость и интерес взяли своё. Едва спина опустилась на перьевую перину, ведун понял, что готов умереть прямо сейчас, лишь бы не пришлось с неё вставать. В родной деревне о такой роскоши не могли даже мечтать. Дед Огнедара спал на печи, а Казимира туда допускал только если тот был болен. Остальное время ученик ведуна довольствовался узкой дубовой лавкой, а ежели пожаловали гости, то и вовсе отдыхал лёжа на громоздком сундуке. Нельзя сказать, чтобы это было неудобно. Когда ты не знавал иного житья, то и мешковина с соломой сойдёт.
В деревне Святогора селяне предпочитали возводить вокруг печи полати, на которые устраивались те, кому почивать на печи ещё не полагалось по возрасту. Поверх таких кроватей укладывали солому и старую одежду, было достаточно мягко, всё лучше, чем на голом полу. Но то, что нашлось в избушке ведьмы… Это была настоящая постель. Конструкция стояла на четырёх ножках, скреплённых деревянными брусками. Ложе представляло собой сплетённую из тонких веточек корзину на дно которой была уложена перина, набитая перьями и конским волосом.
— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Печальная птица вновь затянула свою бесконечную песню.
«Погадать, что ль? — подумал Казимир, и сам же себе ответил: — Э-э-э, нет. Да и зачем? Живым не положено знать о своей смерти. Ну, вот, пускай и правда то, что сказывают о плаче кукушки, услышанном по утру. Узнаешь ты, скажем, сколь лет тебе ещё отмерян срок. Что дальше-то? Вот, умру я через столько-то лет и столько-то зим. Как? От чего? Стрела сразит? Змея укусит? Может кикимора утянет? Болезнь скосит? Лихой человек дубинкой прихлопнет? Упырь на капище задерёт? Тут уж гадай не гадай, а птица тебе не помощник. Даже коль не обманет со сроком, ей твои чаяния не ведомы. А ты опосля не жить будешь, а доживать, суетливо думая и решая, как лучше распорядиться отведённым днями».
— Изба? — позвал Казимир не вставая, с интересом ожидая ответа.
В ответ молчание. После бегства от разъярённых селян, они мчались прочь целый день и половину ночи. Казимир долго боролся со страхом, таращась в оконце, пока, наконец, не понял, что лучше просто лечь спать. Раз уж сберегла его жизнь чудо-изба, то и ещё однажды ей довериться можно.
— Изба? — снова позвал Казимир. — Чего молчишь? Спишь? Или я тебя обидел чем?
Раздалось приглушённое бормотание, напоминающее скрип дерева по дереву.
— Ты в постели лежишь?
— Лежу, — изумленно протянул Казимир.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тепло тебе там?
— Да, — рассеянно ответил ведун, чувствуя подвох.
— Мягонько?
— Спасибо, всё хорошо, — промямлил Казимир, уверенно приближаясь к буре.
— Так почто ты орёшь как оглашенный с утра пораньше? — возопила изба, грубым рычащим и донельзя рассерженным голосом. Из печки пахнуло жаром, а ставни единственного оконца громогласно застучали, открываясь и закрываясь. — Тебе жизнь сберегли? Вот и радуйся! Хозяин… грит, а? Слыхали его?! Я таких хозяев, знаешь, что?
— Что? — тихо обронил Казимир.
— Ни-че-го… — мстительно пророкотала изба, всё же потом добавив, злорадно и с издёвкой. — На ходу выкидываю!
— Прости меня! — ответил ведун, прижимая руки к груди. — Я никогда не встречал таких… как ты. Уж таков, видимо, мой удел… быть разочарованием для всех, с кем сводит судьба. Деда мой названный Огнедар всё шпынял, да лаялся. Чуть что не так, затрещину. Я ж по малолетству-то думал, что он просто злобствует, потому как старый и одинокий, а он был сильнейший ведун… учитель мой, наставник.
— Как-как, говоришь, деда звали?
— Огнедар. Мы в Вышках жили. Да токмо он не родной мне дед, подобрал, когда тятенька с матушкой в реке сгинули.
— Ведун… Огнедар Громобой… твой дед? — скрипнула изба, и Казимиру показалось, что голос звучал как-то по-новому, словно, изумлённо и неверяще.
— Да, говорю же, названный дед. Он приютил меня, когда я сиротой остался. Но чтоб громобоем его называли, такого не слыхивал. Ты, видать, обозналась.
— Что ты сказал? — встрепенулась изба.
— Названный дед прию…
— Нет, что ты в конце сказал! — рыкнула изба, заскрежетав брёвнами. Из печки вновь пахнуло жаром.
«Злится», — смекнул Казимир.
— Я никогда не слышал, чтобы его громобоем кликали. Наверное, ты обозналась и это не тот гром…
— Обозналась? Обозналась? Я тебе что? Баба?! — изба ходила ходуном от возмущения.
— А кто ты? — ойкнув, прошептал Казимир.
— Вали отседова, — рявкнула изба
— Прости, я не хотел…
— Ты, я погляжу, никогда ничего не хочешь! Припёрся, разлёгся и обзывается! Вали отседова.
Казимир робко спустил с кровати ноги, натянул лапти да открыл дверь в полу. Поглядев вниз, ведун, немного помявшись, осторожно проговорил:
— Там топь.
— Вали отседова, — упрямо прорычала изба.
— Как я свалю? Там топь, посреди трясины стоим! Я таких болот и не видывал, кругом вода! — запротестовал Казимир. — Ты для того меня что ль спасала, чтоб утопить? — сказав последнюю фразу, он прикусил язык, поняв, что опять взболтнул лишнего.
— Вот уж в чём я нынче не сумневаюсь, дык енто в том, что мы об одном Огнедаре говорим, — вдруг бросила изба, словно отходя от ярости. — Он так и говаривал мне, мол, Казимирка ентот — сущее проклятие. Дуб, дубом, так ещё и за языком никогда не следит.
Ведун осторожно, как бы невзначай опустил на место дверь, робко садясь на пол и спросил:
— Давно ты его знал? — Он так и не понял, как правильно обращаться к избе, но деревянная и к тому же одушевлённая сущность явно не приемлила к себе обращение, как к женщине.
Некоторое время изба молчала.
— Сказать по правде, я не знаю, сколько прошло лет, — прозвучал наконец ответ. — Ты же не понимаешь, кто я?
— Нет, — покачав головой, ответил Казимир.
— Я знался с твоим названным дедом, да и родную мамку с батькой могу припомнить… хотя память с годами вместе с трухой высыпается. — Скрипя начала рассказывать изба, но вдруг осеклась, меняя тему. — Кстати, а ты можешь дятла заговорить?
— Дятла? — опешил Казимир.
— Ну, птичка такая с красной головкой, дятел называется, — нетерпеливо проскрипела изба.
— Да, знаю я, как дятел выглядит… А на что его тебе заговорить-то?
— Короеды замучали, — посетовала изба. — Я хоть уж и не обычное дерево, брёвнами их гадов давлю, как могу, но иногда так заберутся, что никакого спасу нет… Щекотно и обидно. Мне бы своего дятла… чтоб чистил и ухаживал. Так как? Сговоримся? Подаришь мне дятла?
