Страшная, необыкновенная ночь вокруг, но месить тёплую грязь из чёрнозёма ногами в чулках было необыкновенно приятно! Страха не было: чего бояться? Всё кончилось…
Почему единственные ботинки свалились с ног — тайна! Или их на ногах не было? Были:
а) укладывая спать "под небом родины", мать расшнуровала обувь, руководствуясь женской логикой:
— Пусть ноги отдыхают! — прекрасная грязь из чернозёма и тёплого дождя сняла их с ног. Других версий нет. Всю жизнь с ботинками не везло! Но о таком невезении — позже.
Пальтишко намокло и стало тяжёлым. Все бегали по полю, искали детей, а дети, вроде меня, самым подлым образом помалкивали потому, хотели спать.
"… и пал на землю мрак и ужас!" — если бы тогда знал что-то из библии, то познания из "святой" книги никак бы меня не тронули: грязь была сильнее.
Восхитительная ночь! Памятная ночь! Совсем недавно яркая, от горящего термита на непонятных тарелках, а затем такая тёмная ночь, какой в прошлой жизни у меня не было.
Не скажу определённо, кто первым, прямо на "месте действия", в полном мраке, объявил во весь голос, что "надо быть оч-ч-е-нь большим дураком, чтобы уверовать в надёжность спасения на картофельном поле!", но думаю, что с этим заявлением выступила матушка.
На ощупь возвращались в кельи. Свет от горевшего термита вражеских тарелок ослепил и лишил ориентировки на знакомом месте.
Думаю, что середина ночи августа месяца с дождём — уже приличная темень, но не настолько, чтобы не найти монастырскую стену и пролом в ней. Нужно было не паниковать, а закрыть глаза и привыкнуть к мраку: даже в самой чёрной ночи глаз настраивается на ничтожные порции фотонов. Эх, знать бы тогда о фотонах — глядишь, и ботинки бы нашёл!
Огороды находились метрах в пятистах от стен монастыря, и никак было не пройти мимо стен, надумай мы двигаться в правильном направлении. Если бы в правильном…
Злые, мокрые и оскорблённые, всё же пришли в монастырь, и ещё по дороге в родимые кельи стали искать "автора проекта спасения на грядках". Нашли. Им оказалась тётка, вечно старая, маленькая в размерах, верующая и боязливая. В ту весёлую ночь она опекала и следила, как бы раньше срока я не покинул самый прекрасный из миров. И тогда она всеми старческими силами боролась с судьбой за моё существование. Сейчас я, грешник, подозреваю её в том, что такое тётушка творила, сообразуясь с советским плакатом о вражеском штыке, ребёнке и женщине. При встрече с ней в будущем, если таковая встреча по воле Высших сил состоится, спрошу:
— Скажи, тётушка, ты в ту "яркую" ночь о ком больше думала?
Днём мы сушились, чистились от грязи, отсыпались и ждали следующей ночи:
— Чтобы ещё куда-то пошла прятаться!? Лучше сгинуть от бомбы, чем, как последние дураки, метаться по чужой картошке!
Быть "последними дураками" на своём картофельном поле мы не могли по причине отсутствия "земельного надела". Это была единственная причина остаться умными: не иметь собственного клочка земли с картофельными грядками и не прятаться в них от авианалётов.
После "иллюминированной" ночи старшие мальчишки бегали в поля на поиски остатков вражеских осветительных тарелок. И находили их! Такой счастливец становился обладателем редкой и завидной игрушки: маленькой, точной копии настоящего парашюта! Из шёлка! И со стропами! Что это "мини-парашют" — тогда об этом никто не знал.
Счастливчик развлекался тем, что к стропам привязывал каменный груз, затем камень заворачивался в остальную часть парашюта, и "пакет" забрасывался с силой и умением, какими обладал "пускатель". В небе парашютик раскрывался, и, покачивая грузиком, шёл к земле. Плавное опускание "устройства спасения пилотов" происходило, если запускающий правильно заворачивал камень в ткань, если нет — игрушка, достигнув высшей точки взлёта, летела к земле камнем и "расшибалась".
Падение нераскрывшегося парашюта огорчало: "ну, вот, ещё один разбился…" — речь о живых людях, разумеется, не велась…
Запусков производилось столько, что начинали болеть руки, предплечье и вообще всё, что у нас расположено справа…
Глава 60.
Прогулка в последнее убежище.
Общественная мысль не стояла на месте и продолжала напрягаться в ответственном деле спасения животов. Где ещё прятаться от ужасных и отвратительных бомбардировок!? Кои вчерашних нормальных людей сегодня сделали неврастениками? превратили в истеричек?
Пора рассказать о наших, местных рукотворных пещерах, что в основной части и до сего дня находятся под монастырём. Нет, нет, их не устраивали монахини для уединения и молитв, нет, всё обстояло гораздо проще: Среднерусская возвышенность, как известно из школьного курса по географии — толстая платформа из кальция. Иные части суши состоят из мрамора, гранита, есть места из полудрагоценных камней, а Среднерусская платформа — известковая.
Тот же школьный курс говорит, что многие миллионы лет назад нынешняя возвышенность была дном моря, и что на это дно из морской воды в весьма больших количествах отлагался кальций. Почему не красные кораллы отлагались в древнем море, а извёстняк — этого я не знаю. Если бы море было тёплым, то сейчас мы жили бы на сплошных красных кораллах. Но не Судьба: Природа обошла нас красотами.
Отложившийся за миллионы лет кальций образовал камень, слоистый камень-известняк. Когда Русской возвышенности надоело быть дном моря — она вздыбилась над водой и стала большим и толстым куском суши. Когда такое случилось, то всем стало ясно, что из камня можно кое-что строить. Нет, не города, это не армянский туф, но и плиточный известняк кое на что сгодится.
Большинство домов нашего города с названием "частный сектор", старой постройки, возводились так: из местных известковых плит на земле выкладывались тумбы не выше половины аршина. На тумбы ставился деревянный сруб — и, считай, дом готов. Отделка дома — не в счёт. Это детали.
Так строились мещане средней руки. Состоятельные граждане города выкладывали цоколь из доброго красного кирпича на извёстке, и только потом на него ставили домик в один этаж. Из дерева. Сам цоколь был чем-то вроде полуподвала, с окнами на уровне мостовой. Цоколь — для прислуги и кухни.
Известняк ломали в глубине самого высокого холма за чертой города, под монастырём, а также камнеломы уходил в стороны. Выбирая плиточный известняк, жители, того не сознавая, "разрушали устои христианства на Руси"
Разработка известняка велась до закладки монастыря, но когда перестали вывозить плитняк — никто сказать не мог. О пустотах в холме забыли, но когда налёты Luftwaffe стали особенно нестерпимыми, старые люди вспомнили о них. Это были довольно-таки просторные помещения: телеги с камнем вывозили из выработок лошадками.
Дополнения к "декорациям": Среднерусская возвышенность, если верить геологам — громадная и толстая платформа. Настолько толстая и непоколебимая, что проживающим на ней гражданам ничего из списка "стихийные бедствия" не грозит на многие сотни лет вперёд! Землетрясения, наводнения, цунами и всякие иные потопы ей не грозят. И торнадо нас не касаются, экзотика они для нас. Средне-Русская возвышенность — это холмы, поля и овраги. Полей — больше. Это о ней сказано поэтом:
"…и в голубых опять волнах
с холма на холм взлетаю я!"
— однако, быстро человек перемещался!
Из всех холмов Среднерусской платформы волнует только тот, на котором расположен монастырь. И прорытая в монастырском холме колея железной дороги, что находится в метрах в двухстах от монастыря. Дорога соединяет наш город с соседним городом в сторону запада.
На закат солнца от монастыря, внизу холма, с юга на север протекает река, через реку — железнодорожный мост старинной постройки на высоких опорах-"быках". Вход в каменоломни недалеко от моста, у основания холма и совсем близко от реки…
Был бы поэтом — непременно написал бы оду мосту!
В произведении непременно отметил и то, как наступающие враги пытались с "винтокрылых машин" бомбами разрушить мост, превратить его в кучу металлического лома, но не смогли!
И точно в такую же груду металла, но позже, мост старой постройки желали обратить и лётчики родной авиации, но и у них с этой затеей ничего не получилось.
— Мистика!
— Никакой мистики! У врагов авиаторы были похуже, а своим авиаторам было жаль уничтожать "чудо старинного мостостроения". Мост всё же наш! Вот почему ни одна бомба не встретилась с этим чудом до переворотного мостостроения.
— А монастырь не из той "серии"? В монастырь угодила одна бомба отечественного производства. В загаженный "самым христолюбивым" народом в мире" монастырь — одна бомба!? Не чудо ли? — бомба была подарена монастырским обитателям по формуле: "от своего и кулак сладок". Думаю, что монастырь не был разнесён в пух и прах по трём причинам, две из которых полностью мистические:
