Саперы довольно усмехались, предвкушая внушительное зрелище.
Досадливый возглас Быстрого Бена заставил всех обернуться в его сторону. Маг сердито швырнул тряпку на пол.
— Плохо дело, сержант, — сказал он. — Я нигде не могу найти девчонку.
Калам громко выругался и запихнул оба кинжала в ножны.
— Какие у тебя предположения? — спросил Бурдюк.
— Скорее всего, Печаль убили. — Быстрый Бен ткнул пальцем в тряпичный комок. — Пока девчонка находилась под властью Веревки, я мог следить за ее хозяином. Теперь я его не чувствую.
— Может, ты когда-нибудь сам проболтался ему, что держишь его на крючке, — предположил Скрипач. — Вот он и решил выйти из игры, пока жареным не запахло.
Быстрый Бен поморщился.
— Спустись на землю, Скрипач. Веревка нас не боится. Ему бы ничего не стоило напасть на нас. Должно быть, Амманас рассказал ему, кто я. Вернее, кем когда-то был. Веревку это не касалось, но раз могущественный дружок велит, приходится подчиняться. Боги не любят, когда их обманывают. Особенно дважды.
Маг поднялся и разогнул затекшую спину.
— Честно, сержант, я ничего тут не понимаю. Ощущаю себя последним дураком.
— И что теперь? Забыть о ее существовании? — спросил Бурдюк.
Быстрый Бен кивнул.
— Скорее всего.
Он подошел к сержанту.
— Помнишь, как мы упирались, как придумывали разные объяснения? Боялись поверить, что Печаль — исчадие зла, которое втолкнули в человеческую оболочку. Но наши ощущения нас не подвели. По правде говоря, я рад ее исчезновению.
Калам поднялся с койки.
— А вот мне было страшно сознавать, что рядом с нами жило зло в облике обыкновенной девчонки. Я знаю, Бурдюк, ты упирался до последнего. Ты не желал верить, кто она на самом деле. Хорошо, что эта Печаль не успела тебя разубедить.
— Спасибо за откровенность, — буркнул сержант.
Он хмуро обвел глазами своих соратников и увидел, что Колотун проснулся и тоже смотрит на него.
— Кто-нибудь еще хочет высказаться?
— Я, — ответил Скрипач, сгибаясь под тяжелым взглядом командира. — Ты ведь сам просил.
— Давай выкладывай.
Скрипач выпрямил спину и откашлялся. Он уже собирался начать, как Еж вдруг пихнул его локтем под ребра. Скрипач ответил испепеляющим взглядом и заговорил:
— Вот что, сержант. Помнишь, сколько ребят мы потеряли за эти годы? Они выполняли твои приказы, а тебе приказывали твои командиры. Ты брал все на свои плечи. А нам, думаешь, было легче, что не мы посылали их на смерть? Скажу тебе, совсем не легче нам было. Мы жили с ними бок о бок, дышали одним воздухом. Они были нашими друзьями. Они погибали, и каждая потеря ударяла по нам. Ты хотел забрать у нас и эту боль. Думаешь, можно заглушить боль мыслями об исполненном долге? Ты действовал с лучшими побуждениями. Ты боялся, как бы мы не свихнулись. Но так недолго потерять в себе человека и превратиться в деревянный чурбан. Или в камень. Боль за погибших друзей не сводит с ума. Она помогала нам оставаться людьми. Ты берег нас от безумия. А сам? Ты что, крепче нас? Может, сержант, мы все сдохнем в этом Даруджистане. Но сдохнем как люди, у которых есть и душа, и сердце и которым не наплевать, когда рядом гибнут товарищи.
В комнатенке стало тихо. Еж что есть силы сжал руку Скрипача.
— Клобук меня накрой! А у тебя, оказывается, есть мозги. Надо же, я все годы считал тебя безмозглым.
— Вот так, дружище, — ответил Скрипач, косясь на Колотуна. — Половину волос я себе спалил, это точно. Потому и таскаю на голове кожаный шлем. Но мозги остались. Не успели еще сгореть.
Колотун засмеялся, однако тягостная обстановка в комнате не рассеивалась. Все глядели на сержанта. Бурдюк, в свою очередь, тоже вглядывался в каждого из соратников, с которыми провел не один год вместе. Эти люди, не таясь, заговорили о дружбе. О чувстве, которое он все годы упорно давил в себе. И их он постоянно держал на расстоянии, не подпуская к себе. Отпихивал, словно назойливых собак. А они, как верные псы, продолжали идти за ним и верили ему.
Они поделились с ним своими мыслями насчет девчонки. Он не поверил. Они, как и свойственно друзьям, не настаивали, но для каждого из них исчезнувшая девчонка не была человеком. Они отказывали ей в праве называться человеком. Теперь и его собственная уверенность пошатнулась. Пошатнулась, но не рассыпалась. Бурдюк достаточно повидал в жизни. И страшного в ней было несравненно больше. Как же он противоречив! Бурдюк впервые задумался об этом. Надо же — столько времени упрямо защищать человеческое начало в прирожденной убийце и отказывать соратникам в праве на дружбу! Бояться почувствовать себя окруженным друзьями.
Это признание далось сержанту нелегко. Ему захотелось поскорее чем-нибудь заняться, иначе… Он и сам толком не знал, что может быть иначе.
— Хватит трепать языками, — подытожил Бурдюк. — Нам сегодня есть чем заняться. Так, капрал? — спросил он, обращаясь к Каламу.
— Так точно, сержант.
— Подготовься как следует. Пока светло, попробуй встретиться с людьми гильдии. Остальным приказываю привести оружие в надлежащий вид. И амуницию тоже. Потом устрою смотр, и если мне что-то не понравится… дальше сами знаете. Понятно?
— Яснее не бывает, сержант, — ухмыльнулся Колотун.
Ехать им приходилось едва ли не шагом, но даже при такой черепашьей скорости рана Колля то и дело открывалась. Колль, как мог, приспосабливался. Он ехал, клонясь на бок и перенося тяжесть тела на здоровую ногу. Это облегчало участь раненого бедра, но отзывалось судорогами в других частях тела.
О ране они оба старались не говорить, дабы не омрачать зародившуюся дружбу. Но по скупым словам Колля Паран догадался, что его состояние все время ухудшается. Не выдержав, капитан попросил показать ему рану… Колль храбрился, однако его напускная бравада только раздражала Парана. Вся нога от бедра и до ступни побурела. Колено и бедро покрывали сгустки запекшейся крови. Вдобавок бедро распухло; чтобы осмотреть всю рану, пришлось разрезать кожаную подкладку доспехов.
Колль уповал на помощь лекаря из гарнизона, что стоял возле Катлинского моста. Но лекарь отсыпался после вчерашней попойки и его не смогли добудиться. Раненого снабдили чистыми бинтами, которых хватило ненадолго. Вскоре и новая повязка набрякла от крови и гноя.
Вдали показались городские стены. На подъезде к городу движение по Трясучке не стало оживленнее. Поток беженцев с севера давно иссяк, а все, кто приезжал в Даруджистан на празднество Геддероны, стремились попасть в город заблаговременно.
Колль очнулся, вынырнув из забытья. Он был очень бледен и говорил с трудом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
