Его потомков мы видим в свите царя Михаила Феодоровича в 1622 году. У Трофима в потомках Федор Микулин — дьяк приказа Большого Дворца. А его сын — высылает царю кречетов с Двины — о чем свидетельствуют документы того времени.
Вот рядная в замужество дочери Марьи Неклюдовой Аграфены Даниловны запись, данная вдовою Марьей Неклюдовой зятю своему Осипу Ананьину Микулину. Упоминается там и «Синбирское» село Микулино.
… А вот вдова Ивана Микулина Варвара в Арзамасском уезде в Залесском Стане в 1610 году в разгар Смуты разбирается по разделу земли со снохами — тоже вдовыми «Петровские жены Микулина Анны да Сидорова да Офонасьева Петровых детей Микулина, да Томиловские жены Микулина Анны, да Томиловскова ж сына Ефима», делит по государеву указу свои земли.
Какое все-таки это чудо историческое — эти документы, и как тут не изумиться аккуратности наших далеких предков и толковости былых государевых порядков. Не только что каждый человечек служилый, но и вся землица наша описывалась шаг за шагом и столь подробно, что можно и сегодня в тех местах восстановить старинные карты: тут вам и межа на речке Очинаре, которая «набита на ольхе и против той грани поставлен за гумном столб кленовый, а на нем набита грань», и описание гумна, где «хлеба стоячева — копна ржи овина с 4, да копна пшеницы овина с 4, до овса овина с 3…». А в самом конце этой бумаги приписка: «К сем отдельным книгам вместо детей своих духовных поп Григорей руку приложил».
Дело той вдовы Варвары тянулось долго и еще много было тогда посвящено тогдашних записей разделам родных и потомков Микулиных, усевшихся теперь уже не в своих древних вотчинах Тверского края, а в поволжских селах по берегам реки Ежати, и все они, хотя и свидетельствами о межевых делах, отсверкивали зарницами исторических кровавых баталий, свидетельствовали о ранах и смертях, о крови, пролитой отцами и потомками за Царя и Отечество, рассказывали о тяжбах и женитьбах и о том, какие имущества за кем тогда давали… И надо сказать — невелики были те имущества. Потому что семьи были очень многолюдными, а значит и делиться приходилось не по-крупному…
Так постепенно — шаг за шагом и добрались Микулины до Самарской степной земли, до Бугульминского уезда и деревень Сумарокова да Микулина, где и угнездились они к 19 веку…
Однако вернемся к драме братьев Микулиных — в ней ведь так или иначе и история рода сказалась — у одного повышенными заботами о поддержании чести рода, у другого — обостренным восприятием тягостей народной жизни. И то и другое познали Микулины в полной мере…
* * *
После размолвки братьев прошло несколько лет. Но они не принесли никаких видов на скорое примирение. Рана становилась все глубже, а боль Микулина-старшего (так я буду называть своего прадеда Александра Александровича) все острее…
«5.1.08. Киев.
Дорогая Маня, письмо твое получил накануне рождества, так что написать в Бердянск было уже поздно. Не писал тебе, потому что написать ничего утешительного нет. Мы живем изо дня в день около больной Верочки, все не поправляется… Писал я о тебе Йозе, но он мне ничего не отвечает. Вот уже больше двух лет, как он совершенно прекратил со мною всю переписку и даже не выехал повидаться с нами, когда мы осенью проезжали Одессу (с вокзала на пароход) по пути в Ялту. Он находит неприличным видеться и говорить с братом, который был выставлен выборщиком в 1-ю и 2-ю Госуд. Думу от прогрессивных избирателей. Никак я не думал, что разница политических убеждений может посеять такой раздор между мною и им. У Оли родился осенью еще один сын Георгий (родилось сразу два мальчика, один сейчас уже умер). Целую тебя. Любящий тебя брат А.Микулин».
Не просто складывались у старшего Микулина и отношения с сестрой Маней, которая, увы, слишком часто выказывала свое нерасположение к семье старшего брата, которая всю жизнь старалась скрасить ей ее сиротство:
«29 Июня 910. Киев.
Милая Маня, ты обращаешься ко мне с выговорами и постоянными вопросами. Между тем как когда Верочка (старшая) попросила тебя написать кое-что о себе, ты попросила оставить тебя в покое и вовсе тебе не писать, что она и исполнила. Твое нежелание приехать к нам не могу объяснить ничем иным как желанием стать ко мне в такое же положение, как и Йозя, который уже пять лет мне не пишет и через Олю передает, что и видеть меня не желает…»
«17. IV.911/ Киев.
… На письмо мое от 20 марта и на письма мои к тебе от 1 апреля ты никому ничего не отвечала. Это собственно привело меня в беспокойство, здорова ли ты. Теперь я вижу, что мне ничего не остается более, как прекратить тебе писать до тех пор, пока ты сама не пожелаешь обратиться ко мне. Йозя уже мне не пишет пять лет, теперь и ты к нему присоединилась… Прошу тебя не забывать, что не я от тебя отказываюсь, а ты от меня, и когда бы ты ко мне не обратилась, ты найдешь во мне по-прежнему твоего брата. Твой А.Микулин».
«30 Окт. 913. Киев. Бульварно-Кудрявская, 33.
Милая Маня, очень мне трудно тебе что-нибудь посоветовать — так ты от нас отдалилась, и знать не хочешь нашу семью… Верочка тебя и этот, и прошлый год приглашает приехать в Орехово — может, ты бы захотела пожить в тишине в деревне и отдохнуть… Ты спрашиваешь про Йозю, — он теперь в Феодосии бригадным командиром. Живет один. Оля с маленьким от него уехала летом и живет в Петербурге также одна. Со мною Йозя кончил переписку уже 7-ое лето, и я не имею от него ни строчки. Будь здорова. Целую тебя — твой А.Микулин».
Летом 1913 года действительно в семье Микулиных произошел еще один разрыв, и столь же окончательный, непоправимый, безнадежный: между Иосифом Александровичем Микулиным и его женой Ольгой Александровной Микулиной (урожденной Котляревской). Но о том — чуть позже…
* * *
…Один и тот же сон повторялся мне с редким постоянством в самые разные периоды моей жизни, — менялись в нем только черты действующих лиц. Вернее, это был даже не сон, а всего лишь один движущийся повторяющийся кадр. Вот вижу вдруг, что кто-то из моих усопших идет ко мне навстречу, словно возвращается откуда-то, и я тоже рвусь к нему навстречу, понимая, одновременно, что он (или она) хотя все-таки и умер, но оказывается, — и как же это очевидно! — жив, и что отсутствие его было только временным, и вот сейчас, наконец, случится долгожданное и совершенно невероятное в этой жизни — мы обымем друг друга поистине с пасхальной радостью.
И — было: пронзительное, всепрощающее, всеискупаюшее, совершенно неземное объятие, в котором высказывала себя и вся ставшая поистине неземной любовь к утраченному близкому, которая только после утрат и подымается на такую небесную высоту, все скучание о нем, вся боль, которая была связана с его образом, какую только человек может и должен был бы испытывать к другому человеку. И вот: расстались навечно, но вдруг «произошла ошибка» — и тот, кого, казалось, ты давно утратил насовсем, вдруг… возвращается к тебе как некое ослепительное прозрение, как радостное разрешение самой большого и страшного тупика жизни. Смерти нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
