Дверь еще не успевает закрыться, как я стягиваю с Арсения пиджак. Наконец наши губы соединяются в поцелуе, а молния платья жалобно стонет, умоляя быть с ней помягче. Мы останавливаемся только чтобы отдышаться, и открывшаяся взору картинка заставляет меня расхохотаться. Потому что, спеша избавиться от одежды, мы преуспели не слишком, и теперь на шее Арсения одиноко болтается галстук, а я стою перед ним в чулках и одной туфле.
— Смешно тебе, да? — спрашивает мрачно Арсений.
Тем не менее я просто не могу остановиться, и, видимо, в порядке расплаты за неуместное веселье, он не слишком нежно бросает меня на кровать, окончательно расправляется с остатками наших помпезных вечерних туалетов, а затем целует. Глубоко, с чувством, так, чтобы остатки разума вытянуть. И уже никакого смеха не остается — только привкус алкоголя на языке. Клянусь, сама я выпила не больше бокала шампанского, но запах виски, смешанный с желанием, дезориентирует и лишает рассудка.
Сантино
Моя жизненная философия строится на том, что мир — не более чем здоровенное минное поле. Сначала оно неизведанное, и, начиная что-то осваивать, мы понятия не имеем, где расставлены ловушки. Мы делаем шаги на ощупь, осторожно, прислушиваясь и присматриваясь, но обязательно подрываемся и несем потери. Признаки реальной опасности мы учимся определять намного позже, на основе собственного опыта. И поэтому к моменту, когда становимся профи, оказываемся невосстановимо искалечены морально. Вот только иногда мы двигаемся по этому полю не с целью его достойно пройти, и реагируем совсем на другие сигналы.
Это я к тому, что секс для меня стал не только средством удовлетворения естественных потребностей, но и способом заработать, а деньги, как водится, меняют всё. Мой опыт обхода ловушек и мин ориентирован не на удовольствие. Я хотел бы забыть то, что знаю, к чертям собачьим и начать все сначала: с мальчика, который не мог расстегнуть крючки на бюстгальтере разбитной девахи из соседнего двора — да только где ж его взять? В моей голове все уже невосстановимо перекурочено и вывернуто наизнанку.
И это при том, что перед знаменитым основным инстинктом мы особенно уязвимы. Женщины врут, что кончают, мужчины врут, что заставляют кончать. Так работает наше бессознательное: ты должен быть достаточно хорош, чтобы с тобой захотели продолжить свой род. И ты всю свою жизнь будешь пытаться доказать это любым способом. Потому, что в нас не заложено инстинкта сильнее.
И тот, кто это знает, правит миром. Таким образом грудастые блондинки, стоя на коленях, заглатывают мужские члены по самые яйца, глядя огромными преданными глазами, а миллионы неудовлетворенных торчков по всему миру представляют, что это проделывают именно с ними. Так проще, чем поднять с дивана задницу и завоевать красавицу Олю из одиннадцатого «А», особенно если сам понимаешь, что светит тебе разве что Маша из девятого «В». И париться не надо, блондинка на коленях уже здесь, на все готова.
Порнография — гениальнейший из обманов, а еще очень жестокий. Ухищрения, на которые идут режиссеры фильмов для взрослых, ужасают. Ничего не делается быстро или естественно. Смена позы, например, влечет за собой изменение освещения и настройку оборудования, во время которой необходимо поддерживать актеров в «рабочем состоянии». Блондинку, которая трудилась в поте лица, стоя на коленях и глядя, на самом деле, не на героя, а в камеру, приводят в божеский вид, дабы не пугала зрителей. А ее партнеру, который попадает в фокус лишь частично, продолжает делать минет закадровая девочка-флаффер. Соответственно, на лицах героев почти всегда не удовольствие, а боль, и честный момент только один: радость от того, что все на хрен закончилось. Даже разрядки болезненные. Отличный опыт, ничего не скажешь. Во время съемок я курил вдвое больше, чем сейчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Так вот, возвращаясь к минному полю: иногда мне кажется, что я даже приблизительно не представляю, как доставлять женщинам удовольствие. Руки, губы и член сами что-то там делают, но приятно ли это? Я столько лет слушал фальшивые стоны, что не верю уже никаким.
Она дрожит в моих руках, бездумно и честно, трется кожей о кожу, а мне страшно забыться, потерять контроль и просто действовать. Вдруг дерьмовый опыт даст о себе знать? Не первый раз у меня подобные мысли, но раньше они всегда оставались на периферии, поскольку и моменты не были настолько значимы. А из-за чертовой инопланетянки секс и страх впервые перемешались.
Какого хрена это стало вдруг важным — не знаю. Пока не испоганил все собственными руками, не парился. Казалось естественным, что если мне рвет крышу, то и ей — обязательно — тоже. А сейчас вдруг откуда-то полезли сомнения. Она ж другая вообще. Одно слово — инопланетянка.
Тем невероятнее видеть, как она откидывает голову и мечется по простыням, не находя себе места, когда я ласкаю ее пальцами. Или, может, она со всеми такая? От мысли, что не только я ее такой видел, внутри просыпается злость. Да не может такого быть, черт меня раздери. Хотя… я ж этого типа не видел. Вдруг он не застегнутый на все пуговицы, скучный, начавший седеть раньше времени фрукт?
Новая волна злости будто хлыстом ударяет, и я обхватываю ее щеки руками, вынуждая открыть рот еще шире, ловлю рваные вдохи, но губ не касаюсь. После двухмесячного воздержания с самоконтролем хреново, но я намереваюсь довести ее до точки кипения, чтобы ни о чем, кроме меня, не могла думать. И ни о ком. Чтобы всех забыла.
Но приходится остановиться на самом краю, когда она уже набирает в легкие воздух для крика, потому что первый оргазм самый сильный, и его мне необходимо почувствовать отнюдь не пальцами. Она, кажется, бормочет что-то об убийстве; о том, что даже не пожалеет, а я рывком поднимаю ее с простыней и сажаю к себе на колени. Она цепляется за меня, дрожа, глаза затуманены страстью, а я притягиваю к себе ее голову и целую. Жен уворачивается, пытается отдышаться, но я не даю. Захватываю в кулак ее волосы, заставляя смотреть на меня. Мне нравится чувствовать ее тяжелое дыхание.
— Если ты все-таки умеешь надевать презерватив ртом, то самое время это доказать, — говорю, рассматривая ее лицо. А зрелище просто нереальное. Даже размазанная краска на глазах придает какой-то особенный шик. Такой ее хочется еще больше.
— Я как-то пробовала с бананом на девичнике, но получалось паршиво, — улыбается она, а мне приходится приложить усилия, чтобы вспомнить, о чем идет речь. — Да и было это давно. Попрактиковаться бы.
— Так попрактикуйся, — хмыкаю, хотя не уверен, что идея хорошая. По крайней мере не перед тем, как я окажусь в ней.
— На банане! — хохочет в голос и шутливо дергает меня за ухо.
Очень смешно, чтоб ее. На банане она собралась практиковаться… Я чуть не двинулся, когда она об этом в первый раз заговорила.
— Тогда сгинь и не мешайся, — велю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Инопланетянка слушается, но она не была бы собой, если бы не сбросила на меня настоящую бомбу:
— Если что, я на таблетках… — сообщает многозначительно.
Слова будто врезаются в меня с силой в несколько тонн. Черт ее дери, каждый мужчина мечтает услышать именно это от девушки, которую собирается поиметь. На таблетках она. Одна лишь мысль о том, чтобы войти без защиты, не чувствуя ничего лишнего, убивает. Жаль только, по факту, я променял возможность по-настоящему бывать в женщине, которую сдохнуть как хочу, на кучу бабла. Стоило ли оно того? Да какая сейчас, на хрен, разница? Что было, то было.
