княже? — позвал его Никита, когда они уже вышли в школьный корпус. Девчонки хватались за бока от бега, придерживая венки на головах.
— Все потом, нас никто не должен видеть здесь! Чем скорее нас увидит мой брат — тем скорее он поверит в то, что мы просто шлялись в лесу.
Через десять минут они наконец вышли в Пущу, где воздух, в отличие от школы, был теплым и сухим, пах травами и цветениями садов яблонь и сирени. На поляне у леса были развешаны гирлянды, подсвечивающие танцпол теплым желтым светом. Музыка доносилась до друзей пока негромкая, и как раз можно было услышать громкое пение соловьев. Солнце в Подгорье в мае уже не садилось за горизонт полностью, но вечерние сумерки все же окутали округу.
Каким-то немыслимым образом на небольшой поляне помещалось не меньше тысячи ведьмагов, которые решили посетить бал. Вопреки ожиданиям Мирославы, которая была уверена, что все присутствующие должны будут надеть фраки и вычурные платья, как и полагалось для светских балов, все выглядели до банального просто: хлопковые легкие платья, босоножки, мятые косоворотки и брюки.
По периметру поляны стояли фуршетные столы с белыми узкими скатертями, на которых можно было найти напитки и десерты. Чем ближе друзья подходили к месту празднования, тем громче разносилась музыка. Кажется, она была сдерживаема заклинаниями, чтобы не пугать птиц и животных, живущих поблизости в Пуще. — И где же Владимир? — спросила Мирослава, крутя головой и пытаясь разглядеть высокого черноволосого ратиборца среди толпы ведьмагов.
Яромир открыл перстневик, аккуратно придерживая вырванные ранее листы из рукописи, и что-то написал в артефакте. Вдруг на выстроенной днем сцене появилась музыкальная группа, сменив собой местные школьные коллективы, и Астра взвизгнула, хватаясь за плечи низенькой Иванны.
— Гарпии!!! — Что? — не поняла Мирослава, глядя в ту же сторону и пытаясь высмотреть женщин с крыльями. Но на сцене были только ведьмаги мужчины в кожаной одежде. — Это популярная группа, ну помнишь, мы включали в комнате их песни?
Мирослава кивнула, с интересом глядя на антуражных исполнителей в кожаных черных шмотках, украшенных жемчугом и бисером. Один из них повернулся, и на его спине и правда показались небольшие крылья. Послышались одобрительные аплодисменты и визги.
— Он что же… — Говорят, кто-то из рода солиста был гарпией, я думала это только слухи, но у него и правда крылья!!! — Астру разрывало от восторга. Заиграли гусли, а солист надел на плечи ремни гармонь и подошел к зачарованному микрофону. — Славяне, всем здравия и процветания! — его голос был низким и бархатным, от чего у Мирославы побежали по рукам мурашки. Она накинула на плечи платок, хотя холодно не было, и не сводила со сцены глаз. Софиты подсвечивали группу сверху прямыми лучами, затеняя все вокруг, хотя солнце только-только зашло за горизонт. — Мы рады поздравить всех с Соловьиным балом, и благодарим за возможность вернуться в родную обитель спустя столько лет в качестве музыкального сопровождения для вашего праздника!
Раздались громкие, почти оглушающие аплодисменты, а народ все прибавлялся. Это стало походить на какой-то большой фестиваль, судя по атмосфере, нежели на бал.
Пятерку друзей окружила толпа, не давая куда-либо отойти. Яромир снова открыл перстневик и нахмурился. Поймав взгляд подруги, закрыл артефакт обратно.
— Он где-то в стороне с учителями, даже Хозяйка спустилась на праздник, — сказал парень, нагнувшись к Мирославе. Та выпучила глаза, открыв рот. — Вовремя мы сделали ноги, — улыбнулся Никита, подошедший ближе. — Что там нарыл, княже? — Потом, сейчас народа полно, — отмахнулся Полоцкий, поведя плечом. Он вдруг устремил взгляд на сцену, хотя до этого, казалось, вообще не интересовался такой музыкой. — Ну что, начинаем? — снова заговорил патлатый солист, один висок которого был выбрит под ноль. Мирослава вдруг углядела в толпе Константина Петровича, их преподавателя по Славянской мифологии. Он был, как всегда строго одет и явно не понимал, как очутился на этом мероприятии. Заиграла ритмичная музыка, сплелась мелодия гармони, электрогитары, барабанов, гуслей и волынок, побуждая тела поддаваться ее ритмам. Толпа активно задвигалась, вынуждая всех остальных непричастных двигаться ей в такт. Повязав платок на талии, Мирослава запрыгала, когда начался припев. Она улыбалась, забыв о том, что в перстневике Яромира лежала тайна.
Тот, сложив руки в карманы, стоял, даже не покачиваясь, что выделяло его среди всех остальных. Он просто улыбался, наблюдая за друзьями, что танцевали словно умалишенные. Никита прыгал, раззадоривая всех остальных, кто был в радиусе его энергетики. Астра и Иванна не отставали, поднимая вверх руки, покачиваясь из стороны в сторону.
Даже не вникая в смысл песни, Мирослава танцевала, наслаждаясь обществом людей, которые меньше, чем за год стали ей близкими.
Астра, прямая, как струна, волевая и сильная, способная на ходу остановить коня, но внутри хрупкая, как горный хрусталь, а от того ценная и ранимая, необъятная на эмоции.
Иванна, маленькая и нежная, сейчас ее волосы отливали красным по всей длине. Она была мягкой и доброй, но никогда не позволяла обидеть того, кто нуждался в защите.
Никита, веселый и уморительный, полный энергии днем, но не способный нормально думать по ночам, засыпая богатырским сном. Он был кладезем знаний, ходячей библиотекой, но никогда не кичился этим, хотя даже стыдился того, что мог прочитать толстый талмуд за вечер!
И Яромир, этот холодный и вечно хмурый паренек, что сейчас ухмылялся и закатывал глаза, но был донельзя верным и преданным. Он был проклятым волколаком, но несмотря на сложную судьбу, смог подпустить ее, Мирославу, к себе ближе всех остальных, открыв свою самую страшную тайну. И она была уверена, что жизнь его, с рождения непростая, закалит, сделает еще сильнее, и друг добьется всего, чего только пожелает. Но все же Яромир был для нее загадкой. И она не знала, сможет ли когда-либо до конца понять, почему он иногда поступал именно так, а не иначе.
Вдруг из толпы вынырнул Женька, вливаясь в общую суматоху танцев. Он, как всегда лохматый, прыгал в безудержном ритме, похожий на большого медведя.
Мирослава хваталась за его плечо, громко хохоча под слова Никиты, который что-то им всем говорил, но никто не слышал ни слова, поэтому все просто от бессилия покатывались со смеху. По лицам прыгали разноцветные огни стробоскопов, словно яркие радужные зайчики, танцующие собственные танцы.
Через полчаса, что прошел незаметно, музыка сменилась, потекла плавно, охлаждая и останавливая то броуновское движение, что происходило на танцполе. На лицах выступил пот, и те, кто оделся теплее обычного — завидовали тем, на ком был минимум одежды.
Стали разбиваться парочки для медленных танцев, танцпол стал пустеть. Полоцкий двинулся
