— Почти стемнело, а вы идете пешком. Я имел в виду лишь это.
В воздухе витал запах сырой нефти. Первые велосипедисты лета, в ярких свитерах и кепках, в полосатых носках, шумно проносились с присущим батальону напором по огромной эстакаде на велосипедах «тандем», которые, кажется, стали городской манией того года. Велосипедные колокольчики звенят без перерыва, сосредоточенный хор всех видов рваной гармонии, громкие, как церковные колокола в воскресенье, но, наверное, более мелкой текстуры. Разнорабочие входили и выходили из дверей салуна, а иногда и из окон. Вязы укрывали густой тенью дворы и улицы, раньше здесь были леса вязов, но это по-прежнему были вязы Кливленда, они делали видимым поток бриза, железные перила вокруг вилл богачей, придорожные канавы, полные белого клевера, закат солнца, начинавшийся рано и задержавшийся надолго, он был столь великолепен, что они с Мерлем, не веря своим глазам, посмотрели на него, а потом друг на друга.
— Только взгляни на это! — она указала черным креповым рукавом на Запад.
— Похоже на закаты моего детства.
— Я помню. Было извержение вулкана, вон там где-то в Ост-Индии, пыль и пепел висели в воздухе, все цвета изменились, это длилось годы.
— Это Кракатау, — кивнула она, словно говоря о каком-то существе из детской сказки.
— Тот корабельный кок, с которым я недолгое время общался, Шорти, он был там, ну, на расстоянии нескольких сотен миль с подветренной стороны, неважно, говорил, что это было похоже на конец света.
— Я думала, что закаты всегда должны быть похожи на этот. И все дети, которых я знала, так думали. Мы думали так некоторое время, пока они не начали снова превращаться в заурядных людей, тогда мы решили, что это — наш недостаток, что-то, связанное со взрослением, возможно, всё остальное должно было исчезнуть так же... к тому времени, когда Берт сделал мне предложение, я не была ни удивлена, ни разочарована тем, насколько мне было всё равно. Наверное, негоже так говорить о покойниках, да?
— Но ты до сих пор — совсем еще ребенок.
—Лучше найди себе новые очки, старичок.
— О, конечно, чувствуй себя настолько старой, насколько захочешь.
Спустя мгновение она села возле него, ее вздымавшийся вдовий наряд был приведен в порядок и открывал аккуратную беременную талию, на которую он сейчас кивнул:
— Когда она должна появиться на свет?
— Наверное, приблизительно в январе. Кто сказал, что это девочка?
— Позвольте взглянуть на вашу руку.
Она протянула руку ладонью вверх.
— Да. Девочка, точно. Если ладонью вниз, тогда мальчик.
— Цыганские разговоры. По виду этого фургона сразу всё ясно.
— О, посмотрим. Положите сюда немного денег, если хотите.
— Вы планируете оставаться здесь так долго?
Вот как всё уладилось, быстрее, чем каждый из них в тот момент заметил. Он никогда не спрашивал у нее, что она делала одна на улице в столь странное время, но она, тем не менее, собралась ему рассказать: долги от проигрыша в фараон, лауданум, лауданум с виски и пивом, безнадежные кредиты и еще более безнадежные кредиторы, семья Берта — Сниделлы с Проспект-Авеню, особенно — сестры, ненавидевшие воздух, которым она дышала, список страданий маленького городка, разросшихся до масштабов Кливленда, за годы своих турне Мерль должен был не раз сталкиваться с ними, но благоразумно выслушал все рассказанные ею подробности, чтобы она достаточно успокоилась для того, чтобы не воспринять его предложение превратно.
— Это — не особняк на Эвклид-Авеню, вы уже, вероятно, заметили, но он теплый и прочный, здесь лично мною сконструированный подвес на рессорах, благодаря которому вам будет казаться, что вы едете по облаку.
— Конечно, будучи ангелом, я к этому привыкла.
Но самая яркая часть этого взорвавшегося пламенем неба ее детства была прямо перед ней, ее волосы немного растрепались, и она могла определить по его взгляду достаточно того, что он, должно быть, видел, и оба они замолчали.
Он снимал помещение на Вестсайде. Нагрел для них обоих суп на маленьком примусе, нагревшемся до перерасхода стандартного керосина. После ужина они сидели и смотрели на Равнину, смотрели на реку, в водах которой отражались огни пароходов и газовых ламп, и огни литейных заводов, находившихся на расстоянии многих миль в изгибах и переплетениях Кайахоги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это словно смотреть вниз в небо, — сказала она, сонная после длинного дня.
—Тебе лучше немного поспать, — сказал Мерль. — Тебе и твоей подружке внутри.
Он оказался прав насчет фургона. Позднее она вспоминала, что спала там лучше, чем когда-либо прежде, и, наверное, никогда потом. Погода еще была достаточно милосердна и Мерль мог спать снаружи, разложив постельные принадлежности и повесив на бруски водонепроницаемый плащ, хотя в некоторые ночи он шел в город, чтобы достать какие-то адские снадобья, в которых она не разбиралась, и возвращался, когда давно уже светило солнце...когда начала подкрадываться осень, они отправились на юг, через Кентукки в Теннесси, всё время опережая меняющийся год, останавливаясь в городах, о которых она никогда не слышала, всегда у какого-нибудь его знакомого, у какого-нибудь брата-ремесленника, направлявшего его туда, где была работа, это могло быть что угодно от прокладывания кабеля для вагонеток до бурения скважин, вскоре ее успокоила мысль, что даже в трудные времена найдется какая-нибудь работа, она могла сидеть спокойно, просто позволить своим тревогам уйти, посвятить всё свое внимание этому младенцу, который должен был вскоре появиться, однажды она так отчетливо поняла: «Конечно, это будет не просто «девочка», это будешь ты, Далли, я видела тебя во сне еженощно, твое маленькое личико, именно твое личико, и когда ты наконец появилась на свет, я, конечно, узнала тебя, ты была младенцем из тех снов...
Преувеличенно терпеливо, немного подумав:
— Да, но там есть еще и вторая часть, при первой возможности ты просто...
— Нет-нет, Далли, я собиралась вернуться и забрать тебя. Я думала, что у меня есть время, но, кажется, Мерль не стал ждать, просто уехал с тобой, ни слова не сказав, куда.
— Во всем он виноват, хаха.
— Нет, Лука тоже тянул время...приговаривая: «Да, мы могли бы это сделать» вместо «Мы это сделаем», но...
— О, так это всё — его вина.
Она стеснительно улыбнулась и покачала головой:
— Никакой пощады, ни тому, ни другому.
Девушка фальшиво ей улыбнулась, но злости больше не чувствовала, позволив Эрлис выполнить работу по составлению мнения о том, что ее дочь по-прежнему не может ее простить.
— Я не пытаюсь тебя одурачить. Когда появился Лука Зомбини, он был первой настоящей страстью моей жизни, как я могла ответить «нет» на его предложение? С Мерлем — да, у нас бывали мгновения страсти, хотя он, скажу честно, неохотно доказывал свою точку зрения беременной молодой вдове, не столько из учтивости, сколько из-за прошлого опыта — горького, насколько я могу судить.
— Так что вы с Лукой потеряли рассудок в ту же минуту, когда увидели друг друга.
— И до сих пор теряем, если на то пошло...
— Что? Вы двое...
— Хмм-хмм-хмм, — пела Эрлис с обезоруживающим проникновенным взглядом, нисходящее минорное трезвучие, более-менее.
— А маленькие дети склонны ставить точку в таких историях, могу поспорить.
— Очень скоро мы поняли, что в данном случае всё сложилось бы иначе. И я всё больше скучала по тебе, пока годы шли один за другим, все эти братья и сестры, среди которых ты должна была бы находиться, и я боялась...
— Чего?
— Тебя, Далия. Я бы не выдержала, если бы...
—Бога ради. Что я должна была сделать, выстрелить из пистолета?
— О, дитя мое, — Далли не была готова к заглушенному сопрано, которое услышала и которое, кажется, выдавало, — лучше поздно, чем никогда, подумала Далли, — угрызения совести, возможно, даже скорбь. — Ты ведь знаешь, я дам тебе всё, что ты захочешь, у меня душа не на месте...
