— А где он?
— Да вот, стоит за дверью…».
Что было дальше, вновь рассказывает фотокорреспондент Б. Подалев:
«Чурилин открыл дверь кабинета, и туда вошел невысокий, сравнительно молодой человек, ничем не примечательный. Многих директор видел артистов, писателей, других деятелей искусства, но такого — впервые. Держится весьма скромно, деликатно. Договорились, что даст несколько концертов для моряков Дальневосточного пароходства.
— Потом я звоню в инстанции, — вспоминает Анатолий Григорьевич, — чтобы информировать об этом. Но по телефонному проводу явно чувствую, как собеседники жмут плечами, мнутся — можно ли выпускать на сцену певца? Слава-то какая о нем?
Наконец «добрался» до Майи Александровны Афиногеновой, бывшей тогда заведующей сектором культуры краевого комитета КПСС. Она посмотрела программу и говорит: «Ничего страшного! Пусть работает».
— Вспоминать о концертах Высоцкого в бывщем Пушкинском доме — Дворце культуры моряков на Пушкинской улице краевого центра — трудно. Было что-то такое, чего я ни разу ни до, ни после никогда не видел. За четверть века фотосъемок приходилось работать на разных творческих вечерах — от молодого Иосифа Кобзона, Евгения Евтушенко, Булата Окуджавы до Аллы Пугачевой, но тут единение со слушателем-зрителем было необыкновенное. Магнитофоны на коленях — самые разные, от миниатюрных до допотопных «Днипро». Даже с переполненного балкона висели штыри микрофонов, ловящих каждое слово новой песни Высоцкого. Каждому хотелось иметь не переписанную с переписанной не единожды магнитной пленки, а живое захватывающее слово души поэта.
Сегодня не так просто сказать, что же наиболее остро каждый воспринял. Но вот «Як-истребитель» был, пожалуй, для всех ошеломляющ по страсти исполнения. Думалось опасливо — сам певец наперевес с гитарой ринется в пике в оркестровую яму и вынырнет из нее весь изможденный, все-таки спасая самолет…»
Между тем страна пребывает в трауре: 29 июня, при возвращении на землю, погибли летчики-космонавты Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев. Высоцкий откликнулся на это событие стихами:
…Я б тоже согласился на полет,Чтоб приобресть блага по возвращеньи! —Так кто-то говорил. — Да, им везет!..Так что ж ОН скажет о таком везеньи?Корабль «Союз» и станция «Салют»,И Смерть в конце, и Реквием — в итоге…
1 июля Высоцкий дал еще один концерт в переполненном до отказа Дворце культуры моряков, после чего отправился в гости к уже знакомому нам электромеханику Борису Чурилину. Там же побывал фотокорреспондент Б. Подалев. Он вспоминает:
«Я пришел к Борису Чурилину домой, у которого в это время должен был быть московский гость. Звоню. Хозяин открывает дверь. В единственном кресле — Чурилин был холостяк — сидит молодой парень в светлой куртке. Борис представляет меня. Парень встает, протягивает руку — Владимир. Хозяин квартиры хочет добавить фамилию, но, как всегда в сильном волнении, заикается. Тогда Владимир добавляет — Высоцкий. Смотрю, он в тапочках. Вот почему стал еще ниже…
Что может дать час общения незнакомых людей? И много, и мало. Много — потому что видишь перед собой не актера, а обычного человека, который, в общем-то, приехал в незнакомый город… Мало, потому что с ходу не станешь говорить о сокровенном. Но я унес с собой добрый автограф человека, которому больше не суждено было побывать во Владивостоке…»
2 июля Высоцкий дал домашний концерт у Н. Свитенко.
Вернувшись в Москву, наш герой в пятницу, 9 июля, был вновь приглашен выступить на Томилинском заводе полупроводников, который в те дни справлял свой 25-летний юбилей. В концерте, приуроченном к этому событию, выступили — помимо нашего героя — и несколько эстрадных звезд: Майя Кристалинская, Борис Брунов и др.
Первым к месту проведения мероприятия приехал Высоцкий, которого привез секретарь комитета комсомола Владимир Кононов. Артист выглядел импозантно — в черном вельветовом костюме, с гитарой. Первым делом он зашел в кабинет директора ДК, затем посетил методический кабинет. Там, в кругу нескольких работников завода, он спел несколько новых песен, в том числе и пару-тройку таких, которые на официальных концертах он исполнять опасался. На столе в кабинете стоял коньяк, однако Высоцкий от него отказался. В перерывах между песнями говорили о разном. Например, когда зашел разговор о делах завода, Высоцкий попросил сделать ему радиомикрофон. Однако ему сказали, что на заводе для этого нет соответствующей базы. Вот если бы Марина Влади привезла из Франции импортный радиомикрофон, тогда здесь по этому образцу сделали бы их десяток. На что Высоцкий возразил: «Это же контрабанда! Лучше я привезу детали, а вы соберете».
Отметим, что Высоцкий пока еще боится связываться с контрабандой. Но пройдет всего лишь несколько лет, и летчики «Аэрофлота» по его просьбам будут привозить ему наркотики, и никаких возражений у него это вызывать уже не будет. Впрочем, в том случае страх от возможного разоблачения будет перекрываться сильной наркотической зависимостью, справиться с которой артист будет не в состоянии.
В томилинском концерте Высоцкий выступал в первом отделении. Его выступление зрители приняли на «ура», в результате чего он вынужден был остаться на сцене дольше положенного, чтобы исполнить несколько песен на «бис». Стоявший за кулисами Борис Брунов на это сетовал: «Уже мое время выступать, а он все не уходит». Во время выступления у Высоцкого лопнула на гитаре одна струна, и он, уйдя за кулисы, обратился к ребятам из модного ВИА: мол, не дадите свою? На что кто-то из музыкантов зло заметил: «Ты приехал деньги зарабатывать, а запасной струны не взял!» Когда обескураженный отказом Высоцкий отошел, этот музыкант добавил: «Здорово я ему врезал?!»
Продолжается пребывание Марины Влади и ее сыновей в Москве. 26 июля Влади выписала доверенность на вождение своим автомобилем «Рено-16» на имя Высоцкого. Тот на седьмом небе от счастья, хотя автомобилист он рисковый и постоянно попадает во всевозможные аварии: причем как на своих автомобилях, так и на чужих. Вот и «Рено-16» тем летом 71-го ждет печальная участь — Высоцкий его расколошматит. Послушаем рассказ самой М. Влади:
«Однажды, вернувшись домой, чтобы переодеться для вечера, я нахожу своих мальчиков очень занятыми импровизацией ужина, который должен был приготовить им ты, — в то время мы живем одни, твоя мать в отпуске на море.
Они говорят мне, что ты ненадолго отлучился, но подъедешь попозже. Тогда я беру такси, потому что машина у тебя — «Рено-16», которую я привезла из Парижа и на которой ты научился водить, — и отправляюсь на званый вечер одна. Ты приезжаешь гораздо позже, в бледно-желтом свитере, с мокрыми волосами и чересчур беспечным видом. Заинтригованная, я спрашиваю тебя, где ты был. Ты говоришь, что объяснишь потом. Я не настаиваю. Вечер проходит, симпатичный и теплый, но ты отказываешься петь, ссылаясь на хрипоту, чего я раньше никогда за тобой не замечала… Я буквально теряюсь в догадках. Мы выходим, и, когда наконец остаемся одни, ты рассказываешь, что из-за какого-то наглого автобуса потерял управление машиной, вылетел через ветровое стекло, вернулся домой в крови, мои сыновья заставили тебя пойти к врачу, машина стоит в переулке за домом немного помятая, но что касается тебя — все в полном порядке! И чтобы успокоить меня, ты быстро отбиваешь на тротуаре чечетку.
