— Все понял.
— Партизаны извещены об этом. Командиру Новороссийской морской базы дано указание выделить в ваше распоряжение сторожевой катер. Он ждет вас в Анапском порту. Смотрите на карту — в этой точке высадитесь, там вас встретят партизаны. По возвращении явитесь ко мне с докладом. А может быть, утром я сам буду в Анапе.
Вольфсону он ничего не говорил. Видимо, с ним все было обговорено раньше.
— После обеда вас отвезут на легковой машине в Анапу. Вопросы ко мне есть?
— Номер катера? — спросил Глушецкий.
Полковник назвал помер и фамилию командира катера. Глушецкий немного огорчился — фамилия командира была незнакомой, а хотелось бы пойти к крымскому берегу на корабле Виктора Новосельцева. Ведь это он в прошлом году доставлял разведчиков в Крым, ему хорошо знакомо место высадки. Видимо, Виктор выполняет другую задачу. Глушецкий еще не знал, что Новосельцев тяжело ранен.
— А что это за комитет «Свободная Германия»? — спросил Глушецкий. — Чем он занимается?
Вольфсон сносно владел русским языком и обстоятельно ответил на вопрос.
— Мы уже сейчас думаем о будущем Германии. Это должно быть свободное демократическое государство. Уцелевших фашистов будем судить. Кто должен управлять страной? Те, кто активно воевали с фашизмом. А их много. Задача комитета сплотить этих людей. Большую работу проводим в лагерях военнопленных. Разъясняем пленным солдатам и офицерам, что такое фашизм, куда Гитлер ведет Германию. Наши люди есть в гитлеровской армии — и здесь, на фронте, и в Германии.
Вольфсон говорил спокойно, уверенно. В его голосе, движениях не чувствовалось нервозности, свойственной некоторым людям, отправляющимся на выполнение опасного задания.
Будь сейчас Вольфсон в гражданской одежде, он выглядел бы симпатичным парнем. Широколицый, с гладко зачесанными светлыми волосами, высоким лбом, голубыми глазами, в которых светится доброжелательность и доброта, он вполне походил на русского человека.
В комнату вошел лейтенант и доложил, что машина подана.
— Хорошо, — сказал полковник и поднялся. — В путь-дорогу, друзья. Желаю успеха.
Он пожал обоим руки, обнял. В дверях полковник задержал Глушецкого и сказал:
— Вы полностью доверяйте Карлу. Он надежный человек, проверен нами. Крепок, как настоящий коммунист.
— Я еще не коммунист, — обернулся Вольфсон. — Но на пути к тому, чтобы стать им.
— Верю в это, — сказал полковник.
Вольфсон надел шинель и шапку советского солдата. Они сели рядом на заднее сиденье. Несколько минут ехали молча. Но когда стали подъезжать к развилке дорог, одна из которых вела в госпиталь, Глушецкий сказал:
— Карл, давай завернем на несколько минут в госпиталь.
Там работает моя жена. Не виделся с ней почти год.
— Какой разговор, — живо отозвался Вольфсон. — Понимаю.
Машина въехала в расположение госпиталя.
— Подожди меня, Карл, — сказал Глушецкий, вылезая.
Галя стояла около госпитального автобуса и о чем-то разговаривала с шофером. Глушецкий издали окликнул ее и побежал навстречу, чувствуя, как от волнения колотится сердце.
4
В марте полковник Громов вернулся в бригаду.
Фоменко не обнаружил разочарования или недовольства. Несмотря на то что Громов нередко одергивал его, подавлял своим превосходством, Фоменко уважал и даже любил его. Он не отдавал себе отчета, почему любил. Возможно, потому, что сам не имел тех качеств, которые были у полковника. У иных людей это вызывает зависть, иногда черную, а у других, как у Фоменко, любовь и уважение. Сам не жесткий по характеру, Фоменко ценил в Громове непоколебимость, твердость духа, умение владеть собой в любой обстановке, быстро принимать решения.
Когда в комнату вошел Громов и, улыбаясь, пробасил: «Приветствую, мой друг», Фоменко бросился ему навстречу, обнял с радостным восклицанием:
— Георгий Павлович! Как я рад…
Громов тоже обнял его, потом отступил на шаг.
— Ну-ка, посмотрю, какой стал. — Одобрительно кивнул и сказал: — Выглядишь молодцом. Слышал, хорошо справлялся с командованием бригадой. Рад этому. Откровенно говоря, я недооценивал тебя. Жил бок о бок, но не я, а генерал Петров разглядел в тебе командира. — Он сделал тяжелый вздох. — В укор мне…
«Чего это он сразу самокритикой занялся?» — удивился Фоменко, польщенный, однако, оценкой Громова.
— Мне кажется, — сказал он, жестом приглашая полковника садиться, — у вас не было оснований быть недовольным мною, я четко выполнял все ваши распоряжения.
— Вот именно — распоряжения, — поморщился Громов.
Они сели на стулья около письменного стола друг против друга. Громов принялся набивать табаком свою трубку.
— Знал я, товарищ подполковник, — начал он, бросая на Фоменко хитрый взгляд, — одного директора завода. Был у него начальник отдела снабжения. Спрашивает как-то его директор: «В такую-то область ты отгрузил продукцию?» Тот ответил: «Ну конечно». Директор опять спрашивает: «В достаточном количестве?» Снабженец заверяет: «Не беспокойтесь, отгружено столько, сколько надо». Тогда директор замечает: «Слишком много не следовало бы». Снабженец и тут находит ответ: «А мы слишком много и не посылали». Директор подумал и сказал: «Вообще-то я думаю, что не стоило бы туда посылать». А снабженец отвечает: «А мы и не посылали».
Фоменко вежливо улыбнулся:
— Я понял, Георгий Павлович.
— Неужели сразу понял? — удивился Громов.
— Вы правы в какой-то мере, отождествляя себя с тем директором завода, а меня со снабженцем. Но раз мы поняли, то, стало быть…
Громов положил ему руку на плечо:
— Прости, дружище, за то, что стремился сделать тебя таким снабженцем. Я понял многое за эти месяцы.
Фоменко покраснел:
— Ну что вы, право, Георгий Павлович. Мне было приятно служить с вами. Я и сейчас с удовольствием остался бы у вас начальником штаба.
— И я с не меньшим удовольствием согласился бы на это. Но увы, — Громов развел руками, — это уже невозможно. С моей стороны это был бы эгоизм, а с твоей — ненужная жертва. Откровенно скажу — рад твоему росту, надеюсь увидеть командиром дивизии и в генеральском звании. Признайся, хочется быть генералом?
— У каждого солдата в ранце маршальский жезл.
Громов раскатисто рассмеялся.
Ему действительно жаль было потерять такого начальника штаба. Но приходилось. Прежде чем вернуться в бригаду, он побывал у нового командующего Приморской армией генерала армии Еременко.
— Возвращайтесь в бригаду, — сказал ему Еременко. — А Фоменко мы заберем у вас. О нем хорошо отзывался Петров. Надо продвигать такого командира.
— А я с кем останусь? — спросил Громов.
— Об этом позаботимся.
— Позвольте спросить, какую должность метите ему?
— Будет командовать бригадой, возможно, станет начальником штаба дивизии…
— Извините, Георгий Павлович, за нескромный вопрос, — с некоторым смущением произнес Фоменко. — А почему вы вернулись в бригаду? Ходили слухи, что вас командиром дивизии назначили.
— По моей просьбе, дорогой, по моей. Лично просил об этом. И меня уважили. А вот как освободим Севастополь, так согласен сдать командование бригадой хоть тебе, хоть кому угодно. Мне важно дойти с ней до Севастополя. Скажешь — блажь в голову зашла… Верно, блажь. А почему не уважить хоть одну блажь полковника? Ты должен понять меня.
— Понимаю, товарищ полковник.
— Это я в шутку называю блажью. А на самом деле это всерьез. Нет для меня жизни, пока не пройду по улицам Севастополя, не просто пройду, а победителем. Какая-то струна во мне так настроена. И я не могу противиться. Прости уж, дружище, что отнимаю у тебя бригаду. По случаю передачи бригады организуй ужин. Пошли за начальником политотдела Ясновым.
— А его нет.
— Куда делся?
— Отозвали. Вскоре после вашего отъезда.
— А кто же теперь?
— Подполковник Железнов. Не флотский, из политуправления прислали.
— Пригласи его. Надо же познакомиться. Заместителя по тылу вызови.
— Тоже новый. Прежнего отозвали.
— Вот так! А еще кого нет?
— Вчера уехал Игнатюк.
— Как — и Игнатюк! — поразился Громов. — Кому он понадобился?
— Поехал учиться.
— Жаль, не довелось встретиться. Изменился ли он?
Фоменко вынул платок, вытер лысину и только после этого сказал:
— Он аккуратист. Но сожаления при расставании не испытывал. Вы знаете причину.
— Да, разные люди живут под одним небом, — в задумчивости проговорил Громов. — Вот Игнатюк. В одной партии состоим, одну веру исповедуем, вроде бы идейные. А нет у меня к нему ни уважения, ни доверия. Вреда от него больше, чем пользы, не нужен он партии. — После некоторого молчания добавил: — А может, кому-то и нужны такие… при каких-то обстоятельствах…
