Распорядок в ЗАПе оказался весьма насыщенным, много зачетов по матчасти, потом и полеты начались, в общем, он уже начал было забывать о коротком знакомстве в поезде. Тем неожиданней оказалось пришедшее исписанное мелким убористым почерком письмо от Нины. И ничего в этом письме не было особенного: интересовалась, как дела, сообщала о своих, но Виктор его перечитывал раз сто. Это было первое письмо, что он получил в своей новой жизни, но больше его взволновал и обрадовал тот момент, что на этом свете есть человек, который помнит о нем. Он сразу принялся писать ответ, написав громадный, сбивчивый опус, на шести листах. Отправил и испугался. Вдруг она, получив такое письмо, больше не захочет с ним общаться? Но через неделю снова получил от нее ответ. В этот день Виктор был самым счастливым человеком. Завязалась оживленная переписка, он почти каждый день получал от нее письма и слал свои. Благо соседом у Нины оказался водитель с авиазавода. По долгу службы ему приходилось бывать в Багай-Барановке почти каждый день, он и служил им почтальоном.
– Ты еще и думаешь? – спросил майор. – Совсем совести нет? Давай, беги документы оформляй, да заодно в финансовый отдел заскочи.
В Саратов они прибыли замерзшие как собаки. Сперва их не пускали на заводской аэродром, потом началась долгая канитель с приемкой самолетов. Товстолобов постоянно куда-то убегал, звонил из дежурки по телефону, жутко ругался. Наконец пришел, демонстративно хлопнул зажатыми в руке перчатками по планшету.
– Перелет отменяется, – буркнул он, хотя глаза при этом были довольные, – собираем вещички и дуем отсюда. Погоды нет, на завтра обещают.
С неба срывался мелкий снежок, облака были низко-низко. Лететь по такой погоде, когда облака сливаются со снегом, не хотелось.
– Ну что, – спросил майор, – в общагу?
Дронов демонстративно закашлялся, а Васюков состроил умилительное лицо:
– Товарищ майор, может, как в прошлый раз сделаем?
– Можно, как в прошлый, – ухмыльнулся Товстолобов. – Только Саблина тогда с собой забирайте, головой за него отвечаете. Чтобы завтра в семь утра были на этом самом месте. Трезвые, живые и здоровые. Ясно? – немного повысил голос майор. Он еще немного постращал и ушел. Они остались втроем.
– Ну вот, навязался нам, – недовольно протянул Дронов. Он вообще был все время чем-то недоволен, то обедом в столовой, то снегом, то боковым ветром.
– Я вам не навязывался, – огрызнулся Виктор, – надо было раньше рот открывать, пока майор не ушел.
Дронов плюху проглотил молча. Виктор был хоть и младше его по званию, но фронтовиком и орденоносцем, а это что-то да стоило.
– Слушай, но нельзя тебе с нами, – примиряюще сказал Васюков, – у меня тут… жена… ну сам понимаешь. А свободного места просто нет. Всем неудобно будет. Может, ты в общагу пойдешь, а? А с нас потом будет причитаться.
Виктор обрадовался. У него появился замечательный шанс прогуляться по городу. О такой самостоятельности он мог только мечтать.
– Разберемся, – сказал он, полагая, что прийти в летную общагу успеет всегда. – Завтра буду здесь, в семь.
Ему повезло. Попутная машина добросила от аэродрома до самого центра, так что не пришлось сбивать ноги. Гулять по городу оказалось очень приятно. И пусть на его пути не встречалось завлекательных огней реклам, веселых и пьянящих клубов, красиво одетых женщин и шикарных машин, пусть город был грязноватым, засыпанным снегом, и пусть смотреть тут толком было не на что, но все равно свобода манила. Он шел по заснеженным тротуарам, вглядывался в редких прохожих – в основном женщин, на старые дома центральных улиц и радовался. Он мог идти куда пожелает и делать что угодно. Свобода опьяняла, сейчас он даже пожалел, что когда-то отказался от отпуска.
Это великолепное ощущение немного подпортил голод. Уже наступил обед, а Виктор с утра был в дороге и не завтракал, продукты выдали сухим пайком. Желудок принялся все сильнее напоминать о себе, уводя возвышенные мысли на сугубо материальные. У него была с собой банка мясных консервов и два соленых огурца, но возникала проблема, где это все можно съесть. С неба продолжал сыпать снежок, было довольно холодно, и мысль о пикнике на природе не вызывала ни малейшего энтузиазма. В летном комбинезоне и унтах было тепло, но одно дело прогуливаться, а другое грызть мерзлые огурцы. Незаметно ноги принесли Виктора на рынок.
В отличие от казавшегося сонным города жизнь здесь кипела. Люди сновали, подобно муравьям, смотрели, приценивались, торговали и торговались. Еще осенью по пути в Москву Виктор насмотрелся на такие рынки. На них продавали все, что можно было продать, все, чего не встретишь на пустых полках магазинов. Правда, цены немного пугали, да и вместо денег больше господствовал натуральный обмен.
С деньгами у Виктора было негусто. В финансовом отделе ему выдали пятьсот рублей, да еще сто он настрелял по знакомым, но это были не те деньги, чтобы чувствовать себя здесь уверенно. Купил за пятьдесят рублей полбуханки хлеба, купил пачку папирос, и зеленая жаба заверещала, вцепившись в горло. Время тикало, и Виктор все-таки решился сходить в гости к Нине. Об этом он думал еще вчера, поэтому и занимал деньги, но в глубине души в такую встречу не верил, отчего-то робея.
Цены на рынке даже не кусались, а буквально грызли. Он купил грамм двести конфет, почти ополовинивших его скромный бюджет, купил картошки и несколько луковиц, и в кармане осталась сиротливая купюра с летчиком. Отщипывая на ходу кусочки хлеба, он направился по указанному на Нининых письмах адресу. Встречи с ее родителями он не опасался, в письмах девушка упоминала, что живет не с ними.
Дом Нины нашелся довольно быстро – пузатый, деревянный, двухэтажный, с тусклыми старыми окнами. Он был превращен в коммунальную квартиру, в одной из комнат, за тонкой фанерной дверью, и был своеобразный мини-филиал женского общежития. Когда Виктор постучал и услышал за дверью шлепанье ног, внутри у него все похолодело.
– А Нины нет, – сообщила высокая светленькая девушка, с короткой мальчишеской прической и в свитере поверх платья, – она сейчас в госпитале. – А вы, наверное, Виктор? Да? – В ее глазах прямо-таки плескалось любопытство. Услышав ответ, она вцепилась ему в рукав и затащила в комнату. – Заходите, заходите. Она скоро будет. Тома, сходи чайник поставь.
Тому он узнал, это она была с Ниной в тамбуре поезда. Комната девушек оказалась маленькая и весьма скромная. Большую ее часть занимали две стоящие бок о бок кровати и письменный стол, заваленный тетрадями и учебниками. Обшарпанные, потертые стены и пожелтевшие занавески на окне придавали комнате какой-то холостяцкий вид.
– Вы присаживайтесь, – девушка уже подвигала Виктору стул, – у вас время еще есть? Мы что-нибудь придумаем, сейчас ее позовем.
– А у вас где-нибудь можно покурить? – спросил он. После волнения от так и не случившейся встречи с Ниной неимоверно захотелось курить.
– Так на кухне.
Выходя на перекур, он услышал за спиной злой девичий шепот, потом снова бухнула дверь, и уже одетая в пальто Тома куда-то заспешила. Вторая девушка вышла к Виктору, видимо, развлекать гостя.
Пока он курил, на кухню успело наведаться все население коммуналки. Такое впечатление, что у них у всех появились неотложные дела именно в этой комнате, хотя явно было, что приходили только с целью поглазеть на нежданного визитера. Причем если старушки и женщины хотя бы делали вид, что приходят сюда по делам, то дети просто сбились в кучку у дальней стены и, тихо переговариваясь, таращились.
Девушка щебетала, как птичка, успев за короткое время вывалить на него гору информации. Звали ее Вика, и была она однокурсницей Нины и Томы. Она рассказала, что их общежитие превратили в госпиталь, и теперь они вынуждены все жить здесь, у родственников Томы. Что они втроем после учебы работают в госпитале и что работать и одновременно учиться очень тяжело.
– Долго ждал? – Нина вошла бесшумно, наполнив комнату запахами лекарств. – Привет. – Улыбка у нее была немного настороженная.
