господин.
— Разрешите? — Он протянул руку и просительно посмотрел на нее ярко-голубыми глазами. И тут Лена узнала его — это он смотрел на нее так пристально тогда, на симпозиуме. Она еще гадала, кто он: американец или наш.
Хорошо, что Дима вышел, — подумала девушка, вставая. Во время танца незнакомец смотрел на нее так ласково и доброжелательно, что Лена, осмелев, спросила:
— Кто вы? Я вас видела на секции, когда мама выступала. Вы сидели за столом президиума.
— Меня зовут Гор, Тони Гор. Я спонсировал этот симпозиум и многие другие, — с улыбкой ответил он.
— Вы американец?
— Да, я американец русского происхождения.
— Вот почему вы так хорошо говорите по-русски. А давно вы уехали из России?
— Очень давно.
— Ну и как вам там — в Америке?
— Хотелось бы, чтобы в России стало так же. А вы бывали в Америке?
— Нет, что вы. Я вообще за границей не была.
— А хотели бы?
— Конечно, еще бы!
— Значит побываете.
— Обещаете? — шутливо спросила она.
— Обещаю, — серьезно ответил он. — Не очень скоро, но побываете. Смотрите, ваш друг уже вернулся. Как свирепо он смотрит на меня.
Лена оглянулась. Действительно, Дима сидел, набычившись, и бешеным взглядом следил за ними.
— Улыбнитесь ему, — посоветовал Тони, — не то он сейчас скандал закатит.
— Не закатит, — успокоила его Лена, но на всякий случай улыбнулась Диме и послала воздушный поцелуй. Он сразу посветлел лицом и тоже улыбнулся. И тут музыка кончилась. Тони отвел Лену на место и, поблагодарив, удалился.
— Кто звонил? — поинтересовалась Лена.
— Никто. Когда я взял трубку, там были одни гудки. А официант только развел руками и смылся. Думаю, им надо было выманить меня, чтобы этот тип тебя пригласил. Чтоб я не помешал. Чего ему надо?
— Ничего. Просто, он нас видел на секции. Помнишь стол у стены, где спонсоры и всякое начальство сидели. Он американец, но родом из России. Хочет, чтобы в России жили так же хорошо, как в Америке.
— Хотеть не вредно! И все же — чего он к тебе прицепился?
— Я же говорю: ничего. Просто пригласил на танец. Не надо меня ревновать, Дима — мы же взрослые люди.
— А что, только детей можно ревновать? Я не выношу, когда ты танцуешь с другим. Хочется подойти и набить ему морду.
— Хорошо, я больше не буду. Смотри, он уже ушел. Не сердись, я же тебя люблю! Мне никто, кроме тебя, не нужен.
После этих слов его настроение резко улучшилось, и они пошли танцевать. И все оставшееся время Лена танцевала только с ним — остальным отказывала.
Глава 66. СЮРПРИЗ ДИМЫ
А в их далеком городе все каникулы умирали от обиды и ревности бывшие лучшие друзья Лены — Гена и Маринка. Внешне Гена выглядел спокойно, даже слишком спокойно. Но это было спокойствие мраморной статуи. Если бы кто-нибудь сумел заглянуть ему в душу, то поразился бы мраку, царившему там. Такой величины камень лежал на бедной Гениной душе, что как бы ярко ни светило солнце, ни один луч не проникал в нее.
Все каникулы он проработал грузчиком на складе у Алексея. Заработанные деньги хотел отдать Светлане — ведь ему больше не нужно было копить Лене на подарки. Но та неожиданно отказалась их взять.
— Купи себе, чего надо, — сказала мать, — а то ты все для других да для других. Хоть чем-нибудь порадуй себя.
Моя радость кончилась, — молча подумал Гена. — Навсегда.
Но деньги припрятал. Вдруг пригодятся для осуществления его замысла. Пусть пока полежат.
А Маринка жила, как заведенная. Вставала, ела, убирала квартиру, бегала в магазины − и все молча. Как будто в ней туго-туго закрутили пружинку, и та, медленно раскручиваясь, побуждала ее к привычным действиям. Но ведь завод когда-нибудь кончится. Что с ней тогда произойдет, Маринка не задумывалась. Жила по инерции — и все.
Пару раз она сходила на свидание со Стасом. Но даже юморному Стасу не удалось ее расшевелить.
— Что с тобой? — допытывался он. — Такое впечатление, что ты разучилась улыбаться. Ну-ка, улыбнись. Вспомни, как это делается.
Маринка послушно попыталась. Улыбка получилась кислой, − как будто съела лимон.
Они сидели в парке на скамейке, где когда-то Дима ей читал ее же стихи. И деревья вокруг были те же, и кусты. Только все стало совершенно бесцветным, − как будто мир покрыл серый несмываемый налет.
Она вспомнила, как маленькой девочкой родители ее возили в Москву. Сначала Маринке очень понравилось метро, особенно эскалаторы. Но однажды ей попалась на глаза табличка "Выхода нет". Безысходность этого объявления так поразило ее психику и врезалось в память, что метро ей решительно разонравилось, и она стала просить, чтобы ее впредь возили только на трамвае или троллейбусе.
— Неужели метро хуже трамвая? — удивлялись родители. — Оно ведь такое красивое! И быстрее намного.
— Там выхода нет, — загадочно отвечала дочь.
— Выхода нет, — повторила она эту фразу, забыв, что Стас рядом. — Нет выхода, вот в чем дело.
— Ты о чем? — не понял он. — Марина, что с тобой? Кто-то умер? Или ты неизлечимо больна? У тебя вид, будто ты только что потеряла близкого человека.
— Я потеряла близкого человека, — покорно согласилась она. — Ох, Стасик, как мне худо, если бы ты знал! Только ты ни о чем не спрашивай, ладно? Тебе эта правда будет неприятна.
— Ничего, переживу. Рассказывай, — потребовал он. — Не бывает безвыходных ситуаций. Из любой всегда можно найти выход. Даже если тебя съели папуасы — есть минимум два выхода. Выкладывай, и попробуем их отыскать вместе.
И она рассказала − про себя и про Диму. Он выслушал ее и долго молчал, рисуя прутиком черточки на снегу.
— Выходит, я у тебя, вроде отдушины, — наконец, произнес он. — Вот никогда не думал увидеть себя в этой роли. Очень, знаешь, несимпатичная роль.
— Я понимаю, — грустно согласилась Маринка. — Прости. Ты хотел правду — ты ее узнал.
И она поднялась, чтобы уйти.
— Постой, — остановил он ее. — Сядь. Давай поговорим серьезно. Ненавижу бессмысленные страдания. Так говоришь, он влюблен в ту девушку? А она? Она отвечает ему взаимностью?
— Да. Она сказала, что они любят друг друга.
— Тогда твое дело безнадежно. Он, конечно, к тебе не вернется. Тебе остается одно — забыть. Оттого, что ты будешь жить, посыпав голову пеплом, ничего не изменится.
— Легко сказать: забыть. А как? Ты бы забыл?
— Запросто! Думаешь, я не влюблялся? Сто раз! И я бросал, и меня бросали. И видишь — ничего. Живу.
— Ну, научи меня. Как разлюбить?
— Есть только
