class="p1">— Это почему это она лучше?
— Да уж точно лучше тебя, Кузин!
— Ты мне не указывай, Коровина!
— Переголосовывать не принято! Прохоров председатель и все тут. А ты Шарабарина можешь… ну… санинструктором быть.
— И что, я должна буду проверять, чисто ли ты уши помыл? Мы что, в первом классе?!
— А что ты вообще тут разоралась? Ты опоздала к началу смены, место занято, все!
— Между прочим, у меня уважительная причина!
— Да кому какое дело то твоей причины! Если спортсмен не является на соревнование, то ему засчитывают техническое поражение, и он может хоть задоказываться, что болел или его мама не отпустила!
— Не слишком ли много ты на себя берешь, Прохоров?
— Беру, сколько могу унести, Шарабарина. Я председатель. Точка.
— Запятая! Мы еще посмотрим! У тебя даже доска пустая! Где расписание смены? Где график дежурств?!
Шарабарина схватила свой чемодан и поволокла к корпус. Почему-то мысль помочь ей в моей голове даже не возникла. Ангельская иллюзия рассеялась.
Но привлекать к себе внимание девочка все-таки умела. Пока мы шли на обед, вокруг нее продолжали кучковаться девчонки, да и многие парни поглядывали в ее сторону. Включая меня. Она выглядела мрачной, обиженной и злой. Коровина шла от нее по правую руку и все время что-то ей нашептывала.
Зато Прохоров был подчеркнуто жизнерадостен и активен. Шагал, гордо выпрямив спину, улыбался во все зубы и вообще всем своим видом демонстрировал уверенность.
Интересное дело… Похоже, что в лагере очень мало общаются между отрядами. Такое впечатление, что все остальные существуют как бы в отдельных коконах. Хотя вроде бы там тоже хватает ребят, которые ездят в этот лагерь из года в год. Ощущение было такое, что наш второй отряд к остальным относится скорее как к абстрактным соперникам, а не к реальным ребятам, с которыми можно, например, дружить.
Я думал об этом за обедом, глядя, как бесятся через два стола от нас десятилетки из пятого отряда. Они так и остались для меня стекляшками в калейдоскопе. А может я просто проецировал свое восприятие на весь отряд. Всего третий день ношу пионерский галстук, а уже заразился коллективизмом. Правда, возможно наоборот…
Я плюхнулся на свою кровать, запоздало подумав, что надо бы ее сначала проверить, не сняли ли сетку с петель, не подставили ли табуретку или не подложили еще что-нибудь там под простыню. Но сетка подо мной не обрушилась и прочих неприятностей тоже не случилось. Да и вообще мои соседи делали вид, что меня в принципе не существует. И вообще вели себя подозрительно тихо. Мамонов был мрачен и лежал, уткнувшись в книгу. Видимо, время детских приколов прошло.
Вот и отлично.
Значит потрачу тихий час, чтобы ознакомиться, наконец, с содержимым загадочной тетрадки в моем рюкзаке.
Я свесился под кровать, расстегнул металлическую пряжку на хлястике брезентового недоразумения, порожденного туристической промышленностью СССР, запустил внутрь руку и нашарил среди прочих вещей эта самую тетрадку. Так, посмотрим, что там накорябано крупным, но не очень ровным почерком Кирилла Крамского…
Космический корабль «Звезда-5» вышел из гиперпрыжка. Капитан Зорин устало посмотрел на приборы и вытер пот со лба. Потом нажал на рычаг внутренней связи и объявил: «Звездолет прибыл на орбиту Альфа Центавра! Экипаж может покинуть антиперегрузочные кресла…»
Ах вот что тут такое! Значит я на досуге клепаю фантастические рассказики в духе «Ты лети моя ракета». Я полистал тетрадку дальше. Тетрадь была толстая, исписана больше, чем до половины. Повествовало незаконченное произведение о приключениях бравого капитана Зорина и его героической команды. Они героически высадились в джунглях с фиолетовыми лианами, побеждали каких-то «скручеров», похожих на гигантских многоножек и устанавливали контакт с цивилизацией альфян — гуманоидов с зеленой кожей и четырьмя руками.
Эх, а я все-таки надеялся на дневник или что-то подобное.
Похоже, не будет мне никаких подсказок от дорогого мироздания. Действовать придется на свой страх и риск. Для начала записаться в какую-нибудь спортивную секцию и узнать мою маму получше. А потом, ну или, если точнее, параллельно, расспросить Елену Евгеньевну про ее подругу Веру Снегову.
Мы возвращались с полдника, Прохоров шел впереди и раздавал указания. Что-то там насчет отрядной стенгазеты и сценки про космос на послезавтра. Какое-то там планировалось мероприятие в честь памятной даты.
— Эй, Крамской, — Мамонов ткнул меня кулаком в бок. — Отойдем в стороночку, поговорим?
— Прямо сейчас? — спросил я, бросив взгляд на маячившую впереди спину Прохорова, который опять просил меня никуда не исчезать, потому что у него ко мне какое-то дело.
— А что тянуть? — Мамонов сплюнул. Его приятелей Марчукова и Мусатова с ним не было. Правда, это не означало, что они не будут поджидать меня в том месте, куда он собирается меня вести. — Или боишься? Как болтать, так смелый, а как отвечать за свои слова, так в кусты?
— А пойдем, — ответил я. — А дружки твои нас уже на месте поджидают?
— Чтобы с тобой справиться, Крамской, мне дружки не понадобятся, — он криво ухмыльнулся и снова сплюнул.
Мы незаметно отстали от отряда и свернули на узкую тропинку в лес. Мамонов шел, опустив голову и сунув руки в карманы. На меня не смотрел. Направлялся он, как я понял, куда-то за столовую.
Между пристройкой из серого кирпича и внешней оградой лагеря обнаружился закуток, прикрытый от посторонних глаз глухой стеной и развесистым кустом. Судя по окуркам и фантикам, сюда частенько кто-то приходил, вот только все они не отличались склонностью оставлять после себя порядок. Марчукова и Мусатова там не было. Собственно, там вообще никого не было, Мамонов действительно решил разобраться со мной один на один.
Он вышел на середину бесхозного квадрата и толкнул меня в плечо.
— Ну что, поговорим, Крамской? Тебе никто наши правила не объяснял, да?
— Поговорим, — хмыкнул я. — Заодно может и правила кое-какие устаревшие пересмотрим.
— Да ты все не уймешься! — Мамонов снова попытался меня толкнуть, но я отступил назад.
— И не собираюсь даже, — я чуть присел и сжал кулаки. — Если у вас в правилах мразотные споры, типа твоего с Верхолазовым, то я уж точно в стороне стоять не буду.
Тут я почувствовал под носом что-то влажное. Провел ладонью. Кровь. Что за дела? На солнце я сегодня что ли перегрелся?
Мамонов неожиданно опустил руки и сгорбился.
— Не хочу с тобой драться, Крамской, — сказал он, спрятав глаза. — И так подонком себя чувствую из-за этого спора, а тут еще ты…
— Тогда зачем ввязался? — спросил я.
— Само как-то получилось, — он пожал плечами и сел прямо
