Фирэ ощутил, как двое подняли его с земли. Одну его руку перекинул через свою шею Ал, вторую — Сетен. Приемный отец, утешая, похлопал его кисть.
— Я сам! — прохрипел молодой кулаптр, отдернувшись от Ала, но не оттолкнув притом Тессетена.
— Отходим! — повторил Паском. — Надо переждать в горах. Сейчас начнется самое страшное.
Тессетен посмотрел на него с вопросом — что может быть страшнее уже произошедшего?
— Это… случилось? — проронил Ал.
— Да, Ал. Нашего мира, Оритана — их больше нет. Сейчас будет сильный дождь, и если мы хотим выжить, то не должны вымокнуть под ним.
В небе прогремели первые раскаты грома. Гроза катилась с севера, с берегов растерзанной Ариноры.
Новый город предстал в руинах. Здания так и не выдержали подземных толчков.
В сопровождении Ишвара навстречу горстке защитников и сдавшихся в плен мятежников Саткрона шла Танрэй, прижимая к груди обернутого в тряпье младенца. Ноги ее подгибались, и лишь благодаря ученику-дикарю она до сих пор не упала замертво на землю.
— Я привел атме Танрэй, — доложил Ишвар Сетену.
Тот молча прошел мимо них.
Позади них с шумом катилась вода. Молнии рвали горизонт.
Ал поднял на руки помертвевшую жену вместе с сыном и ринулся за остальными.
Стало вдруг очень-очень холодно.
Их пристанищем стала огромная пещера. А снаружи зашумели воды, обрушенные с небес…
— Что же мы будем делать дальше? — спрашивали Паскома и угрюмого Тессетена.
Второй отмалчивался, Паском же вспомнил континент Осат:
— Нам надо двигаться на запад, к Оганге, там остальные наши эмигранты…
Кулаптр обследовал новорожденного, посмотрел, как обычно, малышу в глаза, бросил короткий взгляд в сторону равнодушного ко всему Фирэ, который сидел, опершись спиною на громадный сталагмит.
— Мне с малолетства снилась и эта волна, и эти небеса… — в полубреду бормотала Танрэй.
— Хороший у вас мальчишка получился, — Паском перевязал пуповину младенца, затем правильно запеленал его и отдал матери. — Думай лучше о нем, Возрожденная. О своем Коорэ.
Она кривовато усмехнулась и что-то сказала, будто плюнула. Седой кулаптр пощупал ее лоб:
— Да у тебя жар, девочка, ты горишь… Только этого нам сейчас не хватало…
— Ну вы же всегда хотели испытать, как я справляюсь с вашими заданиями, горю или не горю, все равно… — женщина закрыла глаза. — Что же вас удивляет?
Тессетен покосился на нее не без удивления, с тоской узнав знакомые ехидные интонации и дерзкий вызов Учителю. Если бы он не видел собственными глазами той озаренной светом Волчьей звезды погребальной капсулы, то…
— Мне нужно как следует тебя осмотреть, Танрэй, — продолжал старый целитель. — Постарайся встать, пойдем ближе к свету. Отдай Коорэ отцу, девочка!
Ал протянул руку и нерешительно коснулся кончиками пальцев щеки сына.
Черные глаза проследили за ним из-под грязно-русых волос израненного Тессетена. А губы экономиста едва слышно пролепетали:
— Лишь рассудком ты сможешь прикоснуться к сыну своему… Всегда, кэанасаасирро[28], всегда…
Глава двадцать шестая,
где пути-дороги героев расходятся, а испытания продолжаются, где явь смешивается с фантазиями, фантазии — с нереализованными желаниями, а желания гаснут под напором жестокой реальности
Странное что-то было в глазах Учителя, когда во время стоянки он подозвал Фирэ и, тронув пятками бока своего жеребца, отъехал в вечеряющую степь.
Множество взглядов последовало за Сетеном: часть гвардейцев теперь подчинялась им двоим, Фирэ и его приемному отцу, и в каждом из ребят ощущалось то трепетное уважение, с каким солдаты выполняют приказы полюбившихся им командиров и вслушиваются, не заставляя кричать.
Трещина, пролегшая между мирами старых друзей — Ала и Тессетена, — с каждым днем ширилась. Ал стал неоправданно властным и почти не принимал никаких возражений со стороны старого приятеля, не говоря уж об остальных. Он все решал сам при молчаливом попустительстве кулаптра Паскома, который сильно сдал после того тяжелого боя, когда и ему тоже пришлось войти в состояние нежити. Фирэ казалось, тот как-то сник и опустил руки — задал направление пути, да и отступил на второй план, занимаясь теперь исключительно целительской деятельностью. И громадный караван — несколько тысяч людей и вьючных животных — потянулся по ледяным степям преобразившегося после сдвига земной коры материка Рэйсатру.
Фирэ пустил свою гайну рысью и догнал Учителя.
Мрачное небо опять грозилось снегопадом.
— Я переговорил с нашими ребятами на совете, — по обыкновению негромким и усталым голосом сказал Тессетен, останавливаясь у небольшого перелеска. На деревьях еще виднелись не опавшие, но скрученные и черные листья. — После того, что было сегодня, ни один из них не желает больше находиться в составе, который возглавляет Ал…
Он имел в виду недавнюю стычку с очередным отрядом мародеров, носившихся теперь по материку с оголтелостью безнаказанных мерзавцев. Дабы пресечь бегство многих слабых духом, Ал показательно, на глазах у всех, всадил свой псевдоаллийский меч в грудь едва не состоявшемуся дезертиру.
— Что с ним такое происходит, Учитель? Я слышал пересуды, и все сходятся на том, что Ал будто потерял душу. Но мы ведь с вами видели, все было совсем наоборот!
— Я не знаю, мальчик, не знаю, — почти со стоном ответил тот, разминая пальцами колено больной ноги и зябко кутаясь в меховую накидку. — И, если честно, меня это уже не интересует.
Фирэ подумал, что с его хворью нельзя мерзнуть, иначе боль будет только усиливаться до нестерпимости, но что тут поделаешь…
— Это вам нужно было забрать атмереро, — пробормотал юноша. — Вам, а не ему. Тогда ее силы пошли бы впрок, а не так, как ими распоряжается ваш друг…
Он сознательно не называл того Алом. Для него Ал был только один, и за ним Фирэ готов был идти хоть до Селенио. И кроме того, теперь молодой кулаптр окончательно убедил себя, что тот выстрел в брата был сделан другом Учителя неслучайно: Ал и в самом деле собирался убить Дрэяна.
Часто, так часто в последние пару месяцев, бредя по заснеженному континенту, Фирэ воображал себе так и эдак иное развитие событий. Отправной точкой был их разговор с Ормоной у озера, а затем фантазия отказывалась принимать то, что случилось, и во снах подменяла другой развязкой. Они втроем… вчетвером уезжают в Тепманору, потом находят и откапывают в горах то загадочное устройство, которое Учитель Учителя называет «куламоэно», местом вечной жизни. Каким-то непостижимым образом машина (Фирэ она казалась машиной) переносит их в благословенные места, где нет войн и катаклизмов, где всегда тепло и где совсем мало других людей, но и те встречают пришельцев дружелюбно. А вскоре рождалась попутчица, Саэти, и это было прекрасно. Фирэ плакал во сне, оттого что уже понимал: это все лишь грезы, на самом деле все было по-другому. Родившись, Саэти сразу была уже взрослой, такой, какой он видел ее в последний раз, и по этой самой примете юноша догадывался о неправдоподобности происходящего и в отчаянии просыпался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
