побрела в сторону кладовых, рядом с которыми ей выделили комнатку.
- Продолжим? - предложила Алай, вернувшись к Шуудэр.
Песня текла и струилась, как белый дымок благовоний, сглаживала печаль и баюкала растревоженное сердце. Тинхэн подсела к ним и зашептала Алай на ухо.
- Правда? - восхитилась та, отрываясь от войлока. - Тинхэн, да благословит тебя Мать Даыл! А жениха-то видела?
- Господин Аслэг меня сам спросил, есть ли на примете кто. Он тэкче, - прошептала Тинхэн, розовея. - С управляющим спорил как-то раз у мастерской, а я вышла за водой… Слышу - аж заикаться стал. Он, правда, чуть младше меня… Господин Аслэг прежнего, из Соот, заменил, который подворовывал, как досточтимая сказала. Только тише… Соот и так её не любят.
- Как любить, когда она им жить мешает, - фыркнула Шуудэр. - Господин Нада, правда, стал помягче о ней отзываться в последнее время. А вот господин Бакан - наоборот. Я как-то господина Наду причёсывала в его покоях, так господин Бакан ворвался и начал вещами швыряться. Сказал, Улхасум осквернила покои его матери и вещь его украла. Подарок от дорогого человека, он так сказал.
- От наложницы? - подняла бровь Алай. - Кто это Бакану подарки дарит?
- Ой, только тихо, - сказала Тинхэн, наклоняясь к ним ещё ближе и оглядываясь на дремлющую в углу служаночку. - Девушки из мастерской говорят, что он в заведение Архыра не просто так ходит… Возлюбленная у него там. Не знаю, правда, почему в гарем не заберёт. Дахал сказала, она замужем, и муж скорее убьёт, чем отпустит. Ревнивый очень. Вот и встречаются в тайне. Говорят даже, она сильно его старше.
- А их видели?
- Да не знаю… Я-то пока из дворца не выхожу. Но это пока. Ох я и испугалась, когда Туруд мне сказала к господину Аслэгу идти… больше полугода не приглашал, и тут, погляди-ка… - Тинхэн покраснела и закрыла лицо руками. - Шла и думала, какую болячку придумать, чтоб обратно отправил. Представила, как досточтимая этим своим взглядом на меня смотрит… Странно так. Я будто лишней себя чувствую, когда об Улхасум и господине Аслэге думаю. Все эти её рассказы о том, как у них в Арнае живут... Слыханное ли дело, чтобы женщина к полюбовнику бегала! - ужаснулась она. - Не верю я… И что жена лишь одна.
- Ну вон, в Озёрном, то же самое, - пожала плечами Алай. - Одну жену берут, и вторую не то что по решению правителя нельзя, но даже и ему самому. Я с Чимре частенько сижу, а Велен возле неё так и вьётся. Рассказывает всякое. Харан сказал, хочет, чтоб я как-нибудь повидала Озёрный. Ох, Мать Даыл, сил дай разлуку вытерпеть!
Десмаат, стыдливо поджимая зацелованные кем-то губы, принесла мисочки с угощениями. Девушки поели, каждая думая о чём-то своём, потом Алай встала.
- Пойду я. Не видно досточтимую? - спросила она у Десмаат, которая поклонилась ей на выходе из двора.
- Как вернулась с холмов, сказала, что в лечебницу пойдёт. Сказала, голова кружится, тошнит и запахи наших халатов раздражают, - шепнула Десмаат. - Чтобы мы не смели даже думать за ней ходить. А ещё с утра куда-то бегала… Бледная была, как снег.
Алай поморгала, прикидывая, потом с любопытством вскинула брови.
- Не сходится. Пару недель назад она лютовала… Аулун меня научила считать. Что же с госпожой?
- Сглазили, - с ужасом в глазах предположила Десмаат. - Злой дух овладел… Глаза её эти… Ох, иноземцы! А вдруг она болеет?! - в голосе Десмаат звенело отчаяние. - А если заразно? А если умрёт, и Ул-хас рассудок потеряет? А если Ул-хаса заразит, и оба умрут? А если мы все заразимся и умрём?!
Алай окаменела. Предположения Десмаат были одно хлеще другого, и у неё начало пощипывать немеющие губы.
- Хэйо, - сказала она почти не дрожащим голосом. - Вот ты страху-то нагнала. В лечебницу и надо идти. У Аулун спросим. Или у самой Улхасум, если там встретим.
- Не могу я… Одыл бдит, - жалобно протянула Десмаат. - Иди одна, хасум, а мне расскажешь. Страсть как любопытно, да простит меня Мать Даыл…
Алай шла к воротам, поглядывая на сверкающие золотые колечки на таких нежных теперь пальцах. Раньше ладони были грубыми, а вокруг обломанных ногтей кожа трескалась и цеплялась за всё, тёмная, ороговевшая, в трещинках, забитых несмываемой грязью. Теперь сытая жизнь в лени и довольстве сделала её ногти длинными, руки мягкими, как у Аулун, и очень чувствительными, и когда Харан медленно целовал её ладони, мурашки бежали по всему телу, в животе начинало гореть, а к лицу приливала кровь.
Алай стиснула зубы и кулачки и зашагала быстрее. Она бы обменяла эту сытую жизнь на возможность никогда не разлучаться с любимым, но не дал ей выбора Тан Дан.
Мимо пробежал усым, Алай вспомнила слова мужа и Руана о беспорядках в городе и опечалилась ещё больше. Она зашла в ограду лечебницы и привычно вытянула руку, ожидая, что мокрый нос Ичима ткнётся в неё, но, по-видимому, пёс убежал в стойбище. Алай зашла в домик и стряхнула пыль с сапожков об пёстрый пухлый тряпичный коврик.
Тур спал в углу, закрывшись одеялом. Омрыс, которого выделил Ул-хас в помощь Аулун, дремал в уголке и сонно приоткрыл один глаз. Усымы в каморке над чем-то смеялись, Алай заглянула на второй этаж - Аулун не было и там.
Она задумчиво пожевала губу и вышла во дворик. Между глиняными кирпичам пробивались стебли травы, тонкие и нежные, они тянулись бледными побегами к небу, начиная зеленеть. Алай нагнулась потрогать пальцами резной лист
