Одновременно велась подготовка к открытию кафедры военной кибернетики. Помощник министра обороны по радиоэлектронике Аксель Иванович Берг вызвал меня. Была длительная деловая беседа, в которой обсуждались основные направления деятельности кафедры и связанные с этим вопросы материально-технического обеспечения и вопрос подбора кадров. Потом нас принял министр обороны маршал Советского Союза Малиновский Родион Яковлевич. Он официально предложил мне должность начальника кафедры. При этом разрешил подобрать нужных для кафедры людей во всех вооруженных силах, а если надо, то и из гражданских ВУЗов. Работа кафедры, сказал он, должна начаться с будущего учебного года, но начинать ее создание надо немедленно. И эта работа легла на меня дополнительным, тяжелым и весьма ответственным грузом. Отнимала она уйму времени.
Но ведь основная работа НИО тоже продолжалась. И у меня оставалось очень мало времени на нее. Меня начала охватывать тревога за судьбу отдела. Как и куда пойдет он после моего ухода на кафедру? Отдел практически ведет Кирьян. Если бы можно было оставить Кирьяна, с тоской подумал я. Но куда там. Когда меня назначили на эту должность, мне было 45. При том я до этого уже три года исполнял ее, за плечами боевой опыт, работа на больших штабных должностях, командование бригадой и дивизией, преподавательская работа. К тому же поддерживал меня Жадов.
А полковнику Кирьяну Михаилу Митрофановичу всего 40. И ничем, кроме роты, он не командовал. И заместителем в НИО немногим более двух лет.
Теперь нам предстояло разлучиться. И это его беспокоило не меньше, чем меня. Поводы только разные. Меня беспокоила судьба сделанного мною. А его кроме того и личная судьба. Придет новый начальник. И если он изберет иное направление работы, а это наиболее вероятно, то стычка неизбежна, и Кирьяну придется уходить. О том, чтобы занять мою должность, он и не помышлял. Я же, наоборот чем ближе подходило время к моему переходу на кафедру, тем упорнее думал об этом. Наконец, поставил этот вопрос перед Курочкиным. Он коротко ответил: "Не пропустят". Но я был готов к такому ответу.
- Тогда мне придется отказаться от кафедры. Я не могу так - браться за организацию нового дела, а старое покидать на развал.
- Почему непременно развал?
- Новый человек - обязательно развал. В том же направлении может повести дело только подготовленный мною человек. Новый пойдет по линии наименьшего сопротивления. Контролировать других легче, чем работать самому. В общем прошу доложить министру обороны, что я связываю назначение меня на кафедру с тем, назначат ли вместо меня заместителя или нет. Если нет, буду считать, что не сумел его подготовить к замещению моей должности и останусь, чтобы подготовить.
Курочкин сказал, что это бесполезно, и никаких обещаний не дал. Но когда нас с ним вызвали к министру, там дело прошло совсем просто. После разговора о работе будущей кафедры, министра она, очевидно, очень интересовала, как инструмент резкого улучшения управления войсками. Курочкин довольно небрежно и даже осуждающе кинул: "А вот будущего начальника кафедры больше интересует не кафедра, а вопрос о том, кто после него будет назначен начальником НИО."
Малиновский вопросительно посмотрел на меня.
- Видите ли, товарищ маршал Советского Союза, я не могу рассуждать так после меня хоть потоп. В НИО произошел резкий поворот в работе. Его надо закрепить. Я к этому готовил человека, назначенного вашим приказом на должность заместителя. Я считаю, что он подготовился к занятию моей должности, и я прошу его и назначить.
- А какие возражения? - обратился он к Курочкину.
- Да собственно, принципиальных нет. Молод. Звание слишком отстает от должностного. Должность - генерал-полковничья.
- Ну, молодость не порок. А звание в наших руках. А как его деловые и политические качества?
- Человек очень дельный, разумный. Политически вполне благонадежен.
- Ну и представляйте. Григоренко прав: заместители для того и существуют, чтобы перенимать должность на ходу. Плох тот начальник, который не способен подготовить к этому своего заместителя.
Когда был объявлен приказ министра обороны о назначении Кирьяна, это вызвало фурор, особенно в том управлении Министерства обороны, где он работал. Все его товарищи по работе были поражены таким взлетом и решили, что, по-видимому, у него очень высокие связи. Но сам Кирьян, оказывается, знал все перипетии дела через своего приятеля - начальника отдела кадров академии. Как только приказ на него прибыл, он прибежал ко мне и со слезами на глазах благодарил. Но я сказал, что хоть и очень люблю его, но старался не ради него, а для пользы дела. И я не ошибся.
Пока я мог наблюдать за работой Михаила Митрофановича, мне ни разу не пришлось краснеть за него или быть лично неудовлетворенным. Он не только ничего не утратил из того, над чем трудились мы оба, но многое значительно развил и открыл ряд новых научных направлений. Во время работы на кафедре, я постоянно контактировал с ним, и бывало, что он оказывался значительно дальновиднее меня.
Вспоминается, например, такой случай. Научно-исследовательский институт (НИИ) связи закончил разработку машины для автоматического кодирования текстов и переговоров. Приказом Министра обороны войсковые испытания возлагались на академию Фрунзе. Председателем приемной комиссии и одновременно руководителем испытания был назначен я. В это время на кафедре работал изобретатель-одиночка из НИИ. Он по собственной инициативе разрабатывал кодировочный прибор. Не встречая нигде поддержки, он добрался, в конце концов, к нам. Работа нас заинтересовала, и мы оказали всю возможную помощь изобретателю. Настойчиво трудясь во внеурочное время, он к моменту упомянутых испытаний успел создать лабораторный образец (макет) прибора. Я решил поставить на испытание и этот образец.
Для проведения испытаний было разработано командно-штабное учение в условиях высокоманевренных боевых действий. Командный пункт корпуса - высшая инстанция на учении задерживался на одном месте 2-3 часа. С ним действовала и испытываемая электро-механическая кодировочная машина, представленная на испытания управлением связи. Смонтирована машина на трех авто. По тактико-технической характеристике ей на развертывание и вступление в связь требовалось полчаса. Практически за все учение она не успела развернуться за время стоянки штаба корпуса ни разу. В конце учения я дал ей право развертываться столько времени, сколько потребуется. Ушло 4 часа стоянки на месте для ведения кодированных переговоров. Надежной работы не добились, а к концу четвертого часа машина окончательно выбыла из строя. Надо было ехать на заводской ремонт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
