Я закрыла глаза от боли и усталости. Я хотела бы просто встать, пойти в спальню, забраться в постель, натянуть одеяло на голову и спать бесконечно. И я сделаю это в ту же минуту, как эти люди покинут мой дом.
— Я не могу вам помочь, — произнесла я. — Том будет слушать меня не больше, чем вас. Не могу. Я не могу помочь вам.
— Том сказал, что поговорит с вами, — возразил Клэй. — Он не обещал послушать вас, но сказал, что хотел бы поговорить. Сейчас он отказывается видеть кого-либо еще. Вы — последняя надежда, какая только у него осталась. Я не пришел бы сюда, если бы это было не так. Знаю… вы и мисс Хилари каким-то образом пострадали. И могу себе представить, что это было очень серьезно.
— Клянусь Богом, я не могу сделать то, о чем вы просите.
Мои глаза все еще были закрыты. Если бы Клэй Дэбни произнес хотя бы слово, я бы начала визжать, как сумасшедшая.
Наступила густая, ужасная тишина, и затем — невероятно — я услышала слабый мяукающий звук, плач или очень юных, или очень старых людей. Я открыла глаза и посмотрела на Кэролайн Дэбни. Ее неподвижное лицо все еще было обращено вперед, глаза плотно закрыты, а рот — распахнут в безнадежной гримасе детского, неудержимого горя. Ручейки черной туши оставили глубокие следы на ее старых щеках, как подтеки грязного снега, а лицо, мертвенно-бледное, покрытое багровыми пятнами, выглядело так, будто кто-то надавал ей пощечин. Безупречные блестящие волосы сидели на голове как-то невероятно ужасно, и я внезапно поняла, что это был парик. Кэролайн так боролась с неровным дыханием, что мне казалось — она может умереть. Затем дама справилась с ним, втянула воздух глубоко в легкие, и я слышала, как в ее груди что-то захрипело. Она открыла глаза и взглянула на меня. Не думаю, что в этот момент Кэролайн меня видела.
— Он был прекрасный маленький мальчик, — пропищала она еле слышной скороговоркой. Черные слезы продолжали бежать по щекам. — Он всегда писал разные вещи. Однажды ко Дню Матери он написал для меня поэму. Я вставила ее в рамку; она все еще у меня. А его награды за успехи… Он получал все возможные награды одну за другой. Вам бы нужно было посмотреть на них.
Я почувствовала, как по моему лицу тоже побежали слезы. Я посмотрела на Клэя, его глаза были влажными. И тогда я поняла, что пойду. Мы все трое до смерти истечем слезами, если я этого не сделаю.
— Утром, — произнесла я. — Как только смогу отправить Хилари в школу. Сейчас она спит, и я не могу оставить ее одну.
— Если бы вы пошли сейчас, думаю, Кэролайн была бы рада остаться с девочкой. Я отвезу вас к тюрьме и подожду в машине. Или, если вы считаете, что так будет лучше, я останусь здесь с Кэролайн.
— Знаю, у вас нет никаких оснований доверять мне, — проговорила Кэролайн, и в хрупком голосе под плачем проступила некая сила, — но в свое время я сидела не с одним ребенком. Если девочка проснется, я просто скажу ей, что я мать Тома. Может, это ее успокоит?
Я знала, что так и будет.
— Тогда поехали, — решила я. — Я ничего не могу сказать Тому, но вы, мистер Дэбни, должны будете убедиться в этом сами. И тогда… пожалуйста, больше не просите меня. Оставьте нас.
— Никогда больше, — ответил Клэй. — Мы и так будем слишком вам обязаны за это.
Тюрьма округа Бейнз располагалась на улице, примыкающей к Пальметто, она была построена из тех же самых, отмеченных возрастом, ценных кирпичей и имела такую же неброскую бронзовую табличку, как и магазины на главной улице города.
— А где жокей? — спросила я Клэя. Усилием воли я заставила свой мозг стать чистым и спокойным.
К удивлению, Клэй усмехнулся:
— Когда-то он здесь стоял, пока Гарольд не нашел чернокожего помощника. Тогда Гарольд понял, что жокея нужно убрать. Думаю, он отвез его домой и установил на собственном газоне. Господи, мне бы хотелось, чтобы у вас с Томом все наладилось. Вы единственная дама из всех, кого я когда-либо встречал, которая была бы с ним на равных.
— Нет, — ответила я. — Я никогда не была таковой. Гарольда Тербиди в тюрьме не было. Только помощник из ночной смены, уже упомянутый чернокожий, сидел за столом и читал каталог видеопроката. Когда мы появились, он поднялся со стула, не зная, что ему делать, — остановить нас или пожать руки.
— Добрый вечер, Элвуд, — приветствовал Клэй полицейского. — Может ли миссис Колхаун на минутку увидеть Тома? Знаю, что приемные часы закончились, но у нее дома спит ребенок, и это единственное время, когда она свободна. Я все объясню Гарольду, — продолжал он, когда помощник замялся. — Том просил о встрече с ней, — добавил Клэй. — Думаю, он имеет право на одного посетителя, ведь так?
— Да, сэр, — ответил Элвуд. Он открыл зеленую металлическую дверь и крикнул: — Эй, Том, к тебе посетитель. Ты хотел с кем-нибудь встретиться?
Я услышала голос Тома, но не могла разобрать, что он сказал. Спокойствие моих мыслей взорвалось, а боль и воспоминания набросились на меня, они верещали и клевали сердце, как птицы, питающиеся падалью.
— Думаю, вы можете пройти, — сказал чернокожий. — Вы увидитесь с ним. Сейчас здесь больше никого нет.
Том сидел в камере в конце короткого, безжалостно освещенного, безукоризненно чистого коридора, пахнущего антисептиком и застоявшимся табачным дымом. Он был одет не в тюремную робу, а все еще в смешной ритуальный охотничий наряд, но на лице и руках не было кровавой раскраски, а на голове не красовался венок из дубовых листьев. Том был похож на пойманного безумца, только не буйного и чистого. Среди дикой черноты волос и бороды горели ясные и спокойные голубые глаза. Том улыбнулся. Что-то от прежнего веселого огня вспыхнуло в воздухе между нами.
— Добро пожаловать в мою гостиную, — сказал он мягким, богатым, манерным голосом.
Не знаю, почему мне показалось, что его тембр изменился. Том указал на складной металлический стул, стоящий в коридоре, я подтянула его к решетке и села лицом к камере. Слова не приходили мне в голову, я вообще ни о чем не могла думать. Я просто смотрела на Тома.
— Хочешь купить утку? — спросил он. Мое дыхание вырвалось в гневном порыве.
— Ты не можешь продолжать все это, — говорила я. — Если ты не прекратишь, для тебя все закончено уже сейчас. Клэй не может выручить тебя на сей раз. Тебя ждет либо государственная психушка, либо окружная тюрьма. В любом случае ты многие годы проведешь под замком. Не увидишь болота, леса, ручей до тех пор, пока не состаришься. Оттуда, куда они тебя упрячут, ты не сможешь помочь… лесам. Мартин и Риз без тебя ничего не смогут сделать.
Скретч ужасно, ужасно болен. Кто будет следить за лесами, если ты будешь сидеть под замком? Что нужно сделать, чтобы заставить тебя прекратить это?
