Нокс не рвался командовать. Он выбрал для себя очень важную отрасль (снабжение) и делал это дело добросовестно и энергично. Ездил с Колчаком на фронт, чтобы самому увидеть, в чём нуждаются солдаты. Было известно, что за спиной Нокса стоит британский военный министр У. Черчилль, который действительно хочет победы белых.
Жанен, как писали знавшие его люди, был очень честолюбив, хотел оставить по себе «память в истории». Он был явно и глубоко разочарован, когда ему отказали в верховном командовании. Стал говорить, что русские не любят и не ценят иностранцев, ссылался на пример М. Б. Барклая де Толли, намекая, что и его, Жанена, стратегический талант остался невостребованным на сибирских просторах – и всё из-за упрямства этого бешеного адмирала.[1027]
И, наконец, ещё одно отличие. Нокс мог вспыхнуть и разразиться праведным гневом. Однажды, узнав, что большая партия поставленного им обмундирования застряла на складах и попала к красным, он потребовал себе орден Красного Знамени. В Омске оценили горький юмор английского генерала. К тому же он потом успокоился и вновь взялся за дело. На войне как на войне – бывало, и белые захватывали у красных обозы с очень нужными вещами.
Жанен никогда не выходил из себя, не кричал. Поначалу он нравился многим – весёлый, обходительный. Но вскоре от него в Омске как-то отшатнулись, словно предвидели, как он потом раскроется.[1028]
* * *
Кризис болезни пришёлся на третью декаду декабря. В эти дни Колчак почти не вставал и с трудом говорил. В Омске ходили разные слухи, в том числе и о возможной смене верховного правителя.
В эти дни у Колчака бывали только Д. А. Лебедев, управляющий делами Г. Г. Тельберг и И. И. Сукин – молодой человек, бывший секретарь российского посольства в Вашингтоне, быстро вошедший в доверие к Адмиралу. Больше никого Колчак не принимал. Исключение было сделано только для делегации Омского блока, в состав которой входили и социалисты. Колчак заставил себя одеться, вышел и, едва держась на ногах, молча выслушал их приветственную речь.[1029]
Вновь возникшее в Омске неустойчивое положение было использовано большевистским подпольем для начала восстания, которое, как предполагалось, должно было перерасти в общесибирское. Восстание давно и тщательно готовилось. Планировалось захватить резиденцию верховного правителя, комендатуру и Главный штаб, а также телеграф, радиостанцию, вокзал, склады с оружием, тюрьму, где было много большевиков и других политзаключённых, и лагерь, в котором содержались пленные красноармейцы и венгры. На узловой станции Куломзино (по ту сторону Иртыша) намечалось разоружить чехословацкий эшелон, взять под свой контроль мост через Иртыш и отрезать Омск от фронта.[1030]
21 декабря, накануне восстания, военная контрразведка арестовала группу втянутых в заговор рабочих и захватила явочную квартиру со складом оружия. Никто из руководи телей в руки контрразведки не попал, но они всё же дали от бой. По каким-то причинам некоторые отряды несвоевре менно получили приказ об отмене восстания, а другие (в Куломзине) вовсе не получили.
В ночь на 22 декабря взбунтовались две роты омского гарнизона. Повстанцы захватили тюрьму и объявили, что все политические свободны. Большевики тотчас примкнули к восставшим, а эсеры и меньшевики заколебались. Но освободители дали понять, что свобода – дар бесценный, которым нельзя не воспользоваться. Волей-неволей арестанты должны были покинуть тёплую тюрьму и идти ночью на мороз.
Восстание в Омске закончилось неудачной атакой на лагерь военнопленных. Утром правительственные войска заняли тюрьму.
Но за рекой, в Куломзине, события развернулись по-иному. Отступившие из Омска повстанцы и местные рабочие дружины разоружили железнодорожную милицию, заняли станцию, депо и посёлок. Утром из города в Куломзино были двинуты войска с пулемётами и артиллерией. Повстанцы отчаянно сопротивлялись, но, не имея артиллерии, долго продержаться не смогли. Их окружили и загнали в депо, где им пришлось сложить оружие. К вечеру мятеж был подавлен.
Солдаты правительственных войск, плохо одетые, были обозлены тем, что им пришлось столько времени стынуть на холоде. Свою злобу они вымещали на пленных. Командирам с трудом удалось остановить расправы. Был создан военно-полевой суд, который милосердием тоже не отличался. По официальным данным, в Куломзине погибли при подавлении мятежа 124 человека, расстреляны по приговору суда 117 и оправданы 24. Правительственные войска потеряли 24 человека убитыми, погибло также семь человек из состава Чехословацкого корпуса.[1031]
Колесики правительственного механизма двигаются независимо друг от друга, но часто их движение фатальным образом совпадает или не совпадает.
22 декабря верховный правитель издал приказ, в котором благодарил войска, участвовавшие в подавлении мятежа. Тех же, кто принимал в нём участие или был к нему причастен, предписывал предать военно-полевому суду.[1032] Кто мог подумать, что на основании последнего пункта, если его толковать очень расширительно, к военно-полевому суду можно притянуть кого угодно?
В тот же день, 22 декабря, в омскую тюрьму явился прокурор, который вёл дело об арестованных в Уфе учредиловцах. Он, наконец, пришёл к выводу о их невиновности и хотел выпустить их на свободу. Но оказалось, что ночью их уже освободили мятежники.[1033]
В этот же день на улицах Омска был расклеен приказ начальника омского гарнизона генерала В. В. Бржезовского о том, что все арестанты, покинувшие минувшей ночью тюрьму, должны в неё вернуться. Вернувшимся добровольно гарантировалась безопасность, так как побег признавался вынужденным. Не явившихся могли расстрелять на месте поимки. Такая же кара грозила хозяевам их квартир.[1034]
Кое-кто из покинувших тюрьму предпочёл скрыться. Но некоторые к вечеру вернулись. А другие были задержаны милицией на улицах и тоже оказались в тюрьме. В числе последних были Г. Н. Саров, редактор уфимской газеты «Народ», и Е. Маевский (В. А. Гутовский), редактор челябинской газеты «Власть народа». Последний из них, меньшевик, был известным петербургским журналистом. Взявшись редактировать «Власть народа», он превратил этот жёлтый провинциальный листок в серьёзную политическую газету. Переворот 18 ноября он не признал. Осложнились его отношения с военной цензурой и вообще с военными властями. Он был арестован и приговорён военным судом к трём месяцам тюрьмы.[1035]
Вечером 22 декабря, в соответствии с приказом верховного правителя, был образован военно-полевой суд. Председателем был назначен В. Д. Иванов, строевой генерал, не имевший никакого понятия о порядке производства судебных дел. К тому же, как он потом сам говорил, это была его вторая бессонная ночь. Он очень устал, был ранен и контужен в голову. Два других члена суда, полковник Попов и солдат Галинин, никакой роли фактически не играли.[1036] По замыслу устроителей, действия суда должны были направляться и контролироваться дежурным адъютантом комендатуры поручиком Н. А. Черченко. Он докладывал председателю суда, кто в чём виноват, доставляя эти сведения из тюрьмы вместе с заключёнными, а потом отчитывался о ходе дел перед начальником гарнизона генералом Бржезовским и комендантом города полковником Бобовым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
