на землю рядом с забором. — А потом уже поздно сдавать назад было.
— И что будешь теперь делать?
— Не знаю даже, — он сорвал травинку и сунул ее в зубы. — Она такая хорошая.
— А отказаться от спора? Сказать Верхолазову, чтобы на хрен шел?
— Да ладно! А ты бы сказал?
— Я бы… — я задумался. Ну да, хорошо такое предлагать со стороны левого взрослого, которому плевать на то, как к нему относится какая-то левая компания подростков. И который уже давно вышел из возраста, когда нужно кому-то доказывать собственнй авторитет и значимость. А для Мамонова это, можно сказать, потеря лица получится. Все видели, как он пообещал.
Мамонов поднял взгляд на меня.
— Ни фига себе у тебя кровь льет… — он вскочил. — Я же тебя не трогал!
— Наверное, я на солнце перегрелся сегодня, — я еще раз провел по носом ладонью. Несколько капель упали на футболку. — Вот же фигня какая…
Я задрал голову, подставив под нос сложенную чашечкой руку.
— Подожди, у меня где-то платок был! — Мамонов начал быстро обшаривать карманы.
За кустом раздались громкие голоса.
— Сюда, они точно куда-то сюда пошли! — верещала Коровина.
Мамонов достал из кармана мятый коричневый носовой платок и сунул мне в руку. Я кивнул как мог с задранным подбородком. Кусты, прикрывающий вход в закуток, зашевелился, и на небольшом уединенном квадрате сразу стало тесно. Анна Сергеевна, Елена Евгеньевна, Прохоров, Коровина, Шарабарина… Весь набор заинтересованных лиц, в общем.
— Мамонов, ты совсем охамел уже?! Я тебя предупреждала?! Предупреждала! Сегодня же идем к начальнику лагеря ставить вопрос о том, чтобы тебя домой отправили.
— Крамской, как ты себя чувствуешь? — Елена Евгеньевна подскочила ко мне и схватила за руку.
— Да нет же… — начал я. Убрал руку с платком и кровь снова закапала на футболку. Но слушать меня никто не стал.
— Вечно этот Мамонов! — Коровина тоже подбежала ко мне и заглянула в лицо. — Сильно он тебя ударил?
— Да не бил он…
— Вы чего прибежали-то все? Не дрались мы!
— Ой, да конечно! В шахматы играли, поэтому и Крамской весь в крови? Что-то я не вижу у вас тут шахмат, Мамонов!
— Разговаривали мы, у него кровь носом пошла. Да скажи им, Крамской!
— Не дрались мы! Просто перегрелся…
— Не слушайте вы его, Мамонов небось сказал, что вообще убьет, если он расскажет!
— Все, Мамонов, пойдем к начальнику, собирай вещи и уматывай. Пусть с тобой участковый нянчится, бандюк малолетний!
— Анна Сергеевна, но мы правда не дрались!
— Елена Евгеньевна, отведите Крамского в медпункт!
— Да зечем в медпункт-то? Сейчас само пройдет, просто кровь из носа!
— Не спорь, Крамской. И не переживай, больше Мамонов к тебе не пристанет. Потому что поедет домой!
— Анна Сергеевна! Ну почему вы нас не слушаете-то?!
Голоса вдруг стали звучать глуше. Как будто я провалился в глубокий темный колодец…
Очнулся я от резкого запаха. Как будто в мозг шило воткнули. Правда больно при этом почему-то не было.
Что случилось?
Я что, грохнулся в обморок?
— Добро пожаловать в реальный мир обратно, молодой человек, — сказал чей-то дребезжащий незнакомый голос. Я почувствовал, что мне в нос засовывают что-то мягкое. Открыл глаза. Почти весь окружающий мир состоял из покрытого глубокими морщинами лица. Глаза за очками с толстенными линзами казались гигантскими, как у огромного насекомого. Из-под белой шапочки торчали редкие пряди седых волос. Потом лицо отдалилось, и я наконец смог увидеть, где нахожусь.
Я лежал на жесткой кушетке в узкой длинной комнате. Стены покрашены в синий до середины, а выше — побелены, как и потолок. На потолка — два матово-белых порушария. Из мебели присутствовал белый письменный стол, явно знававший лучшие времена, простой деревянный стул и высокий шкаф-пенал. И вторая кушетка у противоположной стены. На ней сейчас сидели Елена Евгеньевна, Коровина и Шарабарина. Надо же, какое трогательное единение… Свалился в обморок и помирил непримиримую нашу Коровину с новой вожатой? Хотя, это же Коровина всех притащила, она видела, как мы поссорились.
— Кирилл, как ты себя чувствуешь?
— Но… Нормально, — ответил я и попытался сесть. Получилось это без каких-то заметных проблем. Голова была слегка тяжелой, но самую малость, ни в какое сравнение с похмельем, например.
— Не торопитесь, молодой человек, — сказал старенький доктор, усаживаясь за стол. — Так что, говорите, с вами случилось?
— Да мы же говорили уже, что его избили! — воскликнула Коровина.
— Да? — доктор приподнял брови. Или он не доктор, вроде в лагере в качестве медработников держали кого-то рангом пониже, фельдшеров, например? И это просто я автоматически зачисляю в доктора любого человека в белом халате, особенно если он преклонных лет. — Ну, возможно, конечно…
— Не бил меня никто, — сказал я, осторожно качаясь лица. Из носа торчали какие-то тряпочки или бинтики. Кровь больше вроде не лилась.
— Не надо его выгораживать, Кирилл, — строгим голосом сказала Елена Евгеньевна. — Я знаю, что у мальчишек свои понятия о чести, но драка — это очень плохо!
— Я и не выгораживаю, — я пожал плечами. — Мы разговаривали, а потом у меня пошла носом кровь. Мамонов дал мне платок, а потом вы прибежали. Не было никакой драки! Елена Евгеньевна, если бы он меня ударил, на мне бы синяки хоть какие-то были бы!
— Я слышала, что мальчишки уже придумали способ бить без синяков, — сказала Шарабарина.
— Ну не в нос же! Да вы сами посмотрите! — я посмотрел на свои ладони. Они все были в подсохших кровавых разводах. Когда я успел так уляпаться?
— Ты весь в крови, вот что я вижу, — сказала вожатая.
— А где здесь можно умыться? — спросил я у доктора.
— Уборная за той дверью, — доктор указал авторучкой на покрытую неровным слоем синей краски дверь. Я поднялся с кушетки и пошел по указанному направлению. Три пары девичьих глаз с тревогой наблюдали за каждым моим движением. Надо заметить, я тоже слегка так тревожно к себе прислушивался. В прошлой жизни я не отличался железным здоровьем, но вот в обморок мне падать не приходилось… Может быть, мама была не так уж и не права, наставляя меня поберечься? Я же понятия не имею, что написано у Кирилла Крамского в медицинской карте!
Над простой белой раковиной висело круглое зеркало. Да уж, зрелище я представлял собой то еще! Щеки и подбородок — в кровавых разводах, даже на лбу пятно засохшей крови. Из носа торчат пропитанные кровью жгутики из бинта. Я покрутил фаянсовый барашек. Оттирая кровь со своего лица, сквозь шум воды я слышал, как девчонки пытают доктора, можно ли мне уже в отряд.
