Как? Очень просто! Она сейчас в Озерном, нужно добраться до Париков, к этому скопцу Семенчуку, который служит у них связным, передать через него записку Вере и потребовать последнего свидания. Когда он ее увидит решит что делать с ней! Во всяком случае он не позволит над собой смеяться этой советской б….! Старался ее оскорбить самыми грубыми ругательствами, и не хотел сам себе признаться, что все его существо стремилось и взывало к ней, единственной в мире, его любовнице! Несмотря на очевидность, не хотел верить тому, что она ему изменила! Ведь он знал ее. Знал, что она способна уйти к партизанам, с ними вместе бороться против оккупантов! Но изменить ему? После всего того, что было между ними! Он не мог верить этому ужасу! Тогда нужно допустить, что в самом деле большевики были правы и Бога нет! Вот почему, он должен был ее увидеть и помочь ему должна Шурка!
***
Нашел дом, где жил лейтенант русской полиции Жуков со своей молодой женой. Шурка оказалась смелее Аверьяна. Когда Галанин, не постучав, вошел в комнату, где она гладила белье, бросилась ему на шею. Утюг опрокинулся на холщевую рубашку, которая стала тлеть под рассыпанными углями. Не обращая внимания на расплывавшиеся пятна на белоснежной рубашке, на запах паленной материи, Шурка вцепилась обеими руками в шею своего нареченного отца и прижалась губами к его щеке: «Алексей Сергеевич! господин комендант. Жив и здоров! Я так и думала, знала что Аверьян наврал, что вас застрелили! Ну подожди, хромой черт! Придешь сюда. Я тебе покажу!» Смеющиеся черные глаза смотрели не отрываясь в усталое хмурое лицо Галанина: «Такой же! Ничуть даже не изменился! И так же смеетесь! Господи! Радость какая!»
Галанин осторожно освободился от ее рук, схватил утюг, поставил на подоконник, сжав руками потушил тлеющую рубаху, затоптал угли на полу: «Подожди, Шурка, покажись! Тоже совсем не изменилась! Хотя немного побледнела но это не плохо! Плохо то, что до сих пор нет детей! Почему? А где же твой муж? Я, знаешь, хочу…»
Но Шурка не дала ему говорить дальше, сбросила недоглаженное белье в корзину, мигом заслала стол чистой скатертью, поставила графин с водкой, сбегав в чулан, с торжеством принесла тарелку малосольных огурцов: «Садитесь, дорогой гость! Закусите и выпейте! Вот не ожидала! Знала, конечно, что вы живы! Но, что вы сюда вернетесь, меня бедную сироту порадуете! Этого ни за что не ожидала! Такое счастье! Такое счастье!» Болтала безостановочно! Суетилась и бегала, сердилась, что Галанин выпил только одну рюмку водки и едва притронулся к огурцам, страшно боялась, что Галанин начнет ее расспрашивать о Вере, о всем том, что мучило ее во время его отсутствия! Врать ему не могла, не умела, говорить правду было тяжело, поэтому и говорила и суетилась, бегала бестолково по комнате и выглядывала поминутно в окно: «Что-то мой Степа не идет! Ох эта служба у немцев! Надоело страшно! Хлопочим что бы уйти отсюда в РОА… там, говорят все иначе! Все свои и генерал Власов командует! Немцы его слушаются и делают все по его а он все за права наши русские борется! Уедем мы скоро отсюдова, в Ленинградскую область все документы уже приготавливаются в Восточный батальон! А вот, посмотрю на вас, что-то вы не пьете! Выпейте! Водочка мировая! В память бедного Столетова! И я то же с вами! И огурчика возьмите! Неужели не нравятся? Сама солила и думала вот бы наш дорогой отец попробовал! Ан вот вы и приехали!»
Галанин чокнулся с ней, выпил, решительно отодвинул тарелку с огурцами: «Вот что, Шурка, ты бы помолчала, не бегай по комнате, сядь и слушай внимательно. Во-первых спасибо тебе! За все! За то, что не забыла меня, и мне не изменила! Помолчи… Слушай… Я знаю, что тебя мучает! Но напрасно ты беспокоишься! Я все знаю. Все! Понимаешь! И о смерти всех наших друзей от партизан и немцев. О Холматове и… наконец, о Вере! Об ее измене! Молчи… Не реви… Дай мне сосредоточиться! Да… о чем это я? Ах да… Это во-первых! Во-вторых! Я, Шурка, в последнее время вел себя несколько легкомысленно и за это наказан! Теми кому я служил! Стал солдатом, как видишь, и меня лишили всех моих орденов! Еду на фронт! Что бы заслужить себе окончательное прощение и, может быть, милость моих хозяев! Хотел сегодня попрощаться навсегда с городом! С тобой и Верой! Я знаю, что она недалеко отсюда в Озерном, где служит медсестрой у партизан и одновременно исполняет обязанности жены у этого дяди Вани! Холматова!»
Подошел к столу, налил себе сразу две рюмки водки и выпил их залпом, подошел к своей приемной дочери, которая сидела в углу, положил на опущенную голову руку: «Ты должна мне помочь повидаться в последний раз доказать, что вы на самом деле со мной, не изменили мне!» Шурка подняла голову, исподлобья посмотрела в глаза, которые молили, вскочила на ноги: «Это невозможно! Невозможно! Вас там убьют! И зачем все это? Она недостойна вас! Если бы вы все знали!» Хотела ему рассказать то, что рассказал ей под страшным секретом Степан. Что это все-таки была Вера, которая убила в спину Шубера, но, посмотрев на бледное лицо Галанина, на его дрожащие губы, не выдала свою бывшую подругу, только продолжала твердить свое: «Это невозможно! Вас убьют там!»
Но Галанин был упрям: «Очень даже возможно! и совсем не опасно! При условии, если твой Степан мне поможет! У меня план — слушай!» План был несложный и как будто в самом деле неопасный! Уговорил сразу Шурку, когда погладил ее по голове и поцеловал в лоб. Задумалась, тряхнула своими черными непокорными кудрями: «Хорошо, мы сделаем для вас, вы ведь знаете, вам я всем пожертвую, жизнь отдам!» А тут пришел Степан и после короткого совещания все решили. Собственно решила все Шурка, а Галанин и Степан только слушали и удивлялись ее уму и находчивости…
***
В одиннадцать часов Галанин уже ехал в телеге на Парики. Вез его старый знакомый Конев, тот, который когда-то давным давно привез в город нового коменданта… Он не изменился, такой же крепкий и веселый говорун, с ним было легко, можно было не говорить, слушать спокойный старческий поучающий говор и думать о своем. Пока все шло как по маслу: Галанин превратился в неопределенного вида горожанина, в старом полушубке с облезлым бараньим воротником, в ушанке потрепанных брюках и залатанных грязных ботинках. Он сам себя с трудом узнал, когда перед отъездом посмотрел в зеркало… Но под полушубком новая гимнастерка. опоясанная поясом на котором в кобуре висел тяжелый немецкий маузер, а в карманах полушубка два яичка, две французских ручных гранаты, которые любил Галанин за их легкость и удобство.
На всякий случай, попасться в руки партизан не хотелось и умирать самому тоже. В боковом кармане удостоверение на имя гражданина Гаврилова, которому разрешалось отправиться за продуктами в Парики. Удостоверение подписал Жуков и заверил комендант города своей печатью. Пока Красавчик легко вез пустую телегу на гору, Конев с ним разговаривал и шел рядом с ним, а Галанин смотрел по сторонам, на бугре оглянулся на город, подумал с благодарностью о Шурке, которая проводила его до моста с мужем и долго смотрела ему вслед, как будто смеялась, а может быть плакала. Это хорошая, добрая женщина, все-таки видно боялась за него! И напрасно: он вернется! он еще поборется за свое право жить!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
