— Столица Мадагаскара из двенадцати букв? — спросил Федор.
— А хер ее знает.
Федор склонился над газетой, зашоркал карандашом.
— «Ахереезнает»… Не, Сигизмунд Борисович, получается одиннадцать.
— А ты восклицательный знак поставь.
Федор отложил карандаш, молвил задумчиво:
— Может, нам маком торгануть?
Сигизмунд с интересом посмотрел на Федора. Тот не шутил.
— Давай уж сразу коноплей.
— Да нет, Сигизмунд Борисыч. Тут я тоже щупал. Рисково да и грязно. Плохо это — людей травить. Грех это. Я про пищевой мак. Заодно и кожей…
— Какой кожей?
— Искусственной.
Сигизмунд помолчал, осваиваясь с услышанным. Бизнес–предложения Федора никогда не страдали отсутствием оригинальности.
А Федор раздухарился, слегка покраснел даже. Видно было, что сейчас выношенные мысли высказывает, не с бухты–барахты брякает. Процесс мыслительный всем этим речам предшествует. Напряженный.
— Подумайте, Сигизмунд Борисович. Мы тут с шурином одну телефонную книгу надыбали, «Желтые страницы». Вы по–испански понимаете?
Сигизмунду мгновенно вспомнились индейцы с Сенной площади. Которые в пончо и поют душевно.
— Санта–Мария, — сказал Сигизмунд. — Санта–Лючия. Буэнас эта… ночес.
— Санта–Лючия — это по–итальянски, — поправил Федор.
— При чем тут испанский?
— А, в этом все дело… — Федор сунулся в письменный стол. — Я вот тут приготовил. Гляньте.
Сигизмунд ошеломленно глянул.
Книга представляла собою справочник «Желтые страницы» города Аликанте. Из справочника неоспоримо явствовало, что Аликанте представляет собою курортную дыру с пальмами и живописными развалинами; размерами же вряд ли превосходит город Вытегру.
Справочник был двуязыкий.
— Он что, на французском? — спросил Сигизмунд.
— Нет. Мы выясняли, — бодро ответил Федор. — Язык не опознан.
— При чем тут мак? И кожа?
— Дело такое, Сигизмунд Борисович, — заговорил Федор убежденно. — Вы находите спеца и с его помощью вычленяете из списка те фирмы, которые торгуют пищевым маком и искусственной кожей. Так. Затем мы налаживаем с ними контакты и везем сюда мак и кожу.
— Да почему мак и кожу? Может, лучше трубы и макароны?
— Там это дешево. Мы с шурином выяснили.
— Федор, а кем работает твой шурин?
— Бизнесменом, — не моргнув глазом ответил Федор.
— Хорошо. Дальше что?
— Привозим сюда. Реализуем партию. Мы прикидывали: тут, конечно, все это есть, и мак, и кожа, но накрутка — бешеная. Так что наличествует поле деятельности для энергичных людей.
Сигизмунд опустил глаза. Машинально прочитал: «Популярная российская певица». Из восьми букв. Начал выводить в клеточках: «Мартышка»…
* * *
Было слякотно. «Дворники» с ленцой возили грязь по лобовому стеклу. На переднем сиденье — там, где нормальные люди возят красивых девок, — валялись «Желтые страницы». Точнее, «PAGINAS AMARILLAS — PAGINES GROGUES» неведомого города Аликанте. Время от времени Сигизмунд косился на справочник. Дожил: женился на вандалке, теперь вот щупальца мелкооптового бизнеса тянет невесть куда.
Конечно, как всякий человек своего поколения, Сигизмунд не хотел бы возвращения в брежневские времена. Безнадегой и тухлятиной оттуда веяло. Но бывали отдельно взятые дни, когда оголтелое разнообразие абсурда начинало угнетать. Возможно, сказывался возраст.
Сигизмунд Борисович Морж, невзирая на солидные реквизиты, зафиксированные в паспорте (тридцать семь, образование высшее, женат–разведен и т.д.), все больше ощущал себя дурочкой–Алисой в Стране Чудес. И чем дальше, тем страньше и страньше.
Уже на лестнице стало ясно: дома на полную катушку идет веселье. Позвонил на всякий случай — нет, не слышат, лишь кобель бесполезно надрывается за дверью. Открыл своим ключом.
Пес приветствовал хозяина преувеличенно бурно и тотчас устремился в гостиную. Оттуда метнулся назад. Явно зазывал туда, где весело.
Из гостиной доносился тяжкий топот и визгливое пение Аськи. В прихожей валялись две большие опорожненные сумки, в каких лоточники обычно таскают товар.
В гостиной Аська, Вика и Вамба ритмично нахлестывали в ладоши. Все были уже красны. Аська выпевала, бренча на гитаре:
Года идут, чего мы ждем? Во имя всех святых, пойдем, — Пойдем плясать в Ирландию, В Ирландию, в Ирландию, — Пойдем плясать в Ирландию!..
В кругу, самозабвенно топоча, отплясывал вандальский раздолбай Вавила. На нем были линялые джинсы и футболка с какой–то глупостью. И темные очки. Светло–рыжие патлы болтались в такт прыжкам.
Лантхильдин брозар был облачен в потертую черную кожу с желтоватыми пятнами на сгибах. Видуха у шурина оказалась еще более бандитской, чем у Вавилы. Прямо дрожь пробирает при виде этой парочки.
Кисло пахло пивом.
Затем Сигизмунд обнаружил дорогую супругу. Лантхильда, судя по всему, была уже в дупель пьяна. Сидела за столом, бессмысленно и радостно улыбаясь.
— Сигисмундс, тиин'квино ист ослиза афдринкья! — закричала Вика, не переставая хлопать.
Вамба заржал, а Лантхильда слабо протянула:
— Йаа–а!
— М–морж! — завопила Аська, прерывая пение. — А Вика–то никуда не едет! Пон'л?
— Йа–а! — подтвердила Вика. И пошатнулась. Вамба заботливо поймал ее.
Несколько секунд Сигизмунд, сатанея, глядел на все это безобразие. Вавила продолжал плясать. Ему было весело.
Наконец Сигизмунд перехватил гриф гитары и зарычал на Аську:
— Ты, дура набитая! Лантхильду–то зачем напоили? Она же беременная, будто не знаешь!
— Г–говорю тебе как многажды беременная… — проговорила Аська и неверной рукой ухватила со стола едва початую бутылку пива. — Вот тут написано, в–видишь? «Экоголически»… «Экологически…» Безопасное, понял, ты? Сам дурак…
Сигизмунд взял бутылку, повертел перед глазами, силясь найти надпись. Влил в себя содержимое.
Стало легче. Окружающие перестали восприниматься как злонамеренные идиоты.
Аська подергала Вавилу за футболку:
— Вавила, кончай выеживаться. Морж посмотреть хочет, чему ты научился. Спелан!
— Спилл, — поправила Вика.
Вавила радостно уставился на Сигизмунда. Сквозь потные пряди волос светились голубые арийские глаза.
— Давай, Вавилыч, что изведал ты в новом мире? — наседала Аська.
«Вавилыч» напрягся, осклабился и выдал по слогам:
— Ян–ка… Ум–ка… Ле–нин… Дай!
— А еще? — Аська так и сияла, явно гордясь.
Вавила провизжал исключительно противным голосом:
— Пiiiво!
В другом углу гостиной, прямо под иконой, сидел на полу скалкс, одетый в джинсы и черную футболку с американским орлом на фоне полос и звезд. Он привалился к стене и тоже потягивал пивко.
Аська вдруг сунула Вике гитару и повисла на шее у Сигизмунда. Зашептала:
— Хорошо–то как, Морж! А? Слушай, пускай вон тот, из угла, спляшет! Скажи Вавиле, пусть, а? Он знаешь как пляшет? Я чуть не обкончалась! Наш реж бы обкончался! Его в театр надо. Морж, дай я тебя поцелую… Морж, а он не вандал, представляешь? Он какой–то другой… Я думала, они там все одинаковые. Их же на первый взгляд не различить, все равно как негров…
— Я негров различаю, — сурово сказал Сигизмунд. — У нас в институте…
— Ну не кобенься, Морж! Попроси, что тебе стоит? А я тебе за это такое скажу! Тако–ое!..
И неожиданно взревела прямо в ухо Сигизмунда:
— Пойдем плясать в Ирландию!!!
Вавила, заслышав знакомые звуки, попытался вновь пуститься в пляс. Но Аська оборвала его.
— Сгинь, Вавилыч! Ты пьян! Пускай этот твой, как его… — Она махнула в сторону скалкса. — Вот он… Сигисмундс, Морж который, — он хочет посмотреть. Вика, зараза, переведи, видишь — Вавилыч совсем осовел, русского языка не понимает…
Вика бросила пару фраз. Вавила просиял ликом и рявкнул что–то скалксу. Тот солидно допил пиво, обтер рот, встал. Тигриной походкой вышел на середину комнаты. Аська, заранее сдавленно хихикая и переступая с ноги на ногу, уставилась на него восхищенным взглядом. Вика вдруг громко икнула.
Скалкс победно огляделся по сторонам, охорашиваясь, расправил плечи. Задрал бородатое лицо к потолку. И неожиданно заорал престрашным голосом. Сигизмунд впервые в жизни понял, что такое «кровь застывает в жилах».
Легкие у скалкса оказались замечательные. Он орал, не переводя дыхания, очень долго. Нескольких зубов у него не хватало, что придавало его разинутой пасти устрашающий вид.
Затем он запел и стронулся с места. Пляска почти мгновенно сделалась оргиастической. Скалкс кружился на месте, размахивая черной гривой, подпрыгивал, поворачиваясь в прыжке, падал оземь и тут же вскакивал, метался взад–вперед. И не переставая пел.
Даже Сигизмунд слышал, что поет он не по–вандальски. Это был абсолютно другой язык. Древний и страшный. Чужие ломаные, скачущие ритмы завораживали.
