— А я думал, что лекции по этике — работа Зиндерманна.
— Ну, наш дорогой Кирилл в последнее время несколько удалился от дел, не так ли? — заметил Каркази. — Я признаю, что совсем недавно примкнул к рядам праведников, но я знаю, что поступаю правильно. Более того, я знаю, что это необходимо.
— Ты так уверен в этом?
— Да, капитан. В это я верю крепче, чем во что бы то ни было за всю мою жизнь.
— И ты продолжишь это распространять? — спросил Локен, поднимая пачку исписанных листков.
— Капитан, а на этот вопрос имеется правильный ответ?
— Существует, если ответишь честно.
— Если смогу, — сказал Каркази, — то продолжу.
— Игнаций Каркази, ты навлечешь беду на нас обоих, — сказал Локен. — Но если у нас не останется правды, мы превратимся в ничто, и если я запрещу тебе высказываться, я стану тираном.
— Так вы не собираетесь запрещать мне писать и не отсылаете обратно на Терру?
— Надо бы, но я не буду этого делать. Но ты должен сознавать, что этими поэмами ты навлек на себя гнев могущественных людей. Они будут требовать твоей высылки, а может быть, и хуже. Начиная с этого момента ты находишься под моей защитой, — сказал Локен.
— Вы считаете, что мне потребуется защита? — спросил Каркази.
— Определенно, — заверил его Локен.
— Мне сказали, что вы хотели меня видеть, — сказала Эуфратия Киилер. — Могу я узнать — зачем?
— Ах, моя дорогая Эуфратия, — откликнулся Кирилл Зиндерманн, поднимая голову от еды. — Входите, прошу вас.
После того как она целый час бродила по пыльным проходам третьего зала Архива, Эуфратия обнаружила итератора в столовой на нижней палубе. По словам одного из его коллег, еще остававшихся на корабле, старик целые дни проводил в Архиве, пропуская назначенные лекции — хотя, надо заметить, что желающих его услышать было не так уж и много, — и игнорируя приглашения сослуживцев присоединиться к ним за обедом или ужином.
Торгаддон предоставил ей самой разыскивать Зиндерманна — его миссия закончилась, едва они ступили на борт «Духа мщения». После чего капитан отправился на поиски Локена, чтобы вместе с ним снова вернуться на Давин. Киилер ничуть не сомневалась, что он расскажет своему приятелю о том, что видел неподалеку от Дельфоса, но ей уже было все равно, кто еще узнает о ее новой вере.
Зиндерманн выглядел ужасно: глаза ввалились и покраснели, а лицо стало серым от усталости.
— Вы не слишком хорошо выглядите, Зиндерманн, — сказала она.
— То же самое я мог бы сказать и о вас, Эуфратия, — ответил Зиндерманн. — Вы похудели, а вам это не идет.
— Большинство женщин были бы польщены этими словами, но ведь вы послали капитана Астартес не ради того, чтобы комментировать мой аппетит, не так ли?
Зиндерманн рассмеялся и отодвинул книгу, которую пристально изучал до ее прихода.
— Вы правы, я не за этим хотел вас видеть.
— Тогда зачем? — спросила она и села напротив. — Если причина в том, что вам рассказал Игнаций, то лучше не тратьте зря слов.
— Игнаций? Нет, я уже давно с ним не разговаривал, — ответил Зиндерманн. — Это Мерсади Олитон зашла меня навестить. Она и сказала, что вы стали ревностным агитатором в пользу культа Божественного Откровения.
— Это не культ.
— Нет? А как вы назовете это новое течение?
Эуфратия ненадолго задумалась.
— Новая вера.
— Умный ответ, — заметил Зиндерманн. — Если вы согласитесь мне помочь, я хотел бы больше узнать об этом.
— Правда? Я-то думала, что вы вызвали меня сюда, чтобы попытаться объяснить ошибочность избранного пути и отговорить от следования моей вере.
— Ничего подобного, моя дорогая, — заверил ее Зиндерманн. — Вы можете полагать, что обязаны хранить свои убеждения в самых дальних уголках сердца, но они все равно обнаружатся. Когда дело касается преклонения, мы становимся очень любопытными существами. Те вещи, что оказывают влияние на наше воображение, влияют и на нашу жизнь, и на характер. А потому надо быть крайне осторожным в выборе объекта поклонения, поскольку мы становимся похожими на того, кому поклоняемся.
— И как вы думаете, кому мы поклоняемся?
Зиндерманн с опаской посмотрел по сторонам и вытащил листок бумаги, в котором она немедленно узнала одну из листовок Божественного Откровения.
— Вот именно в этом я и хочу просить вашей помощи. Я прочитал этот текст несколько раз, и, должен признать, меня заинтриговало его содержание. Знаете… после тех событий в Шепчущих Вершинах… я не мог спать и тогда решил закопаться в книги. Я думал, если пойму, что с нами произошло, то смогу найти логические причины.
— И вам это удалось?
Он улыбнулся, но Эуфратия заметила, что в его улыбке сквозили отчаяние и усталость.
— Сказать честно? Нет, не удалось. Чем больше я читал, тем отчетливее сознавал, насколько далеко за годы поношения религии мы ушли от деспотического духовенства. К тому же, чем больше я читал, тем яснее понимал, что вырисовывается какая-то определенная структура.
— Структура? Какая же?
— Смотрите. — Зиндерманн обошел вокруг стола, сел рядом с Эуфратией и разгладил помятый листок. — Божественное Откровение повествует о том, что Император жил среди нас не одну тысячу лет. Правильно?
— Да.
— Ну вот, а в древних текстах — в основном это полная чепуха, старые сказки и устрашающие легенды о кровопролитиях и варварских обычаях — я обнаружил кое-что, соответствующее этой теме. Сияющее золотое существо появляется не в одном тексте, и, как я должен признать, этот герой очень похож на того, кто описан в этом тексте. Не могу сказать, какая польза от подобного открытия, но мне хотелось бы узнать о нем больше.
Эуфратия не знала, что ему ответить.
— Взгляните сюда, — продолжил Зиндерманн, пододвигая и поворачивая книгу. — Этот текст написан на одном из древних наречий человеческого рода, но я никогда не встречал его раньше. Я смог разобрать несколько отрывков, но текст довольно сложный, и без знания нескольких корневых слов и правил образования грамматических окончаний его почти невозможно перевести.
— А что это за книга?
— Я уверен, что это «Книга Лоргара», хотя и не имел возможности поговорить с Первым капелланом Эребом, чтобы удостовериться в этом факте. Если я прав, то эта книга может оказаться копией, подаренной Воителю самим Лоргаром.
— А почему это для вас так важно?
— Разве вы не помните, какие слухи ходили о Лоргаре? — спросил Зиндерманн. — Ведь он тоже поклонялся Императору, почитая его богом. Как я слышал, воины его Легиона уничтожали один мир за другим только из-за недостаточно почтительного отношения населения к Императору, а затем сооружали грандиозные памятники.
— Я помню такие слухи, но ведь это только слухи, и ничего больше?
— Возможно. А вдруг это правда? — Глаза Зиндерманна загорелись при мысли о возможности нового исследования. — Что если один из примархов — ни больше, ни меньше как сын самого Императора — посвящен в тайну, к которой мы, смертные, еще не готовы? Если до сего момента мои исследования верны, эта книга может рассказывать о рождении божества. Я должен знать, что это означает!
При мысли об открывающихся возможностях сердце Эуфратии забилось сильнее. Неопровержимое доказательство божественности Императора, представленное Кириллом Зиндерманном, высоко поднимет статус Божественного Откровения, и тогда новая религия распространится по всем уголкам Галактики.
Зиндерманн увидел отражение этих мыслей на ее лице.
— Мисс Киилер, — снова заговорил он, — всю мою сознательную жизнь я занимался пропагандой правдивых сведений об Империуме, и я горжусь проделанной мною работой. Но что если мы распространяем неверные идеи? Если вы правы и Император является божеством, значит, существо, увиденное нами в горах Шестьдесят Три Девятнадцать, представляет собой гораздо более страшную опасность, чем мы можем себе представить. Если оно действительно было злым духом, то мы как никогда раньше нуждаемся в таком божестве, как Император. Я понимаю, что слова не могут сдвинуть горы, но они могут привести в движение людские массы — история знает тому примеры. Люди всегда охотнее сражаются и умирают во имя слов, нежели ради чего-то другого. Слова формируют мысли, возбуждают чувства и приводят к действиям. Они убивают и оживляют, калечат и исцеляют. Если профессия итератора меня чему-нибудь и научила, так это тому, что люди слова — священники, проповедники и мыслители — играют в истории более значительные роли, чем военные лидеры или государственные деятели. Если мы сможем доказать существование бога, я даю слово, что итераторы огласят эту истину с самых высоких трибун всего мира.
Эуфратия с открытым ртом слушала, как Кирилл Зиндерманн переворачивает ее мир с ног на голову: этот почтенный проповедник мирских истин говорит о богах и вере? Глядя в его глаза, она поняла глубину сомнений и кризиса личности, пережитого со времени их последней встречи, увидела, как много он потерял за несколько прошедших дней и как много обрел.
