Он постучал еще раз. Но за дверью было тихо. «Ютты нет, — подумал он разочарованно, — потащилась куда-нибудь с Эрикой. А профессор? Ведь он ждет меня».
Два раза в неделю профессор Зандлер знакомил своего главного испытателя с основами аэродинамики реактивного полета.
«Профессор наверху и не слышит, — догадался Вайдеман. — Нужно стучать громче».
Он со всего размаха хватил молотком по дубовым доскам.
— Ну и силища! Вам бы в кузницу, господин капитан, — раздался за его спиной насмешливый голос Ютты. Она стояла у подъезда, искала в сумочке ключ. — Вы уж простите меня, капитан. Бегала в аптеку. Фрейлейн Эрика у нас заболела. Второй день ревет.
— Что же так взволновало бедняжку? Выравнивание фронта под Москвой? Или смерть генерала Удета? Его уже похоронили.
— Неужели вы так недогадливы? Ведь вместе с Удетом разбился Пихт! А Эрика влюбилась в него с первого взгляда.
— О, это большое несчастье! — насмешливо покачал головой Вайдеман. — Но откуда у вас такие сведения? В официальном бюллетене о смерти Пихта нет ни слова.
— Он же обязан сопровождать генерала...
— Ему сейчас не до любви, поверьте. Можете успокоить фрейлейн Эрику. Я думаю, что Пихт жив.
— Он не разбился вместе с генералом?
— Никто вообще не разбивался. Удет покончил с собой. Пустил себе пулю в лоб в своей спальне.
— Ой! Пойду обрадую Эрику!
— Самоубийство национального героя — сомнительный повод для радости, фрейлейн Ютта. Я буду вынужден обратить на вас внимание господина оберштурмфюрера Зейца.
— А он уже обратил на меня внимание, господин капитан! Вот так! — Ютта сделала книксен и побежала наверх.
Вайдеман огляделся. Прямо на него уставился с обтянутого черным муаром портрета бывший генерал-директор люфтваффе Эрнст Удет. «А ведь этот снимок Эрика сделала всего полгода назад», — вспомнил он.
— Альберт, вы пришли? Поднимайтесь сюда! — крикнул Зандлер
На лестнице Вайдеман столкнулся с Эрикой,
— Альберт, это правда?
«Счастливчик Пихт, — искренне позавидовал он. — С ума сходит девчонка».
— Всю правду знает один бог. — Вайдеман помедлил. — И, конечно, сам господин лейтенант.
— Он не ранен? — В интонации, с которой Эрика произнесла эту фразу, прозвучала готовность немедленно отдать последнюю каплю крови ради спасения умирающего героя.
— Я не имел чести видеть господина лейтенанта последний месяц. Все, что я видел, так это его «фольксваген». Час назад он стоял у подъезда особняка Мессершмитта.
«Сколько же во мне злорадства, — подумал Вайдеман. — Ишь как ее корежит. А чего я от нее хочу?»
— Я думаю, что сломленный горем Пауль приехал к нашему уважаемому шефу, чтобы попроситься у него на фронт.
— Как вы странно шутите, Альберт. Ведь вы его друг.
— Больше чем друг. Я обязан ему жизнью.
Вайдеман щелкнул каблуками. Но Эрика вцепилась в него.
— О, правда? Расскажите, как это было.
— Меня ждет профессор.
— Папа подождет. Пойдемте ко мне. Когда это было и где?
— Это было в Испании...
Будуар Эрики являл собой смешение вкусов. Вышивки, сделанные по рисункам тщедушных девиц эпохи Семилетней войны, соседствовали с элегантными моделями самолетов. Рядом с дорогой копией картины Кристофа Амбергера висела мишень. Десять дырок собрались кучкой чуть левее десятки.
— Это моя лучшая серия, — сказала с гордостью Эрика. — Я тренируюсь три раза в неделю в тире Зибентишгартена.
Она зашла за голубую шелковую ширму. Горбатые аисты строго глядели на Вайдемана, как бы взывая его к добропорядочности. Он отвернулся и увидел в зеркало, как аисты благосклонно закивали тощими шеями. Голубой шелк волновался.
— Я слушаю, Альберт, Вы сказали, что Пауль спас вас в Испании. Он мог погибнуть?
— Все мы там могли погибнуть, — нехотя буркнул Вайдеман. — А спас он меня, выполняя свой воинский долг. Республиканцы нас зажали в тиски, один их самолет вцепился в мой хвост. Но Пауль отогнал его и вытащил меня из беды.
— Видите, он настоящий герой! Вы подружились с ним в Испании?
— Нет, раньше, в Швеции.
— Как интересно! А что вы делали там?
— Об этом вам лучше расскажет господин лейтенант. Он любит рассказывать дамам о своих шведских похождениях. Вот, легок на помине. Кажется, я слышу внизу его голос.
— О, Альберт, идите же к нему! Подождите! Скажите, я сейчас выйду.
Эрика высунулась из-за ширмы, потупила глаза, открыла их с виноватой улыбкой, но затем сдержанно произнесла:
— Альберт, я уверена в вашей скромности.
Пихт, как полчаса назад Вайдеман, стоял, задрав голову перед портретом Удета, выдерживая его мертвый взгляд.
— У вас в доме еще остался черный креп? — повернулся он к Ютте.
— Да.
— Вчера, Альберт, в Бреслау разбился Вернер Мельдерс. Он летел с фронта на похороны. Его сбили свои же зенитчики.
Оба летчика и Ютта молча перевели взгляд на портрет Мельдерса. Широкоплечий, широколицый полковник Мельдерс улыбался снимавшей его Эрике.
— Мельдерс командовал всеми истребителями легиона «Кондор» в Испании, Ютта. Мы с Паулем выросли под его крылом.
— Я принесу креп, — сказала Ютта.
Оставшись вдвоем, они испытующе оглядели друг друга.
— Ну и гусь, — сказал Пихт. — Прижился?
— Ты с похорон? — спросил Вайдеман. — Как это выглядело?
— Пышно и противно. Самую проникновенную речь произнес Мильх. Его записывали на радио. Геринг не выступал.
— Ну, а что говорят?
— Кессельринг довольно громко назвал Удета дезертиром. Генерал Штумпф утверждает, что он давно замечал симптомы сумасшествия. Но многие подавлены. Йошоннек, начальник штаба люфтваффе, сказал мне: «Теперь я его понял».
— Его убила Москва?
— Москва его доконала. Русские начали ломать нашим авиаторам хребет, и Удет не мог вырвать самолеты для Западного фронта... Поэтому он много пил. И не мог влиять на события. Со стороны все выглядит намного мрачнее. Он не увидел выхода в будущем и обвинил себя за прошлое. В конце концов, эта смерть оказалась для многих выгодной. Виновник наказан собственной рукой. Он обелил других перед фюрером.
— Что станет с тобой? Ты был у Геринга?
— Да, я передал ему бумаги Удета, последнее письмо. Он налился кровью, когда читал. Но ко мне отнесся благосклонно. Сказал: «Кажется, вы говорили, и не раз, что на почве алкоголя у генерала наблюдается помутнение разума?» Я подтвердил. Он приказал мне представить обстоятельный доклад экспертам. Вчера он подозвал меня, сказал, что понимает мою скорбь, поздравил с капитанскими кубиками на погонах и разрешил взять месячный отпуск для поправки здоровья. Кстати, Геринг распорядился, чтобы никто, кроме гробовщика, не видел лица Удета...
— И ты сразу кинулся к Мессершмитту?
— С чего ты взял?
— Ты заезжал сегодня к Вилли?
Пихт расхохотался.
— Альберт! Контрразведка по тебе плачет. Я завез его секретарше посылку из Берлина. А уж если говорить серьезно, я попросился к нему в отряд воздушного обеспечения...
В это время дверь кабинета открылась, и вышел профессор Зандлер.
— Добрый вечер, профессор! У вас цветущий вид, — проговорил Пихт.
— Добрый вечер, господин Пихт. Сочувствую вашему горю. Это потеря для всех нас. Я очень ценил генерал-директора...
— Мне казалось, профессор, что генерал-директор не очень одобрял избранное вами направление работы. Не так ли?
— Его оценка менялась. Господин главный конструктор говорил мне, что генерал Удет очень внимательно прислушивался к его доводам в защиту реактивной тяги. Да и здесь, в этом доме, генерал проявил большую заинтересованность в моих исследованиях. Я не сомневаюсь...
— Конечно, вам, господин профессор, лучше меня известна точка зрения покойного генерала. Но разве для вас секрет, что после посещения Удетом Аугсбурга и Лехфельда министерство еще раз потребовало категорического исполнения приказа Гитлера о восемнадцатимесячной гарантии начала серийного производства?
— Сегодня мы можем дать такую гарантию.
— Как! Ваш «Альбатрос» уже летает?
— Он взлетит завтра, — сухо сказал Зандлер. — Извините, господин Пихт, мне очень нужен господин капитан. Альберт, я вас жду.
«Старый козел начал взбрыкивать, — подумал Пихт. — Неужели дело идет на лад?»
Он окликнул Вайдемана:
— Альберт! Ты и вправду собрался завтра подняться на зандлеровской метле?
— Ну да!
— Держу пари, что завтра тебе не удастся оторваться от земли.
— Ящик коньяка!
— И ты навсегда откажешься от всей этой затеи? Поверь, она пахнет гробом.
— Нет, не откажусь. Отвечу тоже коньяком. Так что завтра в любом случае перепьемся. С вашего разрешения, фрейлейн, — сказал Вайдеман, уступая дорогу Эрике.
— Вы живы, лейтенант? — спросила Эрика сияя.
