оплот консерватизма и военных кругов, на сей раз выступила бастионом демократии, не поддержав ни левых, ни правых радикалов.
После принятия весной 1924 г. плана Дауэса, урегулировавшего репарационный вопрос, Германия вступила в период экономической и политической стабилизации. Ежегодные суммы платежей увязывались с прогрессом немецкой экономики, для стабилизации национальной валюты Германии выделялся международный кредит. Репарации финансировались за счет приватизации железных дорог и введения косвенных налогов на потребительские товары, включая главный национальный продукт — пиво. Экономический подъем во многом держался на инвестициях из США, к 1929 г. в Германии был достигнут довоенный уровень промышленного производства. Надежды на лучшее были столь высоки, что при общем невысоком уровне жизни, отказе от 8-часового рабочего дня, более низкой зарплате по сравнению с другими развитыми странами Европы в Германии на несколько лет почти прекратились крупные забастовки и волнения. СДПГ приняла в 1925 г. новую, Гейдельбергскую программу, в которой основной упор сделала на идею «хозяйственной демократии» и классовое сотрудничество.
За четыре года стабилизации реальная заработная плата выросла на 60%. Произошел почти полный охват работавшего по найму населения профсоюзами, которые превратились в одну из самых влиятельных лоббистских групп за кулисами германской политики. Но даже в эти годы число безработных в Германии не опускалось ниже 7% от самодеятельного населения.
Нацистская партия во второй половине 1920‑х годов с трудом преодолевала серьезный кризис, вызванный резким отказом от экстремистских форм действия и активностью внутрипартийной «левой оппозиции», расходившейся с Гитлером в коренных вопросах о возможных союзниках, радикализме во внутренней и компромиссах во внешней политике. Но и для республиканских партий даже ситуация относительного процветания не принесла блестящих дивидендов. Видимость стабильности не затушевывала существование многочисленных групповых интересов, в том числе среди представителей военной и промышленной элиты, находящихся в принципиальной конфронтации с идеалами демократической республики. Правоконсервативные силы в лице Немецкой национальной народной партии (НННП), «принципиальной оппозиции» веймарскому государству, стабильно сохраняли влияние в обществе и в рейхстаге, обладая там большим количеством мандатов, периодически входя и в правительство.
В 1925 г. Эберта на посту рейхспрезидента страны сменил фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, ставленник военных, аристократических кругов и правоконсервативных партий. Искренне пытаясь сыграть роль «отца нации», второй и последний президент первой Германской республики не смог подняться над клановыми и классовыми интересами. Вскоре после выборов берлинская пресса писала о нем как о «якоре стабильности в бушующем море политических страстей»; гораздо слабее были голоса тех, кто рассматривал Гинденбурга как балласт на корабле Веймарской республики.
Она все так же оставалась «демократией без демократов», либеральные ценности сводились для большинства немцев к бесконечным голосованиям и господству бульварной прессы. Социальная зависть молодежи находила выход в антисемитизме, отныне увязывавшемся с демократией (евреи получили в годы Веймара все политические права). Отношение к побежденной Германии за рубежом давало немцам лишний повод убедиться в том, что право силы стоит гораздо выше силы права. Выход негативных тенденций и антидемократических сил на авансцену германской истории являлся лишь вопросом времени.
Ощущение близкого конца не покидало монархическую элиту Австро–Венгрии с начала осени 1918 г. Наряду с сокрушительными поражениями на фронтах Первой мировой войны этому способствовал крах «гражданского мира» в тылу, а также подъем национального движения в Восточной Европе под влиянием российской революции. Крестьяне прятали продовольствие, в городах обыденным явлением становились голодные бунты. Полицейские репрессии уже не могли удержать население в повиновении. В армии день ото дня усиливалось брожение и пацифистские настроения, прежде всего в славянских формированиях.
Пытаясь вернуть себе политическую инициативу, власти Вены объявили о проведении реформ, однако это уже не могло спасти монархический режим от полного краха. 16 октября 1918 г. император Карл I издал манифест о трансформации империи в федеративное государство, учитывающее право каждой нации на самоопределение. Но он так и не вступил в силу. С 30 октября начались стихийные демонстрации рабочих в Вене и других промышленных центрах страны, на фронте активизировалось создание советов солдатских депутатов.
И ноября 1918 г. Карл подписал манифест, в котором отказался от какого–либо участия в государственном управлении. Писатель Стефан Цвейг заметил по этому поводу: «Для построения государства нужны тысячелетия, но превратиться в пыль оно может всего за несколько часов». На следующий день временное Национальное собрание провозгласило создание демократической республики Австрии, которая в перспективе должна была влиться в единое государственное образование германской нации.
Если в Берлине ноябрьские события 1918 г. создали новую форму правления в уже существующей стране, то в Вене было провозглашено новое государство. Выступая формально правопреемницей монархии Габсбургов, Немецкая Австрия отличалась от нее так же, как эта монархия — от Священной Римской империи. Непосильный груз блестящего прошлого давил на австрийцев не меньше, чем на немцев — унижение проигранной войны.
Главой правительства стал лидер умеренного крыла австрийской социал–демократии Карл Реннер, считавшийся в партии экспертом по национальному вопросу. Однако его попытки реанимировать Дунайскую империю как федерацию независимых республик не увенчались успехом. Австрия сохранила в своем составе только коронные владения Габсбургов, разделенные на девять федеральных земель. В страну стекались немецкие беженцы из славянских частей империи, провозгласивших свою независимость. В результате в Вене оказалось сосредоточено около трети населения всей республики.
16 февраля 1919 г. состоялись выборы в Конституционное собрание Австрии. Симпатии избирателей распределились поровну между Социал–демократической и Христианско–социальной партиями. Коалиционное правительство смогло провести важные реформы — бы введен восьмичасовой рабочий день, заложены основы производственного самоуправления, отменены сословные привилегии. Пролетарские организации сохранили определенную часть завоеваний революционной эпохи: Совет рабочих депутатов продолжал свою деятельность и после созыва Конституционного собрания, на специальных складах хранилось оружие, принадлежавшее отрядам рабочей самообороны.
Принятие австрийской конституции, которая вступила в силу 1 октября 1920 г., не привело к внутриполитической стабилизации в стране. Христианские демократы настояли на делегировании землям значительных полномочий, что только усугубило латентный конфликт промышленных центров и консервативных сельских регионов республики. Наряду с партиями значительную роль в политической жизни страны стали играть военизированные формирования — рабочий шуцбунд, праворадикальный хаймвер, различного рода фашистские союзы. Идеи реванша в общественном сознании австрийцев переплетались с надеждами на «великогерманское объединение», запрещенное Версальским договором.
В октябре 1922 г. Австрия справилась с гиперинфляцией, стабилизировав свою валюту на отметке 80 тыс. крон за один доллар США. Страна оказалась под жестким финансовым контролем специального комиссара Лиги Наций. Он единолично распоряжался доходами от пошлин и акцизов, являвшихся обеспечением международного займа. В рамках режима санации правительство пошло на увольнение 100 тыс. чиновников всех рангов и резкое сокращение социальных программ, которые буржуазная пресса называла рудиментом революционной эпохи.
Вторая половина 1920‑х годов стала периодом постепенного подъема и модернизации австрийской экономики. Усилилось проникновение в нее иностранного капитала, в основном английского
