голос своего ребенка. Этот крик навсегда врезался в ее память.
На секунду стоящие вокруг люди умолкли, потом по ним прошел, словно ветер в кронах деревьев, то ли вздох, то ли стон.
Продолжая стоять на коленях лицом к пылающему, превратившемуся в погребальный костер зданию, Роза сгорбилась, обмякла и закрыла руками лицо, словно погрузилась в молитву.
Громила, швырнувший ребенка в огонь, схватил лежащую у его ног винтовку и шагнул к ней. Вскинул ее штыком вниз у Розы над головой, как гарпунер вскидывает свой гарпун, и направил штык в основание шеи, туда, где растрепанные волосы обнажили ее бледное тело.
Но в тот самый момент, когда аскари занес над Розой штык и примерился, ему в затылок выстрелил из пистолета Герман Флейшер.
– Бешеный пес! – крикнул он над его трупом. – Я велел тебе брать их живыми!
Тяжело дыша, как от приступа астмы – чтобы помешать убийству, ему пришлось пробежаться, – он повернулся к Розе.
– Приношу свои извинения, фрейлейн, – сказал он по-немецки, хотя Роза по-немецки не понимала ни слова, и с тяжелой учтивостью снял мягкую шляпу. – С женщинами и детьми мы не воюем.
Но она так и не подняла к нему головы. Прижав ладони к лицу, она тихонько плакала.
39
– Что-то рановато в этом году для лесного пожара, – пробормотал Флинн.
Он сидел, держа в ладонях эмалированную кружку, и дул на пар, вьющийся над горячим кофе. Его одеяло сползло ему до пояса.
Напротив, с противоположной стороны костра, сидел Себастьян на своем скомканном ложе и тоже студил предрассветный кофе. Услышав слова Флинна, он оторвался от своего занятия, поднял голову и посмотрел в сторону окутанного мраком юга.
Зодиакальный свет[37] уже немного высветлил небо, как раз чтобы можно было различать внизу холмы в виде волнистой, неразделимой массы, которая казалась гораздо ближе, чем была на самом деле. Где-то в той стороне находится Лалапанци, дом, где ждут его Роза и Мария.
В одном месте над гребнем Себастьян заметил лучистое, раскинувшееся веером розовое свечение размером не более ногтя большого пальца, – впрочем, большого интереса оно в нем не вызвало.
– Не очень большой, – сказал он.
– Да, – согласился Флинн, шумно отхлебывая из кружки. – Надеюсь, далеко не пойдет.
Себастьян лениво наблюдал, как с приближением солнца свечение слабеет, съеживается и становится почти совсем незаметным, звезды над головой тоже бледнели и гасли.
– Ну что, пора двигать, – сказал он. – Топать надо будет весь день, мы и так уже потратили на эту прогулочку кучу времени.
– Ну да, что касается домашнего уюта, ты у нас первый любитель.
Но Флинн только прикидывался равнодушным, а сам втайне тоже мечтал поскорей встретиться с внучкой. Он отхлебнул кофе и тут же обжег язык.
Себастьян был прав. Возвращаясь домой после налета на Махенге, они потратили кучу времени.
Сначала сделали крюк, чтобы не столкнуться с отрядом германских аскари, которые, как их предупредил один из местных вождей, находились в деревне М’топо. Они сделали трехдневный переход вверх по течению, нашли безопасную переправу и деревню – жители там были не прочь предоставить им лодки.
Потом неожиданно наткнулись на бегемота, и эта стычка стоила им почти недели. Сначала все шло как обычно: четыре каноэ, до предела нагруженные людьми, включая Флинна и Себастьяна, а также добычей – борта лодок возвышались над водой всего на четыре дюйма, – пересекли Рувуму и стали спускаться вниз по течению вдоль португальского берега к месту высадки, как раз напротив деревни М’топо, и тут вдруг их спокойному продвижению попытался воспрепятствовать упомянутый бегемот, точнее, бегемотиха.
Эта старая самка всего несколько часов назад на попавшемся им по пути крохотном, заросшем тростником островке, отделенном от южного берега заросшей водяной лилией протокой шириной двадцать футов, родила детеныша. Когда четыре долбленки, одна за другой, – на корме каждой во все горло распевающий песни гребец – вошли в этот узенький канал, огромная мамаша приняла это за прямую угрозу безопасности своего отпрыска и, натурально, психанула.
А две тонны чистого бегемотьего веса, особенно если у того почему-то испортилось настроение, обладают разрушительной силой хорошего урагана. Взбешенная бегемотиха, как пробка, выскочила на поверхность под первой лодкой, и Себастьян, а с ним двое стрелков и четверо гребцов вместе со всем грузом на десять футов взлетели в воздух. Изъеденное жучками судно переломилось пополам и немедленно затонуло.
По тем же соображениям мамаша-бегемотиха по очереди расправилась и с тремя остальными лодчонками, и всего за несколько минут протока оказалась засорена плавающими обломками и барахтающимися, обезумевшими от страха людьми. К счастью, до берега было недалеко, не более десяти футов. Первым выбрался Себастьян. Хотя и остальные от него не очень отстали. А когда бегемотиха снова показалась из-под воды и дала понять, что еще не вполне удовлетворена тем, что пустила всю флотилию на дно, и серьезно намерена выйти на берег и кое-кого из них перекусить пополам своими мощными, как гильотина, челюстями, все они яростно, как на старте бега по пересеченной местности, рванули прочь.
Пробежав сотню ярдов, мамаша прекратила преследование и, торжествующе фыркая и шевеля маленькими ушками, засеменила обратно к своему чаду. А через полмили прекратили бегство и спасшиеся.
Ночевка выпала без еды, без спальных принадлежностей и без оружия, а на следующее утро решением жаркого военного совета Себастьяна избрали ходоком к реке с поручением выяснить, находится ли еще протока под контролем бегемотихи или нет. Он вернулся оттуда бегом и, запыхавшись, доложил, что да, находится.
Пришлось ждать еще три дня, когда самка со своим детенышем уберутся восвояси. По ночам все страшно мерзли, днем голодали, но больше всех страдал Флинн О’Флинн, чей ящик с джином лежал на дне, на глубине восемь футов; на третье утро над ним снова нависла угроза приступа delirium tremens – белой горячки. Как раз перед тем, как Себастьян отправился на очередную утреннюю разведку к протоке, Флинн возбужденно поведал ему, что чувствует на голове трех сидящих скорпионов. Сначала Себастьян испугался, но потом сделал вид, что осторожно снимает воображаемых тварей, бросает на землю и давит их пяткой, – только тогда удовлетворенный Флинн успокоился.
С реки Себастьян принес новость: бегемотиха с детенышем с острова убрались, и можно начинать спасательные работы.
После долгих уговоров, немного еще покапризничав и бормоча что-то про крокодилов, Себастьян разделся догола и полез в воду. Нырнул – и с первого же раза достал драгоценный ящик с джином.
– Дай тебе бог здоровья, мой мальчик, – искренне поблагодарил его Флинн и откупорил бутылку.
Уже на следующее утро так и не съеденный крокодилами
