– Вы готовы, мистер Корнелиус? - спросил мистер Азиз, поднимаясь из-за письменного стола.
– Вполне, - ответил я.
Дамы, довольные и улыбающиеся, проводили нас до поджидающего меня большого зеленого "роллс-ройса". Я поцеловал им руки и пробормотал миллион благодарностей каждой. Затем сел рядом с хозяином, и мы тронулись. Мать с дочерью помахали мне на прощание. Я опустил стекло и тоже помахал им. Затем мы выехали из сада и покатили по пустыне, следуя каменистой желтой дорогой, огибавшей подножие Магхары, а впереди нас вдоль дороги шагали телеграфные столбы.
Во время поездки мы с хозяином премило беседовали о том о сем. Я вовсю старался быть как можно более любезным, поскольку поставил перед собой цель еще раз побывать в его доме в качестве гостя. Если мне не удастся сделать так, чтобы он меня попросил об этом, то тогда придется напрашиваться самому. Я решил оставить это на последнюю минуту. "Прощайте, мой дорогой друг, скажу я, нежно беря его за горло. - Могу я иметь удовольствие еще раз побывать у вас на обратном пути?" Конечно же, он скажет "да".
– Я ведь не преувеличивал, когда говорил вам, что у меня красивая дочь? - спросил он.
– Вы преуменьшили ее достоинства, - ответил я. - Она просто красавица. Поздравляю вас. Но и жена ваша не менее красива. По правде, они обе меня с ума свели, - прибавил я, рассмеявшись.
– Я это заметил, - сказал он, рассмеявшись вместе со мной. - Такие гадкие девчонки. Ужасно любят флиртовать. Но я ничего не имею против. Что дурного во флирте?
– Ничего, - сказал я.
– Думаю, это просто забава.
– Да, это очень мило, - сказал я.
Не прошло и получаса, как мы достигли шоссе Исмаилия - Иерусалим. Мистер Азиз направил "роллс-ройс" на гудронную дорогу и помчался к заправочной станции со скоростью семьдесят миль в час. Через несколько минут мы будем на месте. Поэтому я попытался завести речь об очередном визите, ненавязчиво напрашиваясь на приглашение.
– Не могу забыть ваш дом, - сказал я. - По-моему, он просто великолепен.
– Отличный дом, не правда ли?
– А вам там не скучно втроем?
– Не скучнее, чем если бы мы жили в каком-нибудь другом месте, ответил он. - Людям везде скучно. В пустыне ли, в городе - по правде, большой разницы нет. Но у нас, знаете ли, бывают гости. Вы бы удивились, если бы я назвал вам число людей, посещающих нас время от времени. Вот вы, например. Нам было очень приятно принять вас у себя, мой дорогой.
– Я никогда этого не забуду, - сказал я. - В наши дни редко встретишь такое радушие и гостеприимство.
Я ждал, что он пригласит меня снова их посетить, но он ничего не сказал. Наступило молчание, несколько неловкое. Чтобы не затягивать его, я произнес:
– Мне кажется, вы самый заботливый отец, которого мне приходилось встречать в своей жизни.
– Вот как?
– Да. Надо же - построить дом неведомо где и жить в нем ради дочери, чтобы уберечь ее. По-моему, это замечательно.
Я увидел, что он улыбнулся, но не оторвал глаз от дороги и промолчал. На расстоянии мили от нас показалась заправочная станция и несколько хибар. Солнце стояло высоко, и в машине становилось жарко.
– Немногие отцы пойдут на такое, - продолжал я.
Он снова улыбнулся, но на этот раз несколько застенчиво. А потом сказал:
– Таких похвал, которые вы мне расточаете, я недостоин, право, недостоин. Если уж быть до конца откровенным с вами, эта моя красавица дочь - не единственная причина, чтобы жить в такой великолепной изоляции.
– Я это знаю.
– Знаете?
– Вы же мне говорили. Вы сказали, что другая причина - это пустыня. Вы сказали, что любите ее так же, как моряк любит море.
– Да, это так. И это правда. Но есть и третья причина.
– И в чем же она заключается?
Он не ответил. Он сидел, положив руки на руль, и неподвижно смотрел на дорогу.
– Простите меня, - сказал я. - Мне не нужно было спрашивать. Это не мое дело.
– Нет-нет, все нормально, - проговорил он. - Не извиняйтесь.
Я посмотрел в окно на расстилавшуюся перед нами пустыню.
– Похоже, сегодня еще более жаркий день, чем вчера, - сказал я. Наверное, уже перевалило за сотню градусов.
– Да.
Я увидел, что он заерзал на месте, как бы желая поудобнее усесться, а потом сказал:
– Не пойму, почему бы мне не рассказать вам правду об этом доме. Вы мне не кажетесь болтуном.
– Такое за мной не водится, - заметил я.
Мы уже подъехали к заправочной станции, и он замедлил ход почти до скорости пешехода, чтобы успеть сказать то, что хотел сказать. Я увидел двух арабов, стоявших возле моей "лагонды". Они смотрели в нашу сторону.
– Эта дочь, - произнес он наконец, - та, с которой вы познакомились, не единственная моя дочь.
– Вот как?
– У меня есть еще одна дочь, которая на пять лет ее старше.
– И, несомненно, такая же красивая, - сказал я. - И где же она живет? В Бейруте?
– Нет, в доме.
– В каком доме? Не в том ли, который мы только что покинули?
– Да.
– Но я так и не увидел ее!
– Что ж, - сказал он и неожиданно повернулся ко мне, чтобы увидеть, как я прореагирую на его слова, - может, это и к лучшему.
– Но почему?
– У нее проказа.
Я так и подпрыгнул.
– Да, знаю, - сказал он, - это страшная вещь. У бедной девочки к тому же самая тяжелая форма - лепрозная. Очень стойкая и практически неизлечимая. Будь это узелковая форма, было бы намного легче. Но у нее лепрозная, вот вам и результат. Вот почему, когда у нас гости, она не выходит из своей комнаты на третьем этаже...
Должно быть, машина в этот момент уже остановилась возле заправочной станции, ибо следующее, что я помню, - это то, что мистер Азиз смотрит на меня своими маленькими умными глазками и при этом говорит:
– Но, дорогой мой, вам нет нужды так тревожиться. Успокойтесь, мистер Корнелиус, успокойтесь! Вам решительно не о чем беспокоиться. Это не очень заразная болезнь. Чтобы заболеть ею, нужно вступить в очень интимный контакт с больным...
Очень медленно я вышел из машины и так и застыл под палящим солнцем. Араб с обезображенным лицом ухмылялся мне и говорил:
– Приводной ремень на месте. Все в порядке.
Я полез в карман за сигаретами, но у меня так дрожали руки, что я выронил пачку на землю. Я наклонился и поднял ее. Затем достал сигарету и умудрился прикурить. Когда я поднял глаза, зеленый "роллс-ройс" находился уже в полумиле от меня".
Сделка
В тот вечер у Джерри и Саманты нас собралось человек сорок. Обычное сборище. Как всегда, было тесно и ужасно шумно. Чтобы быть услышанным, приходилось жаться друг к другу и кричать. Многие широко улыбались, обнажая белые вставные зубы. У большинства в левой руке была сигарета, а в правой бокал.
Я отошел от своей жены Мэри и окружавших ее людей и направился к небольшому бару в дальнем углу. Усевшись на высокий стул, я обернулся лицом к собравшимся. Сделал я это затем, чтобы можно было разглядывать женщин. Спиной я уперся в стойку бара и, потягивая виски, принялся поверх бокала рассматривать поочередно то одну, то другую женщину.
Я изучал не фигуры, а лица, и интересовало меня не столько само лицо, сколько большой красный рот. Если точнее - то не весь рот, а только нижняя губа. Не так давно я пришел к выводу, что нижняя губа о многом говорит. Она выдает больше, чем глаза. Глаза скрывают секреты. Нижней губе очень мало что удается скрыть. Да взять хоть нижнюю губу Джасинта Винкельмана, стоявшего ко мне ближе всех. Стоит обратить внимание на морщинки на его губе, на то, как некоторые из них идут параллельно, а другие лучами расходятся вверх. Ни у кого другого не увидишь такой рисунок губных морщинок, и согласитесь, что, имея в архиве отпечаток губы, можно поймать преступника, если на месте преступления он прикладывался к стакану. Когда сердятся, нижнюю губу посасывают и прикусывают, и именно это и делала сейчас Марта Салливан, наблюдая со стороны за тем, как ее бестолковый муж сюсюкает с Джуди Мартинсон. Губу облизывают, вожделея. Я видел, как Джинни Ломакс облизывает кончиком языка свою нижнюю губу и при этом не сводит глаз с лица Теда Дорлинга. То было преднамеренное облизывание; язык медленно высовывается и скользит вдоль всей нижней губы, оставляя влажный след. Я видел, как Тед Дорлинг смотрит на язык Джинни, а ей только это и нужно.
Похоже, это несомненный факт, говорил я про себя, переводя глаза с одной нижней губы на другую, что все самые непривлекательные человеческие черты - высокомерие, жадность, обжорство, сладострастие - наиболее отчетливо проявляются на этом маленьком розовом участке кожи. Однако надо знать шифр. Выпяченная или оттопыренная нижняя губа, по-видимому, означает чувственность. Но это лишь отчасти верно в отношении мужчин и совсем неверно, если иметь в виду женщин. У женщин нужно искать тонкую линию, узкую полоску с резко очерченным нижним краем. А вот у нимфоманки в центре верхней части нижней губы имеется едва заметный гребешок кожи.
