— Он сам убил мать? — мёртвым голосом, вопросил ведун.
— Задушил. Так горло сжал, что оба вместе с плота в речку и плюхнулись, только и видели. А на берегу уж она поджидала… Стоит, рученьки потирает, у самой глаза ажно светятся, от радости… Не знаю, что тогда меня обуяло. Мне же в сущности, какая должна быть разница? Но я отчего-то твёрдо решил: Долька хоть меня и спеленала в своё время, но добра была. Не отдамся я и её дитятко не отдам!
— Так это ты меня вынес к Вышкам.
— Я.
— Но как ты… Что стало с тобой? Почему ты…
— Изба? Это уже Огнедар постарался. Опосля того, как он тебя к себе взял, появилась Милолика. Пришла с охраною, как бы вроде за пушниной по делам купеческим, а сама прыг-скок и на пристань. А там я! Воровать плот, она, конечно, не стала. Купить хотела. А люди только руками разводят, мол, так нет же владельцев. Не вернулися пока с ярмарки, только плот их пустой прибило. А ей чего? Не скажет же, что сама их в пучину и столкнула, ведьма проклятая. Ну, Милолика походила-походила, да и спрашивает, а как же плот-то без хозяев возвратился? Тут то ей само собой болтуны всё и сказывали, так мол и так, чудеса, да и только. Ведьма, как только про дитятко прослышала, ломанулася к Огнедару на поклон. О чем они толковали, мне опять-таки неведомо, да токмо видел я, как она улепётывает, только пыль коромыслом стояла. Огнедара я уже тогда знавал не понаслышке. Он был не просто ведуном, а Громобоем — знавался с Перуном и мог прибегать к его силам!
Казимир тотчас вспомнил, как сумел с первого раза призвать силу Небесного Отца, дабы испепелить поганое порождение ведьмы. Эх, видел бы его наставник! Оказывается, тот был таким же… Но каким именно?
— На следующий день Огнедар явился к реке, да на меня уставился, — продолжала рассказ Изба. — Ох и тяжёлый был взгляд у него. У меня даром, что бревно, а и то душа в пятки тотчас забилася, хоть и нет их…
Казимир, понимающе ухмыльнувшись, кивнул, переливая полученное зелье в котелок, который установил в печь на огонь. Огнедар и правда мог даже взглядом заставить чувствовать себя ничтожеством, и как выясняется, эта способность действовала не только на людей.
— Мне коли уж совсем по правде, он и раньше то не нравился, когда от лесных соседей о нём слышал. А когда понял, что теперь в плену у него, и вовсе боязно стало. Огнедар отогнал плот подальше от деревни, разобрал, да и перетаскал на укромную полянку по брёвнышку. Свободы хочешь? Вопросил он. Ясное ж дело, хочу, как не хотеть, — ответствовал я. Долька же тебя наверняка на срок сковала, так? Так, говорю! Ежели её нет в живых, расколдовать, получается некому, так? Получается, так. Я об ентом как-то и не думал до этого, а тут и совсем зачах. Но Огнедар тут же порадовал, сынишке, ейной, грит, сослужишь. У него грит, судьба будет тяжкая, словно над головой ярмо висит, вижу, что худо с ним приключится тутать, но, как и когда — то не ведомо. В тот день он и решил из меня избу сложить. Мне, грит, из этих земель нету дороженьки, я тута родился, тута и помру. А Казимирку однажды надо будет вынести — вот всё, что могу сказать, иного духи не подсказывают! Видение, грит, мне было, что сгубить его попытаются. В нужный час, он сам к тебе явится, а ты унесёшь подобру-поздорову, за тридевять земель. Коли возьмёшься сдержать эту клятву, мальчонок сам тебя опосля отпустит, уж я-то ему всё расскажу, да выучу.
Зелье медленно варилось на огне, булькая надувающимися вязкими пузырями.
— Но как ты попал к Милолике? — спросил Казимир, помешивая большой деревянной ложкой.
— А енто ещё годков через пять было. Огнедар справную избу из моих брёвен построил, да по замыслу решил мне ноги сделать. Чтобы я, стал быть, тебя унести от любых невзгод смог. То дело даже для ведьмы али колдуна не простое, а уж ведун-то деревенский и вовсе пупок развязать может, да ничего не получится. Но Огнедар смог… правда заплатил за это сполна. Он ворожил надо мной денно и нощно, покуда не добился результата, — у меня отросли всамделишние ноги.
— А как он заплатил за это? — спросил Казимир, уже догадываясь каков будет ответ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— У него самого отнялись ноги. С той поры я его и не видывал. Он на силу уполз тогда в деревню, а обратно как воротиться? Тоже ползком не получится, а просить, чтобы носил кто… прознали б обо мне. Так мы и жили потом, он у себя, а я в лесочке. Я тогда про Милолику и думать уже забыл, да токмо она про меня не забыла. Хитрая баба она была, злющая. Уж не знаю как, но ведьма меня выследила. Она являлась постоянно, но ничего не просила, не требовала. Возникнет из ниоткуда и пялится. Я по началу хорохорился, делал вид, что вот-вот кинусь, да затопчу. А Милолика хитрая, приходит, смотрит, да восхищается. Спрашивает, как я слышу, как вижу, чего мне хочется. Так неделю за неделей… Эх, и ведь заморочила. Сам не помню, как, а она уже внутри всё обустраивает, под себя, значится.
— Поддался, стал быть, — хмыкнул Казимир.
— Клянусь, не помню, как она это со мной сотворила! Меня ж Огнедар-то как складывал, — чтобы я кровь только его, да твою помнил, только вам служил, да не мог ослушаться. Но что она такое сделала, как в тумане всё… Раз, и служу уж ей, хоть ты тресни! Увела вон, бог знает куда, у себя в лесу запрятала, а потом и эту тварь начала шить, тьфу ты, ведьма проклятая.
Казимир призадумался и от того, что приходило в голову, ему стало совсем не хорошо. По всему получалось, раз приворожить избу могла лишь кровь, которая чомора зачаровала… много лет назад Милолика держала в неволе матушку или отца, покуда вожделенного духа не украла. А опосля их же кровью его от клятвы освободила, под себя подмяв.
В наступившей тишине Казимир снял с огня котелок, поставил его на стол, накрыл тряпкой, да и замер, глядя невидящим взором в оконце. Изба поскрипела-поскрипела, да и молвила:
— Ты дурного не подумай, но почитай выходит, что сдержал я обещание и вынес тебя.
— Я не знаю, как снять чары… — покачав головой, ответил Казимир, продолжая отрешенно смотреть вдаль. — Огнедар ничего не рассказал. Наверное, думал, не срок ещё… А потом… В общем не важно.
— Может хоть попробуешь? — с надеждой проскрипела изба.
— Попробую, когда пойму, как. Давай пока разберёмся с твоими короедами, — Ведун подхватил котелок, направляясь к двери. — Выйди из болота на твёрдую землю, да присядь пониже, я над тобой поработаю. Это зелье, конечно, не зачарованный дятел, но тебе будет полегче.
— Вот тут напасть одна имеется, — загадочно отозвалась изба.
Отчего-то Казимир совсем не удивился.
— Ноги в трясине увязли, — виновато проскрипела изба. — Я и пошевелиться не могу…
Глава 8. Голоса в темноте
Мрачный саван холодной ночи нарушался лишь отблесками огней, пережёвывающих подношение в виде сухих дров. Семь ярких, изрыгающих подрагивающее пламя костров, горели вокруг избы, застывшей посреди бескрайней топи.
«Как же тебя сюда занесло? — в который раз подумал Казимир, глядя на избу снизу-вверх. — Неужто нельзя было обойти? Столько вёрст проскакать, чтобы так глупо влипнуть!».
Изба смотрела на него чёрным провалом единственного окна, цепенея в мрачном ожидании. Сегодняшняя ночь сулила стать особенной, и ведун, и изба ждали её вот уже многие дни.
«Если всё выгорит, мы оба спасёмся. Коль нет… что ж, ещё покумекаем».
Но ведун был уверен, что у него получится. Волнение в душе сродни охотничьему азарту, давно трепетно ждало, чтобы вырваться наружу, и он приступил к работе. Сперва Казимир долгое время выхаживал болото в поисках бродов. Опасное и неблагодарное занятие могло бы закончиться гибелью, но ведун не даром полжизни провёл в уединении изучая лес и его законы. Просунув длинные жерди в рукава видавшей виды рубахи, поверх которой красовался перекроенный полушубок, найденный в сундуке Милолики, ведун вышагивал по кочкам, примечая, да запоминая безопасные дорожки.
Наметив ключевые маршруты, по которым можно перемещаться, не опасаясь закончить свой век утопленником, Казимир принялся стаскивать к избе свежесрубленные деревья. Он уродился не чета могучим предкам лесорубам и похвастаться статью и силой не мог. Однако там, где не доставало физической крепости, её место занимало упорство и трудолюбие. Времени, конечно, уходило куда как больше, но ведун с детства не знал иной добродетели, кроме как уверенность в собственных силах. Привыкший полагаться лишь на себя одного, Казимир с готовностью брался за любой труд. Шаг за шагом, аршин за аршином, он выстилал вокруг избы помост, который затем заваливал камнями. Дерево постепенно утопало в трясине, и ведун повторял всё с самого начала, притаскивая новые брёвна на место старых
