Итак, вставка в Слово начиналась словами: «Съ тоя же Каялы» и кончалась словами «человѣкомь скратишась». Допустим, что рассматриваемая вставка находилась все-таки в Слове о полку Игореве и была вычленена автором Задонщины. Но это практически было бы невозможно; она в смысловом отношении «пригнана» к тексту Слова. Так, в основном тексте Слова говорится о погибшем в 1078 г. князе Борисе Вячеславиче, а в приписке — о гибели в той же битве князя Изяслава. Трудно допустить, чтобы автор Задонщины, обративший внимание на первый из текстов Слова, прошел мимо второго. Любопытно, что к имени Олега Гориславича в издании 1800 г. сделано примечание: «неизвестен». Но оно принадлежало не А. И. Мусину-Пушкину (его нет в примечаниях к екатерининскому переводу), а А. Ф. Малиновскому.[Дмитриев. История первого издания. С. 331, 361.] Граф отлично знал, кого он имел в виду, давая Олегу Святославичу причудливое прозвище «Гориславлич».
О том, что А. И. Мусин-Пушкин принимал участие в редактировании Слова мы можем судить по слову «Олга», которое поставлено в скобках и в печатном издании Слова (с. 6), и в Екатерининской копии, т. е. читалось именно так в мусин-пушкинской рукописи памятника.[Д. С. Лихачев считает текст «(Олга)» глоссой, сделанной первыми издателями и исследователями Слова (Лихачев. Текстология. С. 197). Но в каком тексте она находилась? Конечно, уже в мусин-пушкинской рукописи, ибо при публикации памятника текст сверялся с оригиналом. Если б текста «(Олга)» там не было, то в издание 1800 г. он попасть не мог бы. Тимковский сообщал, что «Карамзин уверял Калайдовича… касательно же поставленного в скобках слова: „Олега“, на стр. 6, то это учинено для большей ясности речи» (Полевой. Любопытные замечания. С. 20). Кем «учинено» (писцом «древней рукописи» или издателями), остается отсюда неясно. Разделяя точку зрения Д. С. Лихачева, Ф. Я. Прийма (Прийма Ф. Я. О гипотезе А. А. Зимина. С. 74–80) ссылается на то, что издатели вставили имя «Лавр» в перевод («тогда Овлур (Лавер) волком побежал»). Но этот комментарий поясняет перевод памятника, а не является вставкой в издаваемый текст.] И здесь, следовательно, мысль редактора связывалась с князем Олегом Святославичем.
Выражение «Пѣти было пѣсь Игореви, того (Олга) внуку» ставило многих исследователей в тупик. О каком «внуке» идет речь? Поскольку непосредственно перед этой фразой в Слове помещено обращение к Бояну («О Бояне, соловию стараго времени»), то самое естественное было бы видеть здесь переход ко «внуку Бояна» («того внуку»), т. е. его потомку, певцу Игоря. Но в таком случае «Олга» вставлено явно невпопад. Выражение «того внуку» могло бы означать и «внука Олега» (Игоря). Ведь Игорь с братьями далее называются «Ольговичами» или «Олеговым хоробрым гнездом». Так это и поняли издатели, переводившие «Игорю, внуку Ольгову» (у Мусина-Пушкина «Игоря, внука Ольгова»); но до разбираемого места об Олеге не говорилось, т. е. его нельзя было назвать «тем».
В. П. Адрианова-Перетц считает, что писец рукописи Слова, зная, что в заголовке произведения Игорь назван «внуком Ольговым», и встретив выражение «того внуку», пояснил его на полях добавлением имени князя («Олга»), «а может быть, он сам перенес с полей своего оригинала это имя в текст, но отметил каким-нибудь значком, что это вставка, а издатели передали этот значок скобками».[Адрианова-Перетц. «Слово» и памятники. С. 61] Наблюдение В. П. Адриановой-Перетц вполне правдоподобно.
Вопрос состоит только в том, кто был этот писец и что это был за значок.
Третий вариант объяснения сам по себе возможен: Игорь — внук Трояна (в обращении к Бояну перед спорным текстом говорится, что он рыскал «въ тропу Трояню»).[Вяземский П. П. Замечания на Слово о плъку Игореве. СПб., 1875. С. 99; Кузьмин А. /. «Слово о полку Игореве» о начале Русской земли//ВИ. 1969. № 5. С. 55.]
Итак, остается допустить, что первоначально в Слове помещалось обращение к певцу, наследнику («внуку») Бояна или говорилось об Игоре как наследнике Трояна. Не поняв этого поэтического оборота, А. И. Мусин-Пушкин, сделавший уже вставку об Олеге Гориславиче, решил, что в данном случае также идет речь об Игоре как о внуке Олега, и вставил в скобках имя этого князя в рукопись памятника. Конечно, ни в каком древнерусском списке XIV–XVI вв. в скобках текст не писался. Правдоподобно предположение О. Сулейменова, что перу Мусина-Пушкина принадлежат и некоторые другие аналогичные комментарии (выделены в скобках). Например: «были плъци Олговы (Ольга Святьславличя)», «молодая мѣсяца (Олегъ и Святъславъ)», «Всеволоду! (Владимиру Игоревичу!)», «о пълку Игоревѣ (Игоря Святъславлича)».[Сулейменов О. Аз и я. Алма-Ата, 1975. С. 50–51.]
Теперь вернемся к тому, с чего мы начали разбор текста Слова, отсутствующего в Задонщине. Мы сделали допущение, что он является вставкой в Игореву песнь. Однако, чисто логически рассуждая, может быть и другой вариант: автор Задонщины просто опустил рассуждение о княжеских крамолах, читающееся в Слове о полку Игореве. Заметим, что картина княжеских распрей, содержащаяся в Слове, вполне соответствовала историческим условиям Руси конца XIV в., а образ «Олега Гориславича» мог ассоцироваться с Олегом Рязанским. Зачем было ее опускать? Но дело даже не в этом. Допустить первичность Слова и вторичность Задонщины в разбираемом случае мешает вся совокупность приведенных выше аргументов. В самом деле, в Задонщине было опущено именно то единственное место, слово, которое имеет перекличку с тремя названными памятниками (причем с Задонщиной эти источники соответствий не имеют). Значит, это совпадение придется признать случайным. Случайностью придется объяснить факт совпадения текста, «опущенного» в Задонщине, с тем, что у А. И. Мусина-Пушки-на находилась Софийская 1 летопись, что он знаком с синодальными рукописями (а в Синодальной библиотеке находился и Апостол), а в сборнике со Словом помещалась Новгородская 1 летопись. Всемогущий случай нужно будет призвать на помощь и тогда, когда будем объяснять, что именно на этот текст, якобы опущенный в Задонщине, приходится нарушение ритмики Слова. Трудно будет объяснить и появление приписки к Апостолу на основании Слова, прозвище Гориславич и совпадение похорон князя Изяслава со сведением Софийской летописи, особенно перевода и комментария данного места.
Наконец, снова придется апеллировать к случайному совпадению, когда попытаемся объяснить, почему в скобках в Игоревой песни помещено всего лишь одно слово — Олег, т. е. как раз то, которое есть в тексте, якобы «изъятом» в Задонщине.
Таким образом, если мы допустим, что автор Задонщины в разбираемом случае просто опустил часть текста Слова, то нам придется столько раз говорить о «случайных совпадениях», прибегать к такому количеству натяжек в объяснении фактов, что это все в конечном счете делает невероятным само допущение. Остается, таким образом, вторая из двух возможностей, т. е. то, что перед нами — вставка в текст Слова о полку Игореве. Это предположение несравненно проще и убедительнее объясняет все те факты, о которых говорилось выше.
Обратим внимание на другой текст Игоревой песни. Автор в нем обращается к владимиро-суздальскому князю Всеволоду со следующими словами: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти. Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногатѣ, а кощей по резанѣ.[В выписках Карамзина «рѣзани».] Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѣляти».
Фрагмент «Аже… резанѣ» еще А. А. Потебня рассматривал как вставку в Слово о полку Игореве.[Потебня. Слово. С. 110.] И в самом деле, этот текст разрывает единую композицию рассказа (противопоставление действий князя Всеволода по Волге его походу по суше). К тому же он логически не вытекает из предшествующего рассказа о том, что князь Всеволод может вычерпать шлемами Волгу. По конструкции фразы («Аже… то… по резанѣ») ее текст может быть сопоставлен с Русской Правдой.[ «Оже во княже отроце… то 40 гривен», «Аже кто украдет… то всем по 3 гривны», «Аже крадут… то всем по три гривны» («Правда Русская, или Законы великих князей…». СПб., 1792. С. 22, 45, 46).] Ни в каком другом месте переклички с Русской Правдой в Слове нет. Нет ее и в Задонщине. И в данном тексте нарушена ритмическая гармония Слова.[Ритмика Слова изучена еще недостаточно. Для окончательного решения вопроса необходим тщательный анализ ритмического склада всего произведения. Но поскольку можно говорить о многосистемности ритмической организации текста Слова, постольку мы можем, вслед за другими авторами, пока ограничиться изучением ритма интересующих нас фрагментов и констатировать его особенности в некоторых отрывках текста. [См. также: Колесов В. В. Ритмика «Слова»//Энциклопедия. Т. 4. С. 217–223.]
