Марк нашел глазами Гая, выбросил вперед руку с отставленным большим пальцем и медленно повернул его на горизонт. Глаза парня мигнули. Знак был принят. "Что бы не случилось — не вмешиваться".
Стратег коротким жестом отбросил со лба черные волосы, прохладно и отстраняюще улыбнулся милой темноволосой даме, которая очень уж явно искала его внимания. И пошел вперед. К тронам.
Возможно, "разгон" был слегка перебором, но другого способа быстро пройти эту толпу и ни с кем не поссорится Марк не знал. Значит, будем пользоваться тем, что имеем.
Его Императорское Величество моргнул, не понимая, что происходит. За Винкером от следил, краем глаза — но постоянно. Тот не пытался приблизится к Алете, или передать записку. За этим наблюдали специальные люди: ни один клочок бумаги не должен был попасть в руки императрицы. Вроде, все получалось. Пока…
Пока этот поганец не исчез в противоположном конце зала — и не появился здесь, рядом с тронным возвышением. Совсем рядом. В трех предписанных этикетом шагах.
— Ваше Императорское Величество, — почтительная коленопреклоненная поза, локоть прикрывает глаза, в которых — повелитель почему-то знал это совершенно точно, нет ни страха, ни сомнения.
Рамер смотрел на стратега, сощурив глаза и подмечал то, чего не видел раньше: фамильные выступающие скулы, характерную линию подбородка, похожие глаза. Очень просто увидеть нужное, если знаешь, на что смотреть.
Благородные, но слишком резкие черты Дженга сильно разбавила та, которую Рамер всегда, с самого детства называл не иначе как Эта Женщина. Фамильной властности младшему брату не досталось совсем, но вот командовал же! И легко, как дышал. По словам Райкера, полностью отвязанных Бессмертных стратег строил в ряды и колонны, даже не повышая голоса.
Зал замер, предчувствуя… что-то. Скандал? Взлет нового фаворита? То, что сделал Марк, было негласным "табу" — за такое платили вечной отставкой от двора. Для просьб существовало свое время и место…
Да только плевать ему и на время, и на место, и на отставку. И даже на собственную бедовую голову.
Интересно, сколько он может простоять в такой позе, довольно неудобной? Долго, — понял Рамер, гораздо дольше, чем это будет полезно для репутации Повелителя, прилюдно унизившего героя.
— Встаньте, стратег. Вы в курсе, что нарушили три этикетные нормы?
— Три, мой император? — Марк продемонстрировал легкое удивление, — Я полагал, что четыре.
— И у вас, безусловно, есть подходящее оправдание?
Невидимые шпаги, зазвенев, скрестились.
— Нет, мой повелитель. Оправдывается тот, кто совершил невольную ошибку. Я не ошибся, а нарушил сознательно. Готов принять любое наказание.
— Любое? — император резко подался вперед. Этот трюк всегда срабатывал: Дженга, высокие и мощные, окутанные аурой власти — подавляли даже когда не испытывали такого желания, а уж когда хотели…
Что чувствует волна, разбиваясь о волнорез? Недоумение. Как простой кусок рукотворного камня посмел противостоять концентрированной силе моря?
А что чувствует волнорез, разбивая волну? Похоже… ничего. Просто еще одна волна. Не первая и не последняя. Он ведь для того и сложен здесь из камней, чтобы разбивать волны.
— У вас есть просьба, которую нельзя отложить на более подходящее время? — голос императрицы прозвучал излишне громко. Это она от волнения, сообразил Рамер.
— Вы проницательны, моя госпожа.
— И что это за просьба? Титул? Деньги? Защита? — насмешливо предположил Рамер, сделав рукой Алете недвусмысленный знак — не вмешиваться.
— Нет, мой император.
И замолчал. Черт, в каком бродячем театре его учили так держать паузу?! Весь зал замер в предвкушении, словно тут, по меньшей мере, решается судьба мира.
— Что я могу для вас сделать, стратег, — сдался Рамер Девятый на милость нахала.
— Позвольте мне просить императрицу подарить единственный танец солдату, вернувшемуся с войны живым. Бессмертные прошли всю империю, но, видит Небо, женщины, красивее, чем Ее Величество, я не видел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Договорив, Марк склонил голову в почтительном, до миллиметра выверенном поклоне.
"Как называется последняя стадия охренения?! Корону за такую же сказочную наглость, все равно с ней я ее обратно заберу!"
— Говорят, что Черная Сотня на "ты" с самой Серой Госпожой Смертью. Это так, стратег?
— Воистину, мой император.
— И что, она, действительно, прекрасна?
— В некоторые моменты она кажется прекрасней неба и солнца.
Рамер вздернул подбородок, посмотрел на Винкера свысока. И, не скрывая насмешки, спросил:
— И кто из них прекрасней, солдат? Твоя императрица? Или твоя богиня?
— Ее Величество. Вне всяких сомнений.
— Хм… Боги ревнивы. Не боишься?
— И уже давно, мой император.
Рамер Девятый откинулся в кресле:
— Того, кто не боится гнева богов, было бы смешно пугать моим гневом. Скажу просто: если ты его вызовешь — я тебя убью.
— Я понял, мой император, — невозмутимо кивнул стратег.
Интересно, дирижер оркестра помнит о своем обещании? Не упал в обморок, когда увидел, кто на самом деле "девушка в рыжем платье"? Не придется танцевать без музыки?
Это было бы обидно.
В мертвой тишине, провожаемый жгучими взглядами, завистливыми и восхищенными, Марк вывел Алету прямо на середину зала. А чего мелочиться? Он уже поставил на кон свою голову, плакать по волосам глупо.
Толпа расступилась перед ним, словно он и впрямь был смертником, идущим на эшафот.
Алета молчала, но Марк и не ждал, что она заговорит. Если один окончательно спятил, второму стоит сохранить хотя бы крохи благоразумия, во имя закона равновесия. Чтобы мир не сковырнулся в пропасть.
Запоздалая предосторожность. Учитывая, что его собственный мир уже давно летел в Бездну, гремя колесами. А едва рука легла на обнаженное плечо Алеты, еще и радостно взвыл, приветствуя свое падение.
"Если у меня когда-нибудь будут дети, я им обязательно скажу, чтобы ни в коем случае не влюблялись. Любовь стократ опаснее войны".
Ментальная магия так и не сработала. То ли ее заглушили, то ли Алета была к ней вообще не способна. Такое бывает… Ничего. Не страшно. И не важно. Все и так получится.
Оркестр заиграл первые такты. Мэтр сдержал слово, не испугался. Это был эльс. И не просто эльс, а "Виа Калесси", самый красивый, но и самый сложный, со множеством фигур.
Кажется, никто не рвался составить им компанию — толпа отхлынула к стенам, словно море во время отлива, оставив довольно большое пустое пространство.
"Не боишься?"
"Не с тобой…"
Виа Калесси, торжественный и глубокий, он начинался всегда одинаково и всегда очень просто, как летний дождь… Просто музыка. Просто шаги двух людей по паркету. Навстречу друг другу. Глядя в глаза — строго в глаза, как предписывал особый этикет эльса.
"Ты подойдешь ко мне? Решишься? И насколько близко?"
"Насколько ты позволишь. Сделай знак — и я сразу же остановлюсь…"
"Я не сделаю знака".
Дальше было странно… Может быть — магия? Но ни один оркестр никогда не мог сыграть Виа Калесси так же, как другие, и даже так же, как в прошлый раз. Каждый раз знаменитый эльс звучал по новому.
В этот раз он был необыкновенно глубок, как опрокинутое небо. Звуки позволяли им парить свободно, как птицам… но с каждым тактом, с каждой музыкальной фразой росла тревожность, словно в музыку вплетались предчувствия…
"Ты действительно не боишься гнева богов?"
"Я в него не верю".
"Во что же ты веришь?"
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
"В себя. И в тебя".
"Я оказалась слаба…"
"Не страшно. Я поделюсь силой. У меня много".
Накал возрастал, звуки становились почти болезненными, волшебный эльс словно рвал на части воздух в бальной зале — но двое кружились и кружились, выписывая сложнейшие фигуры легко, как дышали, и не было силы, способной разорвать нить, связавшую зеленые глаза с черными.
