Она остановилась еще раз, ее глаза были такими же упорными, как и лицо, а голос у нее был еще жестче, когда она продолжила.
— Я достигну орбиты Новой Тосканы приблизительно через один час тридцать пять минут после получения вами этого сообщения. Я требую ответа от вас о принятии моих требований в пределах получаса. Если вы решите отказаться от требований моего правительства, я имею право применить силу, чтобы заставить вас изменить свое мнение. У меня не больше желания убивать персонал Лиги, чем у кого–либо другого, адмирал Бинг, но мантикорские служащие уже были убиты в этой звездной системе. Я не поколеблюсь, если вы выберете сопротивление, использовать все необходимые силы и нанести любые необходимые жертвы, чтобы заставить вас принять требования. Я ожидаю услышать ваш ответ в течение тридцати стандартных минуты текущего момента.
Золотой Пик, конец связи.
* * *
— О, е…ать!
— Мои собственные мысли в точности, — едко сказала Алеста Кардот Максиму Вежьену, несмотря на то, что министр иностранных дел была чем–то вроде «голубого носа», когда, как правило, доходило до языка оскорблений. На данный момент, однако, у нее были другие вещи на уме, и она только что закончила проигрывать передачу Бернардуса Ван Дорта — в высшей степени похожей на сообщение Мишель Хенке для адмирала Бинга, за исключением одной небольшой вариации — для премьер–министра.
— Они знают, что мы прикрывали «Рабсилу», — с горечью сказал Вежьен.
— Это не совсем то, что они сказали, Макс, — не согласилась Кардот. — То, что они сказали, это что они знают, что «Рабсила» была ответственна за то, что произошло в прошлом году, и что она использовала Монику как ширму. Подразумевается, конечно, что они считают, что мы делаем то же самое, но они не говорят, что они знают, что так есть.
Выражение лица Вежьена, должно быть, передало его мнение о таком семантическом мелочном педантизме, но Кардот покачала головой.
— Подумай об этом, Макс. Они были очень конкретными в том, что они знают, что здесь произошло три недели назад. Они сказали нам, что у них есть сенсорные данные, они сказали нам, что они знают, что солли открыли по ним огонь, и они сказали нам, каков был точный статус их кораблей в тот момент, когда они были уничтожены. Таковы факты, и они представили их как факты. Если бы они имели твердое доказательство того, что мы были в заднем кармане «Рабсилы», они бы так и сказали.
— Ладно, они не знают — еще, — сказал Вежьен. — Но они, очевидно, это очень сильно подозревают. И если мы поддадимся их требованиям, любое расследование, вероятно, достанет доказательства, которые, как вы только что сказали, они не имеют. В таком случае, нас поимеют.
Это был знак его собственной напряженности, при которой у Кардот даже не шевельнулся волос на его выбор глаголов. То, что она действительно сделала — вновь покачала головой.
— Слушай, ты сказал мне, обдумать то, как убедить монти, что у нас не было ничего общего с решением Бинга расстрелять их эсминцы, верно? Ну, я думаю, что это, вероятно, лучший выстрел из того, что мы можем сделать.
— И я думаю, что это будет лучшим способом вручить им доказательство того, что мы чертовски хорошо помогли направить его, независимо от того надо нам это было или нет! — парировал Вежьен.
— Тут ты прав, — признала Кардот. — Но я думаю, мы не должны упустить критический момент, пока в их сознании мы все еще ассоциируемся с Моникой.
— И как же это? — скептически спросил Вежьен.
— Ну, учитывая все, что произошло в Скоплении и на Монике, они были в самом деле очень сдержанны в условиях договора, навязанного им Монике. Если бы мониканцы сдали эти линейные крейсера солли, что Терехов изначально потребовал, я сомневаюсь, что он бы открыл огонь. Я сомневаюсь, что Тайлеру было был разрешено сохранить его крейсера, но никто не был бы убит по обе стороны, а его флот не был бы полностью разрушен. Я думаю, что одним из пунктов этого сообщения от Ван Дорта является то, что они сигнализируют нам, что они не заинтересованы отпинать нас немного жестче, чем прежде. Я не думаю, что они хотят от нас очень многого, и я не думаю, что мы выберемся из этого без серьезных последствий, и, вероятно, некоторых болезненных репараций, но я очень сомневаюсь, что они хотят навязать разрушительные санкции против нас, если могут избежать этого. Хоть я в этом не уверена, я не думаю, что они хотят быть ответственными за то, что может произойти на этой планете, если они ударят нас так сильно, что правительство рухнет. И я знаю, что они не хотят, чтобы их рассматривали как империалистических завоевателей Новой Тосканы — после того как они тяжело работали демонстрируя галактике, что аннексия была результатом добровольного, спонтанного требования самого Скопления. А ты минуту назад просто ткнул пальцем в самую критическую точку.
— Я сделал? — Он тупо посмотрел на нее, и она пожала плечами.
— Ты сказал, чтобы мы помогли установить, что произошло здесь «независимо от того надо нам это было или нет». Я утверждаю, что это лучшее на что мы можем надеяться в данный момент, чтобы доказать, что мы не причастны к произошедшему. Хотим ли мы это признать, или они найдут доказательства этого, или нет, но они уже знают, что мы прикрываем «Рассилу». Это данность, Макс, и они в конечном итоге будут принимать меры против нас на этой основе, будем ли мы сотрудничать с ними прямо сейчас или нет. Если мы хотим иметь какой–то контроль над тем, что они сделают нам, нам лучше начать дистанцировать себя от любого преднамеренного пролития мантикорской крови так быстро, как мы, возможно, сможем. Тем не менее, если они хотят быть сдержанными и если по каким–то причинам мы не можем дистанцироваться от этого, то у них не будет никакого выбора, кроме как поднять ставки.
— Так ты предлагаешь, сказать им, что намерены принять их условия? Я не ослышался?
— Я лишь говорю о том, какие по моему мнению, были бы последствия нашего принятия их условий, — ответила Кардот. — Будут или нет эти последствия приемлемыми — это не мое решение. Премьер–министр — ты. Я думаю, это падает на твои плечи, а не мои.
* * *
— О, просто чудесно, — проворковала Алдона Анисимова, закончив воспроизведение двух сообщений с ее подслушивающего устройства, встроенного в систему связи Новой Тосканы, которые были переданы на ее яхту. — Это выглядит… неприятненько, не так ли?
Радость участия в Большой Игре взыграла в ней еще раз, и глаза ее заблестели злорадным удовлетворением, когда она обдумывала мантикорские требования. Пусть не все сработало точно по ее сценарию, но такое редко бывает. И даже если это не было идеально, она была уверена, но достаточно близко для оправдания ее усилий.
Ее собственный анализ предлагаемых игроков был лучше, чем вероятность того, что новотосканцы смогут навязать свой вариант собственных штрафных санкций. Это было печально, но скорость отклика мантикорцев сделала его гораздо более вероятным, чем ей, на самом деле, хотелось бы признаваться. С другой стороны, это не стало полной неожиданностью. Она надеялась иметь в руках больше времени, больше времени для работы по достаточно крепкому связыванию Новой Тосканы в паутине Согласия, чтобы сделать невозможным бегство Вежьена. Но уничтожение космической станции подставило спины новотосканцев больше, чем надеялись при планирование миссии, а она всегда предполагала, что монти отреагируют гораздо быстрее, чем ожидал кто–либо из новотосканцев или Бинг. В отличие от любого из них, она предполагала с самого начала, что монти были достаточно умны, чтобы оставить наблюдателя около гиперграницы, и тот факт, что никто в Новой Тоскане не стал искать подобного сторожевого пса, потряс своим высокомерием.
Это была одна из причин, почему она переехала на свою яхту так рано. Поддержание себя в безопасной недоступности для новотосканской власти в случае преждевременного прибытия Мантикоры (и любых грязных маленьких деталей, связанных с ними), казалось, только разумным. И она всегда хотела быть в безопасности на борту, когда монти действительно придут, так как в ее планы не входило застрять в Новой Тоскане, когда Мантикора отпинает Бинга и завладеет системой.
Единственный реальный вопрос у нее в голове в этот момент был: если придется, наподдадут или нет Бингу по заднице так крепко, как надеялось Согласие, прежде чем он сдастся на требования Золотого Пика. Этот идиот еще явно понятия не имел о том, чему он противостоит. Учитывая его характер и его отношение к монти в целом, это означало, что он вряд ли сдастся, пока он не будет должным образом… убежден. Что, она чувствовала себя вполне уверенной в этом, Золотой Пик будет просто в восторге сделать.
— Я думаю, что самое время уходить, Кириллос, — сказала она своему телохранителю.
— Да, мэм, — ответил Талиадорос. — Я немедленно скажу капитану.
