Над тылом сцены высоко возносился деревянный навес, укрепленный спереди по углам двумя прочными столбами. Его потолок, расписанный звездами, называли Небесами. Любимейшим устройством Катберта стал комплекс блоков и приводов, с помощью которого актеры парили над сценой.
И наконец, над крышей позади сцены торчала башенка, где в дни спектаклей сидел трубач, созывавший на представление весь Лондон.
Так и трудился Катберт весь март, апрель, и вот уже наступил май, а «Глобус» все разрастался, пока не достроили соломенную крышу, после чего художники принялись расписывать наружные стены фальшивыми окнами, классическими фронтонами и нишами, из-за чего тот сделался похож на блистательный уменьшенный аналог римского амфитеатра. Катберт же иногда, навещая бабку и будучи резко спрошен, где был, смущал ее заявлением:
– В ложе лордов, бабушка. А заодно, похоже, и небеса повидал!
Строительство близилось к завершению, и возбуждение труппы росло. О дерзком переходе через реку узнал весь Лондон. Джайлз Аллен, как и ожидалось, затеял тяжбу по поводу сноса постройки, но это лишь подогрело общественный интерес. Лондонские театралы были в восторге оттого, что труппа Чемберлена оставила в дураках зануду-олдермена. Сказывали, что немало повеселился и двор. Даже конкуренты – «Слуги лорда-адмирала» соглашались, говоря: «Вы отомстили за всех».
Что же касалось самого здания и его местонахождения, то труппа осталась довольна своим выбором. Единственным, если задуматься, недостатком, причем небольшим, был доступ.
Чтобы добраться до «Глобуса» пешком, приходилось идти через Лондонский мост, и это относилось ко всем, кроме жителей Саутуарка. Напрямик могли попасть сюда только жители восточной части Лондона. Однако прибывавшим с запада или от «Судебных иннов» приходилось долго шагать до моста или тратиться на паром, а шестипенсовик брали даже с компании в восемь человек – за судно, достаточно крупное, чтобы переправить всех. «Можем недосчитаться юных законников», – заметила Джейн Флеминг, но дел набралось столько, что беспокоиться об этой мелочи было некогда.
Для Флемингов новшества означали переезд, и в апреле отец Джейн начал переговоры с несколькими землевладельцами на предмет съема подходящего жилья неподалеку от «Глобуса», но подальше от борделей.
Однажды в начале мая Джейн возвращалась с осмотра примеченного отцом домика и повстречала Джона Доггета. Дел у обоих на тот момент не оказалось, и они отправились в «Джордж».
Джон был верен себе и пребывал в настроении бодром. С минувшей осени они виделись реже, но он, казалось, был в восторге от общества Джейн. Когда она сообщила о грядущем переезде в Саутуарк, он дружески улыбнулся и обронил:
– Значит, поселишься рядом с нами. Вот здорово!
И она поняла, что рада не меньше. С ним было настолько легко, что она не заметила, как пролетел час, потом другой. Вышло так, что Джейн, обсуждая «Глобус», совершенно случайно закончила посиделки словами о дорогостоящей паромной переправе. Доггет попросил повторить, затем почти минуту думал, а после расплылся в широченной улыбке:
– Пошли со мной, я кое-что покажу.
До мастерской Доггета они добрались, когда солнце уже садилось и рассылало по реке багряные дорожки. Потом Джейн удивленно следила, как Джон вытягивал доски и бревна, освобождая заднюю часть сарая. Он зажег два фонаря, повесил на балку и скомандовал:
– Отвернись.
Глядя в алевшие небеса, она слышала, как он стаскивал с чего-то дерюгу.
– Теперь смотри, – донесся голос.
И Джейн, к своему изумлению, различила очертания тайного сокровища Доггета – вытянутого, блескучего и великолепного в позолоте. Доггет сиял:
– Подойдет? Возить людей к «Глобусу»?
Он наконец нашел достойное применение барке короля Гарри.
– Можно брать по тридцать душ. Не утонет! – воскликнул Джон.
Следующие полчаса они испытывали ее, садясь то так, то этак и радостно смеясь, как пара проказливых ребятишек.
Уже в сумерках Доггет предложил Джейн проводить ее до дому.
Пьеса была готова.
Идею он почерпнул из «Венецианского купца» Шекспира. Негодяй пытается совершить великое зло, но силы добра побеждают. Довольно простой сюжет. Но Эдмунда особенно поразило то, что злодей был парией и отличался необыкновенной наружностью. Того-то он и хотел: мерзавца необычного, запоминающегося, страшного не только деяниями, но и внешностью. Кого-то загадочного. Но кого? Иезуита? Испанца? Слишком очевидно. Он рылся в памяти в поисках чего-то оригинального и вдруг вспомнил странного типа, двумя годами раньше угрожавшего ему возле медвежьей ямы: Черного Барникеля.
Темнокожий. Мавр-пират. Что может быть диковиннее и ужаснее? Публике будет глаз от него не оторвать.
Он вывел мавра отталкивающим, мерзким. Жутким, как Тамерлан, коварным, как Мефистофель. Его реплики и монологи были великолепны, ибо являли ужасные образы зла. В нем не осталось ровно ничего светлого. И в финале, угодив в собственные сети, он представал перед правосудием и, выказав себя еще и трусом, препровождался на позорную казнь. Отложив перо, Мередит исполнился уверенности: теперь-то его имя прославится.
Днем он решил выйти. И сделал то, чего не позволял себе давно: надел и галлигаскины, и белый кружевной воротник, и шляпу с пышными перьями.
Уже сгустились сумерки, когда Эдмунд и его спутница пересекли мост. Даму в портшезе несли двое слуг; он шагал рядом, галантно освещая путь фонарем. Они повстречались на пьесе, исполнявшейся «Слугами лорда-адмирала», и после в компании господ столь же светских отправились в ближайшую таверну ужинать. До сего дня Эдмунд знал свою спутницу лишь понаслышке, как приятельницу леди Редлинч, но та, похоже, имела о нем представление куда более полное, так как, заметив его в галерее, повернулась и лукаво произнесла: «Я вижу, мастер Мередит, вы снова нарядились джентльменом». И что бы она ни слышала от леди Редлинч, очевидно, ей того хватило, чтобы дать ему понять: нынешним вечером его место подле нее.
Они всего на секунду задержались в сотне ярдов к северу от моста, когда попались на глаза Джону Доггету и Джейн, возвращавшимся из лодочной мастерской.
Если бы они не остановились, если бы Эдмунд не заглянул в портшез, Джейн могла его и не узнать. Но он при этом держал фонарь близко к лицу. Ошибиться было невозможно. Островок света позволил ей даже издалека различить обоих: красивое, породистое лицо Эдмунда, наполовину скрытое тенью, и леди – писаную красавицу, чем-то его рассмешившую. Джейн увидела, как дама взяла его руку в свою. Секунду она думала, что Эдмунд отстранится, но нет. Джейн застыла на месте.
История повторялась. Ничто не изменилось. Девушка поняла это сердцем, и ее вдруг замутило.
Доггет, стоявший рядом, не сознавал, на кого она смотрит, и продолжал болтать. Джейн подтолкнула его, чтобы шагал дальше. Доггет немало удивился, когда спутница на ходу взяла его за руку.
Они были еще в пятидесяти ярдах, когда Эдмунд оглянулся и увидел их. Так и держа фонарь вблизи от глаз, он мог не узнать их в сумерках, когда бы не белая прядка в волосах Доггета. Присмотревшись внимательнее, он по походке признал и Джейн.
И на миг заколебался. Он знал об их дружбе. Нет ли между ними чего-то большего, о чем он не ведал? Промелькнула мысль: не любовники ли они, часом? Наверняка нет. Это немыслимо. Крошка Джейн никогда не пошла бы на это. Доггет лишь невиннейшим образом провожал ее домой. Но чем занимался сам Эдмунд? Не лучше ли ему отойти от портшеза?
Мередит чуть не пошел к ним. Но передумал. Во-первых, могло показаться, что он всполошился, а это было ниже его достоинства. Что же касалось утешения Джейн, то в душе ему стало бы стыдно от лицемерности этого жеста: он запросто может провести ночь в объятиях своей спутницы. Нет. Пусть думает что хочет. Такой добрый молодец, как он, мог поступать, как ему заблагорассудится. К тому же она могла и не узнать его.
Секунду спустя леди с Эдмундом свернули на запад, а Доггет и Джейн продолжили путь на север.
Прошла неделя, и ясным днем на Лондонском мосту появилась небольшая ликующая процессия. В первом фургоне, набитом костюмами, ехали Флеминг с сыном. Вторым правила его жена. Третьей катила открытая повозка, нагруженная реквизитом. Наверх взгромоздился Катберт Карпентер, чтобы ничего не упало. В четвертой повозке, тоже полной реквизита, ехала Джейн, а в пятой – Доггет.
Содержимое повозок напоминало карнавальное оснащение. Там были трон, остов кровати, золотой скипетр, золотое руно, лук Купидона и колчан, дракон, лев и адская пасть.[54] Были ведьмин котел, папская митра, змея, бревно. Доспехи, копья, мечи, трезубцы – осколки легенд, суеверий и истории. Прохожие таращились и потешались над этим удивительным скарбом, а ездоки весело махали с повозок.
«Глобус» был готов к открытию, Флеминг переселился в Саутуарк, и наступила пора переправить содержимое склада в новый дом. И в этой компании не было человека счастливее Джейн, благо та приняла важное решение.
