- Скажите, каковы результаты расследования интимной связи Пупышева и использования им при этом служебного положения?
Он весьма нечленораздельно пробормотал:
- Там, конечно, были встречи... но там ничего... такого... принципиального не было...
- Я сам прекрасно понимаю, - прервал я его, - что Маркса они там не обсуждали и заговора против советской власти не устраивали. Мы достаточно взрослые люди, чтобы понимать, что там происходило. Раздался хохот.
- Меня интересует, - продолжал я, - почему женщину уволили с работы, ее мужа отправили служить подальше от Москвы, незаконно выданную квартиру не отобрали, а тому, кому она полагалась, замены не предоставили. А ваша комиссия все работает и не видит ничего принципиального в том, что человек с такой моралью выдвигается в секретари парткома.
Подавляющим большинством голосов кандидатуру Пупышева отвели.
И состоялось мое первое (заочное) знакомство с Борисом Николаевичем Пономаревым - секретарем ЦК КПСС. Когда ему доложили о провале Пупышева, он спросил:
- Это опять его тот же, что "съел" Колесниченко? - когда ему подтвердили, он сказал:
- Надо присмотреться к этому истребителю политработников.
Это была весна 1961-го года, а вначале осени мы встретились на примечательной для меня партконференции Ленинского района города Москвы.
Последние годы были у меня чрезвычайно напряженными и в служебном, и в гражданском отношении. Я все больше и больше постигал жизнь, все критичнее относился к действиям властей. И все труднее мне становилось не реагировать на беззакония и благоглупости властителей. Прошла вторая послевоенная (Хрущевская) девальвация. Но если первая, открыто грабительская, не вызвала во мне протеста, то заявление Хрущева насчет того, что во второй девальвации никто ничего не выиграл и никто не проиграл - встречено внутренним протестом. Я понимал, что дело не так просто, как говорит Хрущев. Его уверение, что дело лишь в том, что уменьшилась масса денег в 10 раз, но покупательная способность не изменилась, так как в 10 же раз подешевели и товары - лживо. Лжив и сам пример, приведенный Хрущевым, хотя внешне он и убедителен: коробка спичек стоила 10 копеек, теперь 1 копейка. Но я обращаю внимание не на эту, показную сторону, а на то, что обеспечение новых денег золотом уменьшилось вдвое.
Пишу в журнал "Коммунист", прошу разъяснить. В ответ - нечто запутанное с главным мотивом: "в социалистическом обществе золотое обеспечение не имеет значения. Деньги обеспечиваются всем достоянием Советского Союза".
Пишу в ответ:
"Если золотое обеспечение не имеет значения, то зачем его уменьшать. Оставили бы прежнее или наоборот - увеличили бы".
На это не отвечают. Напоминаю несколько раз - молчат. А между тем, доходит реакция народа. Первыми заговорили наименее обеспеченные. Соседка-пенсионерка говорит:
- Петр Григорьевич, а эти деньги обманчивые. Раньше я на десятку день жила, а теперь с рублем в магазин идти нельзя...
В троллейбусе армянин на весь вагон кричит:
- Прахадимец! Коробка спичек - капэйка! Прахадимец! Разве чэловек спичками жывет! Устроил грабиловку, а спичками очи закрыть хочэт.
Жизнь подбрасывала и другие факты. На научной конференции ВВС выступает главный конструктор туполевского бюро. И о чем же он просит, он, человек, вхожий во все бюрократические инстанции? Помочь внедрить новое в промышленное производство. Он рассказывает о совершенно необходимом компьютере, который был спроектирован, разработан и построен на опытном производстве. Проверен в эксплуатации, надо запускать в серию, но невозможно. Чтобы пустить, нужно решение совета министров, а чтобы поставить этот вопрос на совете министров, нужен не только заказчик, нужен исполнитель, который бы письменно подтвердил, что он согласен принять такой заказ. Но кто же, - говорит Архангельский, согласится добровольно взять на себя обузу производить новое, непривычное. Ведь гораздо выгоднее производить старое, к чему производство уже приспособилось.
А вот еще пример.
Знакомились с образцами новое боевой техники. Среди них - средства связи. Спрашиваю у генерала, ведущего показ:
- А как с этой техникой в США?
- Ну, вы знаете, что мы примерно на 15 лет отстаем от них во всех отношениях. С этой техникой примерно также.
- Так что же мы секретим?
- А вот это именно и секретим. Кому же выгодно показывать свою отсталость?
- Так ведь американцы, поди, знают, как у нас обстоит дело с этой техникой.
- Американцы-то знают, да секретим-то мы ведь не от них, а от своих... Да еще и для огромной армии тех, кто охраняет секреты. Ну куда бы они девались, не держи мы таких секретов. Ведь они только и способны на то, чтобы охранять. Ничего другого они не умеют.
Такие и подобные наблюдения и разговоры были и прежде, но они проходили мимо меня. Теперь все оседало в душе моей и, накапливаясь, просилось на выход. Знакомых было много и притом из разных социальных слоев: директора крупных предприятий, руководящие работники Госплана, руководители сельскохозяйственных органов, учителя рядовые служащие, рабочие, колхозники... и у всех были недовольства, все рассказывали о фактах бесхозяйственности, беззакония, бюрократизма, глупости. Сказать же об этом было негде и недовольство начало прорываться в простых разговорах. По поводу одного моего высказывания в большой компании жена сказала мне: "Ну, теперь жди доноса. Присутствующий при этом один из близких наших друзей заметил: "Донесут или нет - это вопрос второй, может, и не донесут, а вот слушать еще не готовы. Так перед кем же вы выступать хотите? Неужели думаете, что у нас есть более сознательные слои народа? Нет, на сегодня вас никто слушать не захочет".
К счастью, он оказался не совсем прав. Те, кто захотел меня слушать, вскоре нашлись, но тогда никто на меня не донес. И это не мелочь. Я думал, если мои друзья готовы не донести, но не готовы слушать мои суждения, то в этом есть и моя вина. Видимо, о том же следует сказать мягче и доступнее, то есть используя привычный в советском обществе политический жаргон. Но пока что всякие политические разговоры я прекратил и пытался подавить сомнения и недовольства, загружаясь научной и учебной работой. Тем более, что работы было более чем достаточно.
Особенно тяжелым был 1958/59 г. На меня было возложено руководство авторским коллективом основного теоретического труда академии "Общевойсковой бой". Большинство глав к моменту назначения меня руководителем было в состоянии провала. А срок окончания близок. Приходилось непрерывно работать с авторами. И своих четыре главы писать. И весь труд редактировать, приводить к единству содержания и стиля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
