Время от времени она видела Риккардо и его двух сыновей или Теда Йенсена, который выглядел вполне бодрым и довольным. Вот уже три года он не пил, и дело его приносило неплохой доход. Она приветствовала их взмахом лыжных палок и продолжала спуск, не желая нарушать тот душевный покой, который она в данный момент испытывала. Когда она решила передохнуть и пообедать, она увидела, что Лючия прошла в ресторан прямо перед ней. У Катринки даже появилось желание выждать и вернуться к ресторану позже, чтобы не потерять приобретенного душевного покоя. Однако Лючия увидела ее и улыбнулась, так что Катринке пришлось примириться с неизбежным, и она подошла к ней.
– Как дела? – спросила она, усаживаясь за стол.
Лючия улыбнулась, ее ореховые глаза на секунду потеплели.
– Ты сегодня улизнула от нас утром, мы даже не успели спросить, чем ты там занималась, – сказала она.
– Ничего интересного, – ответила Катринка. – Я узнала, что Эрика Браун не очень хорошо себя чувствует, и заехала к ней на пару часов повидаться.
Лючия несколько раз встречалась с Эрикой на вилле «Махмед».
– Надеюсь, ничего серьезного, – спросила она, и в ее голосе послышалась тревога.
– Несчастная любовь, – ответила Катринка. – Но думаю, она скоро справится, как все мы рано или поздно это делаем.
– Да, – сказала Лючия с несчастным видом. – Они заказали легкий обед из жареной телятины с овощами, и когда официант отошел, Катринка спросила, не было ли каких-нибудь вестей от Ника.
– Он звонит каждый день, – сказала она равнодушно.
– Ну и?…
– Я не собираюсь возвращаться к нему.
– Да, да, конечно, – пробормотала Катринка сочувственно.
Лючия, конечно, приняла правильное решение, но оно далось ей нелегко.
– Не могу поверить, что я была такой дурой, – продолжала Лючия, повторяя слова Эрики Браун. – Ну просто круглая идиотка.
Примерно в то же время, как начали появляться слухи о том, что Нику придется предстать перед большим жюри по обвинению в нескольких уголовных преступлениях, довольно злая критика о работах Лючии стала регулярно появляться не только в колонке Сабрины, но и в «Дейли ньюс», «Пост», «Нью-Йорк мэгэзин», «Венити фер», причем в статьях довольно серьезных журналистов. Вначале Лючию больше волновали неприятности Ника, чем плохие отзывы о ней самой. В течение многих лет она принимала его объяснения, что он защищает гангстеров потому, что кому-то надо это делать, потому, что в Америке так принято. И она действительно восхищалась его смелостью. Она настолько привыкла защищать его, начиная с их первого свидания и резкого осуждения ее матери, что «он ей не пара», настолько привыкла относить все нападки на него на счет слепых предрассудков, что продолжала брать его сторону, не рассуждая, даже когда друзья стали высказывать все больший скептицизм. Нападки в прессе она не принимала всерьез, а обвинения в совершении уголовных преступлений она объясняла желанием честолюбивого генерального прокурора Нью-Йорка прославиться борьбой с мафией. И когда пресса начала стрельбу по ней, это только утвердило ее в своем мнении.
Но затем Карлос Медина, ее протеже и старый приятель, заявил, что она перехватила его заказ. Разозлившись, Лючия обвинила его в мелкой зависти, тот в ответ заявил, что Ник силой заставляет людей давать ей работу. Вначале эта мысль показалась ей абсолютно абсурдной. С ее прекрасной репутацией и массой довольных клиентов не было никакой необходимости кого-либо запугивать. Однако слова Карлоса продолжали мучить ее, нападки прессы продолжались, и Лючия попросила Адама выяснить, есть ли хоть доля правды в том, что сказал Карлос. Адам позвонил кое-кому и узнал, что довольно часто Ник «способствовал» тому, чтобы его жену нанимали, намекая на то, что в случае отказа у заказчиков возникнут неприятности.
Когда Адам рассказал ей об этом, Лючия, конечно, была в ярости. Она была достаточно искушенным человеком и знала, что связи в деловых отношениях имеют огромное значение и что мало кто обходится без просьб и взаимных услуг. Однако то, что позволил себе Ник, не лезло ни в какие рамки принятого негласного кодекса деловых отношений «ты мне – я тебе». Он шантажировал людей с тем, чтобы они пользовались ее услугами, причем без всякой необходимости. В этом и была абсурдность ситуации. Лючия знала цену своим способностям и была абсолютно убеждена, что могла бы получить ту работу, которую «помог» ей получить Ник, благодаря своему собственному таланту.
Ник был не только не смущен, но казался страшно довольным, когда она уличила его. Как влюбленный, тайно посылающий записки с нежными признаниями, он надеялся, что будет раскрыт и что его забота будет по достоинству оценена. Он помог жене и очень гордился этим. Для чего же тогда существуют мужья? Он не мог понять, почему она считает его помощь унизительной, оскорбительной и подрывающей ее репутацию. Причина ее возмущения так и осталась для него загадкой. Он решил, что она просто переигрывает и скоро успокоится. Но этого не произошло. Если Ник мог дойти до шантажа в том случае, когда в этом не было никакой необходимости, то на что же он мог быть способен в случае, если ему действительно что-нибудь потребуется? Ее вера в него была полностью поколеблена. Может быть, его мотивы для защиты мафиози сначала и были совершенно чисты, но сейчас все стало не так. В какой-то момент он свернул па кривую дорожку. Если он и не был виновен во всех тех преступлениях, в которых его обвиняли, то кое в чем, как она полагала, он был замешан. В начале декабря Лючия переехала во Фьезоле, чтобы быть поближе к Паие, которая училась в школе во Флоренции, затем она привезла дочь в Сан-Мориц, чтобы провести Рождество вместе с Дэйзи и Риккардо.
– Все эти годы я верила ему, – сказала Лючия. – Наверное, я просто сошла с ума.
– Не больше, чем любая другая женщина, которая любит.
– Он разрушил все, что было между нами. Он отнял у меня гордость за то, что я чего-то добилась сама.
– Ты действительно добилась всего сама, – пыталась убедить ее Катринка. – То, что сделал Ник, было просто глупо. Но как он мог отнять твою гордость за твои прекрасные работы?
– Я никогда не прощу ему этого. Никогда.
Этот разговор, как и опасалась Катринка, совершенно нарушил утреннюю безмятежность, вместе с ним ушла и радость лыжной прогулки. Во время ее третьего спуска пошел сильный снег, ледяная крошка царапала лицо, попадала ей в нос, уши, за воротник ее бирюзовой лыжной куртки. Поскольку под ее лыжными брюками были только колготки, а под курткой – тонкая шелковая блуза, она вскоре замерзла и решила вернуться в шале, принять горячий душ и немного поспать перед ночным торжеством.
