После разговора Симэнь пригласил друзей в кабинет. Вскоре подоспели и Ли Чжи с Хуаном Четвертым.
– К чему это вы подарки покупали? – обратился к ним Симэнь. – Для чего тратились? Не к лицу мне ваши подношения принимать.
– Неудобно нам было подносить такие скромные знаки признательности, – отвечали, кланяясь, подрядчики. – Может, сгодятся слугам на угощение. Не посмели отказаться от вашего приглашения, батюшка.
Принесли сиденья, и они сели сбоку. Вскоре Хуатун подал пять чашек чаю. После чаю, только успели убрать посуду, явился Дайань.
– Где прикажете стол накрыть, батюшка? – спросил он.
– Да сюда и несите. Здесь накроете.
Дайань с Шутуном внесли отделанный агатом лаковый стол на восемь персон, а под ним поставили горящую жаровню.
Боцзюэ и Сида заняли почетные места для гостей. Симэнь сел за хозяина, а Ли Чжи и Хуан Четвертый разместились по бокам. Подали весенние пирожки со свежими овощами и вино. На столе появились огромные блюда и тарелки со сладостями, бульонами и кушаньями – гусями и утками, курятиной и свиными ножками. Одним словом, изысканные яства. Пенилось и искрилось вино, аппетитно дымились супы и бульоны, а под окном играли музыканты. Симэнь позвал У Иньэр и велел ей разливать вино в чарки. Однако не будем больше рассказывать, как они обедали.
Тем временем за Ли Гуйцзе прибыли половые, а за У Иньэр – слуга Ламэй,[646] чтобы забрать певиц домой. Для этого они и наняли паланкины. Узнав о прибытии паланкина, Ли Гуйцзе бросилась на улицу и долго о чем-то шепталась с половыми, а вернувшись к Юэнян, стала собираться.
– Мы ж к старшей невестке У скоро поедем, – говорила ей Юэнян, не желая отпускать певицу. – И вас с собой берем. А оттуда, чтобы ноги размять, пешком пойдем. Так до дому и доберешься.
– Поймите, матушка, – объясняла Гуйцзе, – нельзя дом один оставлять. Сестрица ведь тоже в гостях. А тут тетя Ван, оказывается, приглашение мне прислала. Всех певиц на дружеский пир собирает. Мамаша ждет не дождется, когда я вернусь. Вчера еще целый день ждала. Раз половых прислала, значит срочно нужно. Я бы с удовольствием хоть несколько дней у вас пожила, матушка, если б не такое дело.
Юэнян поняла, что уговоры не помогут, и велела Юйсяо принести ее коробки, куда положила пирожков – в одну коробку и хрупкого сахарного печенья – в другую. Коробки передали половым. Гуйцзе получила в награду лян серебром и, простившись с Юэнян и остальными хозяйками, отправилась в сопровождении своей тетки Ли Цзяоэр в передние покои, где Хуатун собрал ей вещи, и зашла к Дайаню, чтобы через него вызвать Симэня. Дайань отдернул потихоньку дверную занавеску и проник в кабинет.
– Гуйцзе домой уходит, – сказал он Симэню. – Просит вас, батюшка.
– Ты еще здесь, потаскушка Гуйцзе? – крикнул Боцзюэ.
– Она уходит, – сказал Симэнь и вышел из кабинета.
Он увидел на Гуйцзе сиреневую кофту из шаньсийского шелка с вышитыми рукавами и отделанную разноцветным шелком широкую белую с отливом юбку. На ней был белый в зеленоватую крапинку платок. Когда она поспешила навстречу Симэню, ее расшитый пояс красиво развевался, а сама она напоминала усыпанную цветами ветку.
– Прошу покорнейше меня простить за беспокойство, причиненное вам с матушкой, – сказала она, отвесив четыре земных поклона.
– Оставайся до завтра, – проговорил Симэнь.
– Дома никого не осталось, – объяснила Гуйцзе. – За мной половых прислали. Батюшка! У меня к вам просьба. Я говорю о Сяхуа, служанке моей тетки. Оставьте ее. Ее вчера тетя наказала как следует. Ведь она еще совсем девочка. Не ведает, что творит. Я тоже сделала ей внушение. Она исправится и такого себе больше не позволит. Не прогоняйте ее, батюшка, а то в праздник тетя лишится прислужницы, и это ее сильно огорчит. Кашу, говорят, лучше обломком черпака мешать, нежели прямо рукой. Оставьте у нее служанку, батюшка, прошу вас.
– Ладно, оставлю рабское отродье, раз уж ты так упрашиваешь, – проговорил Симэнь и кликнул Дайаня. – Ступай скажи матушке Старшей, чтобы не звала сваху.
Дайань обернулся к Хуатуну, державшему вещи Гуйцзе, и взял у него узел.
– Ступай скажи! – наказал ему Дайань.
Хуатун бросился в передние покои.
После разговора с Симэнем Гуйцзе подошла под окно и крикнула:
– Эй, Попрошайка Ин! Матушка твоя домой идет, с тобой не прощается.
– Не пускать проклятую потаскуху! – заорал Боцзюэ. – Ведите ко мне. Пусть сперва мне споет.
– Жди, когда у матушки время найдется, тогда тебе и споет, – отвечала Гуйцзе.
– Давай, давай, вольничай! – говорил Боцзюэ. – Что, нашептали друг другу приятных слов, а от меня скрываете? Ишь ты, как тебя избаловали! Средь бела дня отпускают! До ночи-то, небось, не одного хахаля ублажить успеешь, потаскуха проклятая.
– У, Попрошайка, пакостник несчастный!
Гуйцзе рассмеялась и отошла от окна. Дайань проводил ее до паланкина.
Пока Симэнь ходил переодеваться, между друзьями шел разговор.
– Эта потаскушка Гуйцзе – настоящий разбойник, убежавший из-под стражи, – говорил Боцзюэ. – Чем больше бесчинствует, тем ему больше сочувствия. Самые праздники, а она, видишь ли, в чужом доме отсиживается. Хозяйка зовет, а она даже не знает, кто ее там поджидает.
– Думаешь, кто? А ну, догадайся! – сказал Се Сида и, наклонившись к Боцзюэ, что-то прошептал.
– Тише, тише! – предупредил Боцзюэ. – А брат наш и ведать не ведает.
Послышались шаги, и оба сразу умолкли. Вошел Симэнь, заключил в объятия У Иньэр, и они принялись угощать друг дружку вином.
– Вот кто моя дочка! – восклицал Боцзюэ. – И нежна, и ласкова. В сто раз лучше потаскушки Ли. С ней и кобель-то не свяжется.
– Зачем же вы, батюшка, так ее ругаете? – Иньэр улыбнулась. – На это вы мастак. Что толку в сравнениях? Каждому свое. Всюду встретишь и умного, и глупого. Она ж с вами пошутила!
– Он, сукин сын, только и знает чепуху болтать! – заметил Симэнь.
– А ты нам не мешай, – говорил Боцзюэ. – Вот возьму себе дочку, и заживем с ней в ладу и согласии. А пока, дочка, возьми-ка лютню и спой мне.
У Иньэр не спеша перебирала струны нефритовыми пальчиками, потом положила инструмент на колени и тихо запела на мотив «На иве золото колышется»:
Любимому я больше не близка,Вседневная гнетет меня тоска.Не ем, не пью, и тело стало хилым.Нет, не по силам мне расстаться с милым.Мне холодно, и сердце бьется еле,Где пропадаешь ты на самом деле?Не убивай меня, не исчезайИль не встречай меня и не терзай.
Ин Боцзюэ осушил чарку, и У Иньэр, наполнив кубок Се Сида, запела:
Куда мне от тоски уйти, куда?Когда душа передохнет, когда?О милом я страдаю постоянно,Следят за мною сестры неустанно.Отец косится… Ты не хочешь верить:Не золотом хочу я чувства мерить…Люблю тебя, ты мне навек родной,Нам быть бы нужно мужем и женой.И жили бы мы в мире и согласьи,И умерли бы вместе в одночасье.
Не будем больше говорить, как они пили в компании У Иньэр, а расскажем о Хуатуне.
Когда он пришел в дальние покои, Юэнян сидела в спальне с Юйлоу, Пинъэр, дочерью Симэня, Сюээ и старшей монахиней-наставницей. Завидев слугу, Юэнян хотела было послать его за старой Фэн, чтобы договориться о продаже Сяхуа.
– Батюшка велел сказать, чтобы вы оставили служанку, – объявил Хуатун.
– Как так? – удивилась хозяйка. – Он же велел ее продать! Кто это тебе сказал? Говори!
– Я нес одежду Гуйцзе, перед уходом она и упросила батюшку оставить служанку, – объяснил Хуатун. – Батюшка велел Дайаню пойти к вам, а тот не пошел. Отобрал у меня одежду, а меня к вам направил, матушка.
Гнев охватил Юэнян.
– Этот негодник и тем и другим услужить старается, – ругала Дайаня Юэнян. – Вот обманщик, рабское отродье! Его ж за свахой посылали, а он говорит, что батюшка продавать раздумал. Это все он, смутьян, придумывает. А теперь, извольте, певицу провожает. Погоди, придет, я с ним поговорю!
В это время к ним вошла У Иньэр.
– За тобой Ламэй пришел, – сказала ей хозяйка. – Гуйцзе ушла. Неужели и ты вслед за ней собираешься?
– Если вы желаете, чтоб я осталась, я ни в коем случае не пренебрегу вашим гостеприимством, матушка, и домой не пойду, – отвечала Иньэр и, обернувшись к Ламэй, спросила: – А ты зачем пришел?
– Мамаша велела проведать вас.
– Дома все в порядке? – спросила Иньэр.
– Все хорошо.
– Тогда зачем же за мной пришел? Домой ступай. Видишь, меня матушка оставляет. Вечером в гости пойдем, потом погуляем, разомнемся. Скажи, что я поздно приду.
Ламэй пошел.
– Задержи его! – сказала Юэнян. – Надо бы покормить.
– Постой! – крикнула Иньэр. – Матушка хочет тебя накормить. Потом одежду мою не забудь захватить. А мамаше скажи, чтобы паланкин не присылала. Я и пешком дойду. Почему У Хуэй не появляется?
