Он произнес „полиции" совсем неверно. У этого человека было такое произношение, что создавалось впечатление, будто он с трудом закончил семь классов и не имел три диплома (которые, как сообщала Тиш, у него были). Но, когда Тим спустился с крыльца и сел в старый седан, на дверцах которого значилось: „Университет Обурна, сельскохозяйственный факультет", я вновь ощутила густую ауру власти и уверенности, в которой он пребывал. Когда Тим уехал, пообещав заглянуть на обратном пути и все рассказать, я внезапно почувствовала себя намного легче, чем за последние много-много недель, и не такой усталой. Почти беспечной.
— Кто это был? С кем ты разговаривала? — хрипло спросила Хилари, входя в кухню и протирая глаза кулачками.
— Санта-Клаус, — легкомысленно ответила я. — В этом году он слегка опаздывает с появлением или, наоборот, приходит слишком рано, в зависимости от того, как на это посмотреть. Но он все-таки пришел.
Моя хрупкая эйфория при помощи сознательного подкармливания длилась в течение нескольких следующих дней. Когда разум брал верх, я понимала, что оснований надеяться у меня не больше, чем до приезда Тима Форда. Конечно, он не мог изменить состав воды в ручье. Он не мог сделать ничего, разве только установить, что его прежние анализы воды каким-то образом оказались ошибочны и Том был прав, но я не думала, что он сможет сделать даже это. Как он сказал, теперь он не имел допуска на территорию завода. А Том был бы задержан и вновь отправлен в тюрьму в тот же момент, как только прорвался бы через охрану; он знал это. Кроме того, Том дал мне слово. Больше из-за завода „Биг Сильвер" неприятностей не будет.
Однако в те дни конца июля я упорно продолжала мечтать о мире и спокойствии. Казалось, какая-то темная глыба свалилась с моих плеч. Ничто, хотя бы отдаленно напоминающее благополучие, не наступило, но я оседала под этой тяжестью так долго, что ее отсутствие делало меня легкой, как пушинка. Я просто парила в воздухе. Даже тот факт, что Хилари, всегда подхватывающая мое настроение, как вирус, явно не ощущала теперь освежения и облегчения окружающей атмосферы, не уменьшал моего чувства легкости. Я наслаждалась им, как лучами теплого мягкого солнца после зимы, проведенной в тундре.
В первый раз после весны я начала строить различные планы.
— Как ты относишься к поездке в Дисней-Уорлд в перерыве между семестрами? — спрашивала я Хилари. — Уверена, доктор Харпер позволит тебе пропустить несколько приемов; ты действительно очень хорошо себя чувствуешь. Можешь пригласить поехать с нами кого-нибудь из школы.
— Если этого хочешь ты, — ответила девочка и вернулась к своему писанию. Теперь она начала уже третью тетрадь.
— Мы могли бы даже подумать о поездке в Европу следующим летом. Это была бы цель, ради которой стоило бы экономить наши пенни. Тетя Тиш пригласила нас слетать в Англию на медицинскую конференцию дяди Чарли. Нравится? Букингемский дворец, Тауэр в Лондоне? И мы смогли бы немного поездить по стране.
— Это было бы приятно, — отозвалась Хилари из своей комнаты.
— Отлично, — сказала я, наконец задетая. — До этого еще год. У тебя будет время завершить свой великий опус.
Ответом мне было молчание, которого подобное замечание заслуживало. Я не имела оснований для раздражения на Хилари. Ее лечение у терапевта давало результаты, а занятия в школе шли успешно, даже если она не принимала участия во внешкольных делах; она нормально ела и крепко спала. Хил все еще требовала бутылочную воду и обтиралась влажной губной, но слез и истерик не было, девочка не липла ко мне, безобразные кошмары и потрясающие душу страхи, какие она привезла с собой из Атланты, не посещали ее. Просто дело в том, что это была не Хилари. Я хотела, чтобы Хилари вернулась. В один из тех коротких ярких дней мне пришло в голову: я ожидаю от Тима Форда, что с Козьего ручья он привезет мне обратно мою дочь. Эта мысль была настолько безрассудна, что я выбросила ее из головы. Но прежде чем она растаяла, как снежинка на языке, она имела вкус истины.
Тим Форд прибыл обратно тремя днями позже, в субботу в середине утра. Он все еще походил на огромный дуб, но теперь щеки и подбородок покрывала щетина, а под спокойными серыми глазами появились мешки и морщинки, глаза ввалились, и тени вокруг них были окрашены усталостью. Длинные царапины на лице, плечах и кистях рук только начинали затягиваться, полевая одежда цвета хаки, хотя все еще чистая, выглядела так, будто ее намочили, высушили на ветру и не выгладили. Более заметна, чем раньше, стала прыгающая неуклюжая походка.
Я почувствовала такой сильный укол тревоги, что резко распахнула парадную дверь и сбежала со ступенек к нему навстречу. Подбежав ближе, я глубоко вздохнула: огромный красно-малиновый синяк покрывал большую часть его левой челюсти.
Но затем Тим усмехнулся, и часть тревоги улетучилась. Но холодная сердцевина ее осталась. Это была добрая усмешка, веселая и печальная одновременно, и Тим не выглядел как человек, решивший проблему или добившийся победы. Он был похож на человека, потерпевшего, хоть и с достоинством, поражение в кулачной драке.
— О Господи, что с вами случилось? — со страхом воскликнула я. — Как вы себя чувствуете? Том не…
— Том? Ах, это… — Он прикоснулся к своей челюсти. — Не-е. Это сделал корень кипариса. Жимолость и шиповник доделали остальное. Не-е, старина Том не стал бы меня бить. Хороший человек Том Дэбни. Сейчас он высыпается с похмелья, которое должно было бы его убить. Оно же составляет девяносто девять процентов от моего самочувствия. Остальное поправится от чашки кофе и яичницы. Я три дня жил на вяленой оленине и вареном окопнике.
Я, как и три дня тому назад, пригласила Тима в кухню. Хилари, которая сидела за столом и вырезала из журналов изображения чешуйчатокрылых для внеклассной работы, бросила на него настороженный взгляд, вежливо кивнула и исчезла в своей комнате. Дверь за ней плотно закрылась.
— Знаю, что я сейчас выгляжу не Бог весть как, но все же никогда не думал, что отпугиваю детей, — усмехнулся Тим Форд.
— Пожалуйста, извините ее. Одиннадцать лет — такой возраст, который я бы хотела просто перепрыгнуть. Вы здесь ни при чем.
— Что ж, не могу ее винить. Том наказывал держаться подальше от города, а то ваш начальник полиции заметёт меня только за то, что я такой безобразный.
— Вы действительно выглядите изрядно избитым. Что у вас там на самом деле произошло? — спросила я, наливая кофе и разбивая над сковородой яйца.
— О Бог ты мой, чего там только не было! Присядьте рядышком, пока я ем, и я все расскажу. Или кое-что. А кое-что я не собираюсь рассказывать ни одной живой душе до самой смерти. Даже Эрлин. Я, черт возьми, тысячу раз предпочел бы, чтобы она думала, будто я был здесь с женщиной, — хотя, возможно, так она и думает.
