На мотив «Четыре барича»:
Ты погубил меня, смеясь,я – мертвая теперь.Любовь бесчеловечнуюкак девице забыть?Стереть стараются друзьяследы моих потерь,Но боль-тоску сердечнуюне в силах притупить.Весь свет мне заслонил сперва,затем его отнял.Иллюзия святой любвирассеялась к утру.От слез промокли рукава,и шелк весь полинял.Я каюсь именем твоим,твержу его в бреду.Я помню трепет первых встречвечернею порой.Мой скромный юности талантрасцвел во всей красе.Но ты умел к себе привлечькрасавиц целый рой –Поклонник умный – это клад,который ищут все.
На мотив «Ветер подул над землею»:
Холопкой я была исконноВсе твои прихоти спокойноЯ исполняла, как закон,Упреки подавив покорно,И ревности горючий голос.Я избрана тобой и гордостьПревозмогала боль и скорбь.Твоя участие мне лестно.Хотя средь жен не я прелестна,Не только с ними ночью тесноШептался ты, но и со мной.Запойный бывали ласки.Но выброшена без огласкиНа кухне доживать одной.
На мотив «Цветок нарцисса»:
Не мешайте, я справлюсь, реветь не годится.Мой миленок не вдов, и не хочет жениться,Он на ложе любви клялся вечной весной.Клялся Небу на верность святому обету,Но придут сто преград, коли твердости нету,Зря взываю к богам я с сердечной мольбой.Видно, Небо прогневала в прошлом рожденьи.Мой миленок теперь мне не даст утешенья.Пусть же счастье вернется мне жизнью иной.
Заключительная ария:
О, не бросай меня,оставь хоть миг надежды!Пусть радость встречи длится без конца,чтоб грусть исчезла с милого лица,Чтоб, трепетно любя,быть рядом сердцем нежным.
Пока они пели, настал вечер.
Да,
Золотой колченожка,Ворон солнечный пляшет,А у месяца в рожках —уши Зайца из яшмы.[649]Ворон, спи до утра,Зайца тень на экран.Это месяц младенецв сновидении ленится,Это тюлями тении любимый на теле.
Симэнь велел убрать посуду и позвать приказчиков Фу и Юня, Хань Даого, Бэнь Дичуаня и Чэнь Цзинцзи. За большой ширмой у главных ворот были поставлены два стола, над которыми висела пара фонарей, напоминавших по форме бараньи рога. Тут и начался пир. Стол ломился от изобилия фруктов и весенних яств. Почетные места занимали Симэнь, Ин Боцзюэ и Се Сида. Приказчики и остальные разместились по обеим сторонам. Двенадцать фонарей-лотосов горели у ворот, рядом стояла рама с потешными огнями. Симэнь велел оставить потешные огни до прибытия паланкинов с гостьями. А пока шестеро музыкантов вынесли к воротам свои гонги и барабаны. Заиграла музыка. Полились чистые дивные трели. За ними вышли Ли Мин и Ван Чжу. Один заиграл на цитре, другой – на лютне. Они запели романсы о фонарях на мотив вступления к «Подведенным бровям»:
Месяц цветы озарил,город ликует весенний…
Толпы гуляющих шли по улице в ту и другую сторону, но никто не решался остановиться и послушать пение. Симэнь сидел в парадной чиновничьей шапочке, в даосском платье из перьев аиста, поверх которого красовалась белая шелковая куртка. Дайань с Пинъанем угощали пирующих вином и пускали потешные огни. Двоих солдат поставили возле ограждения, чтобы сдерживать зевак.
В небе застыли редкие облачка. Сквозь них на востоке выглянул ясный месяц.
Ликовал на улицах народ.
Только поглядите:
Везде бьют в гонги и барабаны. Тут и там играют на свирелях и цитрах. Под музыку гуляющие толпами проходят, выбивая такт. Женщины, рукава приспустив, как в танце плывут. Гора огней, ярко сверкая, на сотни чи вздымается до самых облаков. В дворцах курильницы струят обильный аромат. Вдали, сквозь дымку, виднеется нескончаемый поток в тафту разодетых и узорную парчу. Яркая луна светом залила палаты царские и всю округу. Блистают залы расписные, озаренные огнями фонарей-цветов. На улицах и площадях царят веселье и шум праздничной толпы. Радостно встречают Праздник Весны в столице.
Между тем Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо, Ланьсян и Сяоюй решили воспользоваться отсутствием Юэнян. Едва заслышав у ворот музыку и треск хлопушек, они, разряженные, подкрались к ширме и стали из-за нее подглядывать. Неподалеку у жаровни суетились Шутун с Хуатуном, подогревая вино. А надобно сказать, что Юйсяо и Шутун давно были неравнодушны друг к дружке и постоянно обменивались шуточками. Оказавшись рядом, они затеяли возню из-за тыквенных семечек и нечаянно опрокинули подогревавшийся кувшин вина. Над жаровней взвился огонь, и клубы окутали пирующих. Юйсяо продолжала смеяться, и ее услыхал Симэнь.
– Кто это там смеется? Откуда этот дым? – спросил Симэнь и велел Дайаню узнать, в чем дело.
Чуньмэй, одетая в новенькую белую шелковую кофту, поверх которой красовалась отделанная золотом ярко-красная безрукавка, сидела в кресле.
– Вот неуклюжая негодница! – заругала она Юйсяо, когда та опрокинула вино. – Увидела парня и себя не помнит! Ишь, разошлась! Кувшин пролили и хохочут. А чего тут смешного! Огонь залили и продымили всех.
Юйсяо, услышав, как ее ругает Чуньмэй, умолкла и удалилась, а испуганный Шутун направился к хозяину.
– Я вино подогревал и кувшин опрокинул, – сказал он.
Симэнь не стал допытываться, как это случилось, и пропустил мимо ушей.
Тем временем жена Бэнь Дичуаня заранее разузнала, когда Юэнян уйдет в гости, приготовила закусок и фруктов и послала дочь Чжанъэр пригласить Чуньмэй, Юйсяо, Инчунь и Ланьсян. Ведь они были любимицами хозяина. Чжанъэр провели к Ли Цзяоэр.
– Ступай к батюшке! – сказала Цзяоэр. – Я тут былинка, сама подмоги ищу.
Обратились к Сунь Сюээ, но та тоже не посмела пойти к хозяину.
Настало время зажигать фонари, и жена Бэня опять отправила Чжанъэр. Ланьсян посылала к хозяину Юйсяо. Юйсяо подговаривала Инчунь, а Инчунь указывала на Чуньмэй. Потом решили все идти к Ли Цзяоэр, упросить ее поговорить с Симэнем. Однако Чуньмэй сидела как вкопанная.
– Будто вас никогда не кормили, негодницы! – бранила она Юйсяо и всех остальных. – Как позвали на угощенье, так уж и невтерпеж. Никуда я не пойду и за вас просить не стану. Забегали, как голодные духи, а к чему суета, неизвестно. Хотела бы я увидеть хоть одним глазком.
Инчунь, Юйсяо и Ланьсян, разодетые по-праздничному, вышли, но спроситься боялись. А Чуньмэй продолжала сидеть на своем месте.
– Ладно, я пойду батюшку попрошу! – сказал наконец Шутун, завидев пришедшую опять Чжанъэр. – Пусть меня батюшка ругает.
Шутун приблизился к Симэню и, прикрывая рот, зашептал ему на ухо:
– Жена Бэнь Дичуаня наших служанок к себе на праздник зовет. Они послали меня попросить разрешения.
Чуть погодя Шутун выбежал к служанкам.
– Разрешил! – крикнул он. – Мне спасибо говорите. Наказал долго не задерживаться.
Чуньмэй не спеша направилась к себе попудриться и привести себя в порядок. Вскоре они ушли. Шутун чуть отодвинул ширму, давая им дорогу.
Завидев хозяйских служанок, жена Бэня была так обрадована, будто к ней спустились феи небесные. Хозяйка провела их к себе в комнату, где горели обтянутые узорным газом фонари. Стол был красиво сервирован. Закуски и весенние яства стояли самые разнообразные. Хозяйка, обращаясь к Чуньмэй, называла ее барышней Старшей, Инчунь – барышней Второй, Юйсяо – Третьей, а Ланьсян – Четвертой. Хозяйка и гостьи обменялись взаимными приветствиями. Была приглашена и тетушка Хань, жена магометанина Ханя. Для остальных домашних стоял поодаль особый стол.
Чуньмэй и Инчунь заняли почетные места, против них сели Юйсяо и Ланьсян, а хозяйка и тетушка Хань разместились по обеим сторонам. Чжанъэр подогревала вино и подавала закуски, но тут мы их и оставим.
Симэнь подозвал музыкантов и велел им сыграть цикл романсов – «Ветер восточный как будто крепчает, радость уже недалеко».
Подали новогодние пирожные-розочки, и у каждого в руках появились золотые или серебряные ложечки. Ароматные вкусные пирожные так и таяли во рту. Они были как нельзя кстати на праздничном столе.
Ли Мин и Ван Чжу взяли инструменты и запели заказанный Симэнем романс. Пели они выразительно, не спеша. Голоса их красиво сливались в такт с музыкой.
Равнина в дымке предрассветнойСмеётся, предвкушая праздник,И яблонею разодетой,И мотыльков круженьем дразнит,И танцами цветочной феи,И многоцветьем красоты.Весенних паводков трофеи —Благоуханные сады.
На мотив «Многия лета»:
