1941 г., была связана не только с недостаточным финансированием, но не в меньшей степени с чрезвычайной засоренностью агентурной сети бесполезными, случайными элементами.
Последнее, во многом являлось результатом неэффективной, непрофессиональной работы сотрудников Разведупра как в Центре, так и на местах, что было связано с прошедшими и с проходящими репрессиями военных разведчиков. По состоянию к началу июня 1941 года военная разведка за рубежом насчитывала 914 человек, в том числе 316 — в резидентурах под официальным прикрытием советских представительств за рубежом и 598 источников (разведчиков-нелегалов и агентов). И выделяемые средства следовало распределить между многими сотнями источников. В ходе распределения под сокращение финансирования неизбежно попадали те немногие, реально действующие агенты и разведчики-нелегалы (в ряде случаев сведенные в нелегальные резидентуры), число которых было многократно меньше заявленных цифр. Именно они являлись подлинными источниками информации и, в первую очередь, о подготовке Германии и ее союзников к нападению на Советский Союз.
Высказывается тезис, что руководству страны направлялись фактически «нефильтрованные» сообщения разведки и что такой подход не вызывал негативной реакции у Сталина. Подобный порядок работы с разведывательными материалами, якобы, был установлен самим Сталиным, так как он опасался, что в ходе просеивания поступавшей из-за рубежа информации может быть упущено что-то важное. Однако вышесказанное не соответствовало действительному положению вещей.
Ф.И. Голиков далеко не все поступавшие шифртелеграммы отправлял за пределы Разведупра и переадресовывал их в первую очередь И.В. Сталину, В.М. Молотову, С.К. Тимошенко и Г.К. Жукову, проходившим по ограниченному списку. Более того, отдельные абзацы из текста донесений, направляемых «на верх», которые, по мнению начальника Разведупра, являлись «неудобными», удалялись. В первую очередь, речь шла о передаваемой негативной оценке Красной Армии. Так, был вычеркнут абзац из шифртелеграммы Рихарда Зорге, отправленной из Токио 2 мая 1941 года: «Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной Армии настолько низко, что они полагают, что Красная Армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба». Тем самым уже изначально в разведывательные донесения вносилась элементы дезинформации.
Голиков стал первым фильтром на пути поступления разведывательной информации руководству страны. Таким образом, Сталин, который рассчитывал получать «нефильтрованную» информацию от разведки, получал уже выборочные, первоначально отфильтрованные по собственному разумению начальника Разведупра ГШ КА разведывательные сведения. Для того, чтобы получать «нефильтрованную «разведывательную информацию следовало воспроизвести введенный Черчиллем порядок, когда посланный им в разведывательный орган Великобритании его доверенное лицо майор Мортон должен был получить доступ ко всей информации с последующим представлением «подлинных документов в их первоначальном виде» (однако не факт, что Мортон был допущен ко всей разведывательной информации).
Считается, что Сталин не требовал от разведки каких-либо разъяснений по поводу излагавшихся данных, выводов и прогнозов. И, действительно, по мнению первого заместителя начальника ГРУ А.Г. Павлова (1978–1989 гг.), Сталин «мог сам делать выводы из докладывавшихся сведений, а на выводы Разведуправления не обращать внимания». Подобная ссылка на «указание» Сталина звучит как оправдание руководителей разведки, военной и политической, отказавшихся от анализа и оценки поступавших донесений. В отношении выводов Ф.И. Голиков утверждал, что «они значения не имеют».
Спецсообщения и разведывательные сводки Разведупра ГШ КА все-таки содержали выводы, однако они огранивались лишь констатацией отдельных фактов. Направление адресатам материалов, которые противоречили точке зрения Сталина исключалось.
Для того чтобы обезопасить себя и в то же время довести до руководства страны существо информации, в выводах, направляемых Разведывательным управлением донесений, присутствовало упоминание, что эта информация, скорее всего, может являться дезинформацией английской разведки. Подобное замечание меняло дело, поскольку от английской разведки, заинтересованной в сталкивании СССР и Германии, нельзя было ожидать чего-то другого (что и соответствовало действительности). Так, в представленном 20 марта 1941 года начальником Разведупра ГШ КА в НКО СССР, СНК СССР и ЦК ВКП(б) докладе, озаглавленный позднее как «Высказывания (оргмероприятия) и варианты боевых действий германской армии против СССР», Ф.И. Голиков счел нужным указать:
«2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весною этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки».
По сути Голиков был прав, учитывая стремление Великобритании стравить Советский Союз с Германией. Однако однозначного варианта последующего развития событий на тот момент не существовало! Для развязывания войны 15 (16) мая еще оставалось время для проведения с 10.4 ускоренных железнодорожных перевозок (приказ на проведение которых так и не был отдан). Тем не менее, подготовка вермахта к нападению в первой половине марта месяца проводилась со всей немецкой пунктуальностью. Поэтому вывод «о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию», не верен.
В 1965 году военный историк В.А. Анфилов в ходе одной из встреч с Ф.И. Голиковым, в ходе одной из встреч попросил бывшего начальника Разведупра прокомментировать выводы мартовского доклада:
«— Товарищ маршал! Помните ли Вы свою докладную записку Сталину от 20 марта 1941 года?
— Как же, хорошо помню. Ведь в ней были изложены факты, которые потом подтвердились
— Вот именно. А как Сталин отнесся к ним?
— Он их оценил так же, как и я.
— Почему Вы сделали вывод, который отрицал вероятность осуществления изложенных планов Гитлера? Вы сами верили этим фактам или нет?
— А вы знали Сталина?
— Я видел его на трибуне Мавзолея Ленина, когда стоял в парадных расчетах.
Ну вот, а я ему подчинялся, докладывал и боялся его. У него сложилось мнение, что пока Германия не закончит войну с Англией, на нас не нападет. Мы, зная его характер, подстраивали — свои заключения под его точку зрения».
Позиция И.В. Сталина по поводу возможного вторжения Германии в Советский Союз была доведена Ф.И. Голиковым до зарубежных аппаратов военной разведки еще в конце марта 1941 года всем: «В оценке различного рода сведений и слухов о выступлении против нас надо исходить из общей международной ситуации и из того, от кого поступают эти сведения». Таким образом, давалась установка на характер представления информации.
Недоверие Сталина к данным разведки вообще и военной в частности было вызвано, в том числе и тем, что разведке не удалось получить документального подтверждения планов Германии напасть на Советский Союз. Круг лиц, имевших доступ к документации подобного рода, был чрезвычайно ограничен. В целях обеспечения совершенной секретности «Директива № 21. “План Барбаросса”» (Weisung Nr. 21. Fall Barbarossa) была издана в количестве девяти экземпляров, причем, только три экземпляра вышли за пределы штаба ОКВ — они были направлены главнокомандующим трех видов вооруженных сил. Непосредственными носителями информации являлась та немногочисленная группа лиц, которые в штабе оперативного руководства верховного главнокомандования вооруженных сил и генеральном штабе
