славных воспоминаний». Вот такой перевертыш. По мысли Талейрана, «вовремя предать – это не предать, а предвидеть». Он считал себя вовсе не предателем, а разумным, деловым человеком, который строит свою карьеру вопреки тому, что жизнь готова его обделить.
В 1809 году Талейран ушел в отставку, вполне добровольно, как будто заранее ощутив предстоящее падение Наполеона. Когда французская армия потерпит поражение в России, Талейран скажет: «Это начало конца».
Он жил в Париже на очень широкую ногу. У него был громадный дом – 33 комнаты. Почти дворец. Там в 1814 году остановился император Александр I. Отставной Талейран, наблюдая крах Наполеона, установил связи с российскими властями. Он стал информатором – кем-то вроде тайного агента. У него были даже особые клички в переписке с русским двором.
Но и здесь вскоре началось охлаждение. Дело в том, что Талейран в довольно несветской манере попросил Александра I предоставить ему колоссальный заем – 1,5 миллиона франков, пообещав, что вернет при случае, когда сложатся благоприятные обстоятельства. Так с императорами не обращаются. Отношения с русским двором прекратились.
Тем не менее впереди у Талейрана оставалось несколько звездных часов.
В 1814 году произошла реставрация Бурбонов. На престол взошел Людовик XVIII, брат казненного Людовика XVI.
Низвергнутый Наполеон говорил: «Я гибну от предательства. Талейран предал религию, Людовика XVI, Учредительное собрание, Директорию. Почему я его не расстрелял?» И во время знаменитых Ста дней Наполеона Талейран не перебежал обратно к своему былому хозяину: чувствовал, что это ненадолго, видел, что ничего не получится.
В 1815 году Талейран по поручению Людовика XVIII представлял потерпевшую поражение Францию на Венском конгрессе. Там он был замечен, потому что со страстью служил интересам Бурбонов. Он состязался с самим Меттернихом, австрийским министром иностранных дел, крупнейшим европейским дипломатом. Талейран хорошо понимал расстановку сил в Европе, разбирался в тонкостях международных отношений.
Во время Венского конгресса он еще раз показал себя как талантливый режиссер. По его предложению в годовщину казни Людовика XVI, 21 января, была устроена траурная церемония. А ведь в разгар карьеры Наполеона Бонапарта Талейран предлагал ему организовать праздник в тот же день и по тому же поводу!
В одном из соборов Вены был установлен громадный катафалк, по углам его – аллегорические статуи: скорбящая Франция и плачущая Европа. Хор из 250 человек исполнял реквием. Режиссерские способности Талейрана были просто исключительны.
Но Венский конгресс, где он так ярко показал себя, не стал началом нового взлета его карьеры. И хотя сразу после конгресса была введена должность премьер-министра Франции и Талейран занял ее, пробыл он на ней всего две недели. А потом на 15 лет оказался в отставке. Правящие монархические круги Франции использовали его в своих интересах на конгрессе, но все-таки не простили ему революционного прошлого.
Бурбоны умели платить за заслуги. Талейрану дали титул герцога Дино, наследственного пэра Франции. Он мог вращаться в свете, но уже не имел реальной власти. К тому же он был уже стар.
Но в 76 лет он снова на службе – после Июльской революции 1830 года, которая свергла Бурбонов, уже при Луи-Филиппе, представителе Орлеанской линии правящего дома Франции. Талейран – посланник Луи-Филиппа в Англии. Несмотря на преклонный возраст, он вполне справляется со своими обязанностями. И только через четыре года – в 80 лет – уходит в отставку.
В последние годы жизни он пишет мемуары. У него изящный слог и ироничный взгляд на вещи. Много шуток, немало тонких высказываний. Он умел высмеять человека. Впрочем, и сам был объектом насмешек. На одной из карикатур он изображен с шестью головами. У каждой – длинный язык, на котором написано, кому он служит: Директории, республике или монархии.
Незадолго до смерти Талейран успел покаяться перед церковью. Получил отпущение грехов. Он все время улаживал дела. И загробные тоже. Может быть, он полагал, что готовит свою дальнейшую карьеру в ином мире.
К нему приехал попрощаться король Луи-Филипп со своей сестрой, которая покровительствовала Талейрану. То есть его уход из жизни соответствовал всей предшествующей биографии. Все организовано, все продумано и сделано на самом высоком, аристократическом уровне.
Талейран говорил: «Я останусь в Истории, я останусь в памяти людей». При этом не уточнял, каким именно он останется. И остался – крупным дипломатом и великим предателем.
Симон Боливар
Латиноамериканский вольтерьянец
Образ Симона Боливара в истории ярок и противоречив. С одной стороны, с ним связано явление боливаризма, исследуемое в серьезной научной литературе. С другой стороны, его именем назван, например, ведущий футбольный клуб в Боливии. И шляпа, в которой, как мы знаем из текста пушкинского романа в стихах, ездил на бульвар Евгений Онегин.
Уже в ХХ веке революционный демократ Хосе Марти так характеризовал его: «Нельзя спокойно и размеренно говорить о том, кто при всей своей жизни ни минуты не знал покоя. О Боливаре можно говорить, если трибунами станут высочайшие вершины гор. Если говорить о Боливаре, то пусть свирепствует буря, гремит гром, ослепительные сверкают молнии».
Боливар родился 27 июля 1783 года в Каракасе, столице Венесуэлы. Эта страна в северной части Южной Америки открыта Колумбом во время его третьего плавания, в 1498 году, видимо при участии Америго Веспуччи. А через год названа Венесуэлой, что переводится как «малая Венеция».
Семья Боливара – богатые креолы, так называли испанцев, родившихся в Америке. Родом они были из северной части Испании, из Страны Басков. Его предки стали первопоселенцами и всегда гордились своим происхождением.
К XVIII веку они, видимо, утратили чистоту рода – подмешалась индейская и, возможно, негритянская кровь. Зато были исключительно богаты. Отец Боливара владел поместьями, золотыми приисками, сахарными заводами, торговал какао и другими ценными продуктами. У семьи было более тысячи рабов.
И все-таки креол – это не вполне испанец. Испанские гранды, которые тоже могли владеть поместьями в Америке, относились к креолам несколько свысока. И это, пожалуй, один из корней сложной натуры Симона Боливара, отличавшегося не только отвагой, но и немыслимым честолюбием. А идеи революции и свободы носились в воздухе. Недавно обрели независимость английские колонии Америки. Шла Французская революция.
Когда Симону было три года, умер его отец, а в восемь лет он потерял и совсем еще молодую мать. Люди европейского происхождения нередко плохо переносили климат Венесуэлы.
Сироту растила няня, чернокожая рабыня. Боливар писал о ней: «Ипполита, моя мать. Ее молоко вскормило меня, и я не знал других родителей кроме нее».
У креолов был своего рода комплекс, страстное желание не отличаться
