Когда судья свистком возвестил об окончании первой половины игры, многие зрители поднялись со своих мест и отправились в подтрибунные помещения – размять ноги и перекусить в буфете. Сделал это и «Зольский», который весь первый тайм просидел на трибуне и ни с кем из соседей по трибуне в контакт не входил. Теперь он решил покинуть свое место, чтобы дать возможность тому человеку, который должен был с ним встретиться, возможность это сделать. Быстрого разоблачения лже-Зольский не боялся. Гример хорошо постарался и по сути «вылепил» копию покойного Леонида Карповича. Единственной загвоздкой мог стать голос, но лже-Зольский собирался сослаться на мнимую хрипоту, для чего он специально повязал на шею легкий шарфик. Впрочем, на этом матче знакомых Зольского не оказалось, а те, что были – вроде Бескова – предпочли к чиновнику не подходить.
«Зольский» вышел под трибуну и, миновав коридор, вскоре оказался на улице, где уже находились десятки людей, устроивших здесь себе перекур. «Зольский» тоже достал сигарету. Но пока он курил, никто к нему так и не подошел. А там и перерыв закончился, и зрители потянулись обратно на трибуны.
20 октября 1973 года, суббота, Чили, Сантьяго, «Арена бокса»
Гонг объявил о начале восьмого раунда – того самого, в котором Кравчик, по задумке его товарищей-«миристов», должен был «лечь» под Переса. «Лечь» эффектно, на глазах не только у многотысячной (или многомиллионной, включая телезрителей) публики, но, главное, перед взором самого Пиночета. Продержавшись в бою с Пересом столь долго, Кравчик мог со спокойной совестью проиграть, поскольку главное он уже совершил – стал героем в глазах большинства чилийцев. Значит, на родину он мог возвращаться в ореоле не проигравшего, а победителя. И Кравчик, наверное, так бы и сделал, как он обещал Райнери, если бы не Перес. Когда в начале восьмого раунда они, упав на плечи друг другу, переводили дух перед новой атакой, чилиец злорадно шепнул на ухо Кравчику:
– Имей в виду, если ты не ляжешь под меня, то каудильо грохнет тебя так же, как коммунисты когда-то грохнули твоего треклятого папашу.
Не надо было Пересу говорить такое. От этих слов внутри Кравчика поднялась такая лютая волна ненависти, что он уже не мог себя контролировать. Этот пиночетовский выкормыш позволил себе оскорбить его отца, польского офицера, сложившего голову в лагере смерти. Эти слова нельзя было оставить без наказания. И Кравчик, огласив зал мощным ревом, ринулся на обидчика. Он буквально обрушил на него шквал ударов, от которых Перес был вынужден спасаться, отступая к канатам.
– Что он творит? – сидя у телевизора, удивленно вопрошал Молина.
Но Райнери не знал, что ему ответить – он сам не понимал, что происходит на ринге. А Кравчик, позабыв о какой-либо защите, продолжал наносить удары по Пересу, причем, как в лицо, так и в корпус. Понимая, что из угла ему не выбраться, не придумав какую-то хитрость, чилиец решил нанести удар, но не в лицо, а ниже пояса. И когда он это сделал, Кравчик, наконец, остановился – он согнулся в три погибели и, хватаясь за канат, упал на колени.
– Это запрещенный удар! – закричал судье Риос. – Снимите с него очко!
Но судья, взглянув наверх – туда, где сидел Пиночет со свитой – развел руками: дескать, все нормально, надо подниматься. Тогда Риос бросился к столику, где сидело жюри.
– Это удар ниже пояса, надо снять с Переса очко.
Но председатель жюри даже не повернул головы в его сторону. Стало понятно, что апеллировать по таким «пустякам» к судьям бессмысленно.
– Судью на мыло! – закричал со своего место Валентин Гранаткин, который был не меньше Риоса возмущен тем, как вело себя судейское жюри.
Тем временем Кравчик, отдышавшись, снова поднялся на ноги и бой возобновился. И тут уже Перес решил действовать на опережение. Понимая, что после его удара противник вряд ли до конца оправился, он стал загонять его в угол ринга. И когда добился этого, стал наносить прицельные удары в голову. И в один из моментов, когда поляк потерял счет ударам, Перес нанес свой коронный хук левой в висок. И в следующее мгновение ноги Кравчика оторвались от пола и он отлетел в сторону. И, упав на пол, отключился. Судья начал отсчет: один, два…
Пока поляк лежал в отключке, ему привиделась страшная картина. Чья-то рука поднесла пистолет к затылку какого-то мужчины в форме польского офицера, стоявшего у глубокого рва. Раздался выстрел и безжизненное тело человека с простреленной головой упало в ров, наполненный другими телами убитых людей. Кравчик разглядел лицо, секунду назад убитого мужчины, и узнал в нем того, кто был изображен на маленькой фотографии с его медальона – это был никто иной, как его отец. А рука с пистолетом уже целилась в затылок другому обреченному. И на этой руке была нашивка офицера… германского вермахта. «Почему германского – ведь моего отца расстреляли советские коммунисты?!» – пронзил сознание Кравчика внезапный вопрос и он… очнулся.
– Семь, восемь… – услышал он над своим ухом голос рефери, который продолжал вести отсчет его нокаута.
На цифре «девять» Кравчик поднялся на ноги и, тряхнув головой, показал судье, что готов продолжать бой. И зал, увидев это, издал такой мощный рев, что задрожали стены.
– А этот поляк чертовски живуч! – процедил сквозь зубы Пиночет, который уже хотел было подняться со своего места и устроить овацию по адресу своего любимчика.
Но пришлось с этим повременить, поскольку поляк бросился в бой с таким энтузиазмом, будто за его плечами не было тяжелых восьми раундов. У него как будто открылось второе дыхание. На самом деле в бой его гнал погибший отец, окровавленное лицо которого он несколько секунд назад видел в момент своей отключки. Отец смотрел на него с того света и поэтому сын не имел права проиграть, да еще пиночетовскому прихвостню.
– Что он делает, он же все дело погубит? – схватился за голову Молина, вскочив со своего стула. – Надо его остановить!
– Его уже ничем не остановишь, – ответил ему Райнери, который, кажется, догадался, что именно шепнул чилиец на ухо Кравчику.
Этот эпизод зафиксировала телекамера, но мало кто придал ему значение. А оказалось, что именно он круто изменил ход всего поединка.
Кравчик понимал, что времени у него остается немного – скоро ударит гонг, после чего его противник получит возможность прийти в себя. Поэтому надо было добить его именно в этом раунде. Вот почему поляк вложил всю свою ненависть в удары, которые сыпались на чилийца один за другим. Но поскольку Перес продолжал прикрывать голову, эти удары не могли сбить его с ног. И тогда Кравчик применил прием, который долго отрабатывал на тренировках. Нанеся противнику несколько мощных ударов в корпус, он заставил его буквально на секунду открыть голову. После чего провел «скачковый удар» – сделал скачок правой ногой вперед и нанес правой боковой удар точно в незащищенную голову. Удар получился настолько сильным и внезапным, что Перес, как подкошенный, рухнул на ринг. В зале после этого наступила гробовая тишина, а судья начал отсчет. Причем делал он это гораздо медленнее, чем в случае с Кравчиком, поскольку хотел, чтобы любимчик Пиночета поднялся и продолжил бой. Но тот лежал пластом и не шевелился. И как ни старался судья оттянуть время, ему все равно пришлось досчитать до десяти и признать победу Кравчика. И когда это произошло, буквально весь зал взорвался от восторга. И только свита во главе с Пиночетом не участвовала в этом действе – молча поднявшись со своих мест, она покинула зал через специальную дверь на верхнем ярусе «Арены бокса».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
