Впервые опубликовано H. H. Фатовым: Культура театра, 1922, № 1–2, с. 50.
Как свидетельствует дата на заглавном листе «Компаньонки» (23 марта 1850 г.), Тургенев обратился к работе над этой пьесой на следующий же день после окончания комедии «Студент». Под номером восьмым будущая пьеса была внесена, видимо, тогда же, в первый перечень написанных и задуманных Тургеневым драматических произведении (см. с. 526).
Возможно, Тургенев имел в виду именно «Компаньонку», называя в письме к Краевскому от 22 октября (3 ноября) 1849 г. в числе трех будущих своих произведении, предназначаемых для «Отечественных записок», и «Гувернантку — комедию в 5-ти действиях», хотя автограф «Компаньонки» дает мало оснований для такого предположения. В письме от 13 (25) декабря 1849 г. Тургенев разъяснял Краевскому, что «Гувернантка» не имеет ничего общего со «Студентом», обещанным им Некрасову, и что «Студент» не будет отправлен в «Современник» до тех пор, пока «Гувернантка» не поступит в «Отечественные записки». В этом же письме Тургенев отмечал, что «Студент» якобы «доведен до 4-го акта, „Гувернантка“ — до 3-го (обе комедии в пяти)».
10 (22) января 1850 г. Тургенев вновь заверил Краевского, что он «продолжает работать» над «Гувернанткой», для окончания которой потребуется еще около «шести недель или двух месяцев». И только 24 марта того же года, т. е. на второй день после того, как им был набросан перечень действующих лиц новой пьесы, признался Краевскому, что «Гувернантка» будет окончена им лишь после возвращения в Россию.
Самый замысел комедии «Компаньонка» («Гувернантка»?) и взаимоотношения ее персонажей определяются простым сличением списка действующих лиц пьесы с дошедшими до нас материалами о том романе, над которым Тургенев работал в 1852–1853 гг. Это был первый его роман, недописанный и уничтоженный в рукописи. Но одна из его глав, опубликованная Тургеневым в 1859 г. под названием «Собственная господская контора (Отрывок из неизданного романа)» (см. наст. изд., т. 4), позволяет установить, что в свой ранний общественно-политический роман, предшествовавший на два-три года «Рудину», Тургенев переместил основных персонажей той самой пьесы, которая была им задумана в Париже в 1849–1850 гг. В «Собственной господской конторе» мы найдем и Глафиру Ивановну, богатую помещицу, вдову, 50 лет (в печатном тексте «Глафира Павловна»), и ее секретаря Левона, и ее главного приказчика Кинтилиана, и Василия Васильевича, управляющего ее имениями (по пьесе — двоюродный брат покойного мужа Глафиры), и даже «плутоватого мальчика» Суслика, рассыльного господской конторы. Не действует в уцелевшей главе романа Дмитрий Петрович Званов, сын Глафиры Ивановны, но в одном из ее хозяйственных проектов упоминается выделение особых денежных сумм «на содержание Дмитрия Петровича».
Близость тематики первого большого эпического произведения Тургенева сюжетной схеме и образам комедии «Компаньонка» подтверждается и откликами на рукопись первой части романа его первых читателей — друзей автора. Так, С. Т. Аксаков в письме к Тургеневу от 4 августа 1853 г. поделился своими впечатлениями не только от образов Глафиры Ивановны и Василия Васильевича, как наиболее удавшихся автору, но попутно отметил, что «очень хороши» и «второстепенные лица: француз (лучший между ними), доктор, Леон, бурмистр и Нилушка».
Все эти персонажи (кроме доктора) перешли в роман из комедии. Характерно, что в рукописной редакции романа имя и отчество Звановой — Глафира Ивановна, как в пьесе (Глафирой Павловной она стала только в «Собственной господской конторе»).
Проясняются, благодаря дошедшим до нас откликам друзей Тургенева на его рукописный роман, стержневые образы как самого романа, так и лежавшей в его основе комедии. Мы имеем в виду образ Елизаветы Михайловны, компаньонки Звановой, девушки 24 лет, и Дмитрия Петровича Званова, сына хозяйки крепостного поместья.
«Дмитр<ий> Петр<ович> вообще темен и неопределенен, — писал Тургеневу 18 июня 1853 г. о герое романа В. П. Боткин. — Мотивы его нравственного состояния, высказанные им, — слабы и бедны. Его первоначальное свинство с Елизаветой Михайловной трудно соединить с его в сущности хорошей натурой: вообще всё отношение его к Елиз<авете> Мих<айловне> отзывается придуманностью автора и имеет характер не правды и жизни, а сочинительства. Ожесточенность, которую предполагает он в себе — едва ли могла в какой-нибудь месяц и так внезапно растаять от страсти его к Елиз<авете> Мих<айловне>. Если его натуру, поверив словам его, принять за серьезную, а не просто за капризную и пустоватую — то трудно отыскать те причины, которые не дали ему вырваться из-под невыносимой опеки Глаф<иры> Ив<ановны>. Правда, что он сам себя называет „слабым, ничтожным и презренным человеком“, но разве от этого он становится интиреснее? <…> Такая же неопределенность, или точнее — силуэтность, лежит и на лице Елиз<аветы> Мих<айловны>. Участие и любопытство, возбуждаемые ею — очень слабы. Я понимаю эту нравственную твердость души, которую она решилась сохранять в своей жизни, но для привлекательности женщины, для героини романа — мало ее одной. Она возбуждает сколько угодно уважения и почтения, но необходимый холод, ее окружающий, невольно холодит к ней и чувство читателя <…> Весьма естественно, что она полюбит Дм<итрия> Петр<овича>. Известно, что женщины с твердым умом и характером любят обыкновенно мужчин недалеких и слабохарактерных» (Боткин и Т. с. 40–41).
«Мне не нравится Елизавета Михайловна, которая, кажется, должна играть у вас главную роль, — писал о ней же С. Т. Аксаков 4 августа 1853 г. Тургеневу. — Во-первых, это лицо не русское, не в том обширном смысле, что всякая образованная девушка — существо не русское, как и все мы, но в смысле гораздо теснейшем: в Елизавете Михайловне нет русской натуры, которая бывает слышна в человеке, забитом европейским образованием. Во-вторых, судя по тому, как вы ее предварительно нарисовали, она действует в доме Глафиры Ивановны не так, как бы ей следовало, то есть не строго, не систематично. Например, она не должна была так легко, без принудительных обстоятельств, согласиться на свиданье с сыном госпожи дома. Притом, что за любовная чума! Ведь, кажется, в нее все будут влюблены! Дмитрии Петрович как-то очень темен и несимпатичен. Объяснение в любви слишком обыкновенно, чтоб не сказать пошло. Оба молодые люди, то есть Елизавета Михайловна и Дмитрий Петрович, особенно последний, не возбуждают участия, и это верный знак, что они очерчены неудачно» (Русское обозрение, 1894, № 10, с. 482–483).
Об этом же писал Тургеневу К. С. Аксаков в начале августа 1853 г.:
«Не нравится мне ваша Елизавета Михайловна. Она принадлежит к поколению, недавно, то есть, лет около двадцати, появившемуся, каких-то мужественных женщин <…> Эти мужественные женщины явились как раз об руку с женственными мужчинами, а каков толк от такого состояния человечества — показывает нам современная история, в особенности Франции <…> Из Дмитрия Павловича <Петровича?> могло бы выйти самое замечательное лицо, на котором бы обозначился весь современный общественный вопрос» (там же, с. 486).
До нас дошел и ответ Тургенева критикам героини его уничтоженного романа и недописанной пьесы. «В мою героиню (которую, впрочем, я всю переделаю), — писал он С. Т. Аксакову 30 августа 1853 г., — в сущности не влюбляется никто, — и менее всех Дмитрий Петрович, который, напротив, ее так же капризно возненавидит <…> Главные мои лица: Чермак, Дмитрий Петрович и Глафира Ивановна. В них я, если смогу, постараюсь выразить современный быт, каким он у нас выродился».
Перейдя в недописанный роман, над которым Тургенев работал в 1852–1853 гг., материалы, заготовленные в 1849–1850 гг. для комедии «Компаньонка», еще через два года оказались частично трансформированными в «Рудине».
M-r Dessert, бывший учитель Званова, 60 лет. — Этот персонаж был перенесен в 1869 г. в повесть «Странная история», где он упоминается в рассказе «Г-на X» о «старичке французе Дессер», его «бывшем гувернере».
…Кинтилиан, управляющий — 50 лет. — В «Собственной господской конторе» о нем сообщалось: «…главный приказчик, Кинтилиан, человек лет 50 с лишком — с седыми волосами и черными нависшими бровями, с лицом угрюмым и хитрым».
…Метр-Жан (он же и Севергибус)… — Второе прозвище дворецкого связано с тульским областным названием зонтичного растения, распространенного в центральных областях нашей страны: «свергибус», он же «свергибуз» (Толковый словарь живого русского языка Владимира Даля. Изд. 3-е, т. IV, 1909, с. 55). Ср. в записной книжке Л. Н. Толстого (1879 г.): «Не цветут, но высоко поднялись свергибусы» (Толстой, т. 48, с. 315).
…Léon, секретарь, 26 лет. — В «Собственной господской конторе» характеристика его была развернута: «…секретарь Левон или Léon, молодой белокурый человек, с темными глазами и чахоточным цветом лица».
